хозяева новой для белых людей страны приняли приехавших добродушно. Эти мужественные, сильные, гордые жители Америки отнеслись к приехавшим европейцам-белым хорошо; но не так отнеслись к ним белые. Белые, явившиеся в Америку, смотрели на краснокожих индейцев как на диких людей, которые еще не знают, в чем заключается настоящая хорошая жизнь, и с которыми нечего особенно церемониться. Поэтому новые поселенцы не старались приглядываться к жизни краснокожих, их нравам, обычаям и верованиям: захватывая их земли, не церемонились обманывать, обижать и раздражать краснокожих, вызывали с их стороны ненависть и вражду к себе. Начались войны с краснокожими. Пролилось много крови и с той и с другой стороны, но на стороне белых были пушки, ружья, привычка воевать, — и краснокожие были побеждены. Их стали загонять все дальше и дальше, в глубь страны, в неудобные для них места. И войны, и частые голодовки, вследствие неудобных мест, в которые были загнаны индейцы, и болезни косили население краснокожих; их становилось все меньше и меньше. Чем больше являлось в Америку поселенцев из Европы, тем больше поселенцы эти хотели захватить земли у индейцев, и непрерывная война с индейцами велась больше 200 лет, пока индейцы были совершенно ослаблены и не могли больше сопротивляться. Индейцы и раньше разделялись на множество маленьких племен, и эти племена часто враждовали между собой; эту вражду белые поселенцы всячески поддерживали, потому что им в этом случае легче было управлять индейцами. Наконец, индейцы были совсем «усмирены» белыми, и новые хозяева Америки отвели старым хозяевам определенные места для поселения и обязали их жить в этих местах, или «резервах», мирно, не грабить, не воевать между собою, не продавать ничего из своих продуктов никому, кроме правительственных чиновников. Очень трудно стало жить индейцам. Они привыкли к охоте за зверем, главным образом за дикими быками, бизонами, лосями, оленями. Но на этих зверей индейцы охотились только тогда, когда надо было утолить голод, — без нужды не убивали зверя и птицы. Совсем не так стали охотиться белые, для которых охота была одним из средств наживы. Они устраивали целые компании, нанимали людей, жгли степи и леса и производили бойню зверей. В самое короткое время огромные стада бизонов были совсем ими уничтожены. Стало мало рыбы в озерах и реках, стала выводиться и птица в лесах. Индейцы, не находя той пищи, к которой они привыкли, стали голодать. Приходилось индейцам голодать и раньше:, когда охота бывала плоха, когда пожаром или нашествием враждебного племени уничтожались их запасы и т. п.; но теперь случаи голода стали обычным явлением. Прошло несколько сот лет после того, как европейцы явились в Америку, и теперь ее узнать нельзя. Везде понастроены железные дороги, проведены телеграфы, телефоны, выстроены огромнейшие города с многоэтажными домами. Американские капиталисты — самые богатые и самые жадные. Они беспощадно выжимают доллары из миллионов своих рабочих, они разоряют крестьян-фермеров и завладевают их землями. Индейцы не могут приспособиться к капитализму, они вымирают во множестве, их осталось теперь не более 200 тысяч, их занятия — нищенство, либо самая черная работа у фермеров. Лишь небольшая часть живет еще прежней «вольной» жизнью. Такой вольный индеец привык дышать природой. Потребности его чрезвычайно невелики и ограничены. Ему достаточно положить на что-нибудь голову, и он спит, и потому не нужно ему дорого стоящих домов. Точно также ограничена у них и потребность есть: достаточно немного грубой, простой пищи — кукурузы, пшеницы, орехов и ржи, — он сыт. Жена индейца умеет сделать незатейливую посуду для домашнего обихода, умеет прясть, соткать материю для платья, — индейцу не нужны фабрики и магазины с посудой и платьем. Живя такой жизнью, продолжая общение с природой, индеец наблюдает белых и видит, как эти белые изо дня в день трудятся в каторжном труде, как они слабы, хилы по сравнению с ним, сколько горя, страданий переживают, — и индеец отвращается от этой жизни белых, она для него вовсе не заманчива. Жизнь индейцев, их верования, несмотря на долгое соседство с прибывшими из Европы поселенцами, оставались долгое время неизвестными. Их просто считали дикими. Теперь в американской литературе стало появляться все больше и больше рассказов, описывающих жизнь индейцев. И хотя трудно белым войти в доверие к индейцам, но некоторые сумели вызвать это доверие и близко наблюдать их интимную жизнь. Было время, когда с увлечением читали бесконечные рассказы Майн-Рида, Фенимора Купера и думали, что ознакомятся с жизнью индейцев. Но теперь увидали, что все эти рассказы Майн-Рида, Купера — сплошная фантазия, вздор. Рассказы современных писателей рисуют совсем иначе жизнь и быт индейцев. В помещенном ниже очерке и описана, на основании этих точных, не вымышленных рассказов, жизнь индейцев одного северо-западного племени в Соединенных Штатах — жизнь, которою в недавнем еще прошлом жили все индейцы. I В семье индейцев Над озером стоял еще сильный густой туман. Медленными клубами подымался он из лесу навстречу солнцу, как бы борясь с ним, не пуская заглянуть его в лесную чащу. И солнце, как бы недовольное этой борьбой, как бы негодуя на помеху тумана, мрачно выглядывало на восточном краю неба огненным шаром. Все в лесу и на озере давно уже проснулось. Проснулись утки, беспокойно копошившиеся в камышах, проснулась рыжая белка, пытливо и любопытно заглядывавшаяся вниз и перепрыгивавшая, как будто летая, с ветки на ветку. Огромные капли росы кончали свой недолгий век, отливая яркими цветами радуги и готовясь снова подняться ввысь, к жаркому июньскому солнцу. На западном берегу озера, недалеко от извилистых бухточек, там, где кончался густой лес и начинались перелески, переходившие дальше в безграничную степь, — расположилось целое селение индейцев. Их вигвамы[1] стояли в беспорядке, далеко один от другого, и все как бы старались укрыться в лесу. Около вигвама, стоявшего недалеко от озера, давно уже возилась краснокожая женщина — Голубое Перо. Она разводила огонь, раздувая чуть-чуть тлевшие головешки, оставшиеся от прошлого дня. Спичек не было: их надо покупать далеко у белых за деньги, а деньги так трудно достать… И потому каждый вечер хозяйка тщательно закладывала золой горячие угольки, чтобы жар сохранился до следующего утра. Утром же, набрав сухих листьев и веточек, она осторожно раздувала эти тлевшиеся угольки. А погаснут угольки — приходилось собирать гнилушки, тереть палочки, пока не получалась искра и снова вспыхивал огонь. Из двери вигвама выглянула растрепанная голова мальчика лет 13 — Заячьего Следа. Он выглядывал из вигвама и немного щурил свои еще сонные глаза. — Сбегай-ка поскорее, Заячий След, да собери сучьев и веток, надо готовить поесть, а то, пожалуй, и отец скоро вернется. Отец, Вор-ра-пи, давно ушел на охоту. Дома оставалось очень немного кукурузы; зимние запасы подошли к концу; охота была плохая. Родители не раз уже затягивали поясами туго-натуго свои животы, чтобы не так сильно чувствовать голод, чтобы поменьше самим есть, а побольше оставлять детям. Когда голодно, когда негде достать пищи, индейцы прибегают к этому средству. Заячий След толкнул своего еще спавшего восьмилетнего братишку, Летящего Лиса, тот быстро вскочил на ноги, и оба скрылись в росистых кустах. Мальчики были голодны и, собирая сучья, с жадностью подхватывали сочные красные ягоды земляники и брусники. — Отнеси матери сучья, — сказал брату Заячий След, — да принеси мне лук и стрелы, может быть, я зайца или кролика найду. Пока Летящий Лис бегал к вигваму с сучьями, Заячий След напал на лужайку с ягодами и с жадностью уписывал их. Он понимал, что в семье голодно, что охота отца неудачна. Вот уже несколько дней, как он сам старался убить и принести что-нибудь домой, но безуспешно. А ждать, пока поспеет мондамин[2] и пшеница, которые они посеяли недалеко от вигвама, надо было еще недели четыре-пять. Когда Летящий Лис вернулся с луком и стрелами, оба мальчика, спеша утолить голод, стали собирать ягоды и так увлеклись этим, что забыли про охоту, пока не услыхали голоса матери, звавшего их к вигваму. Во время их отсутствия сестра их, пятнадцатилетняя девушка — Белое Облако, принесла в глиняном кувшине воды и принялась помогать матери готовить завтрак. Она отправилась в кладовую достать кукурузы. Кладовая семьи была устроена на большом соседнем дереве. Сучья его были переплетены ивовыми ветвями, и там стояли корзины с кукурузой и пшеницей. В хорошее время, когда охота бывала удачна, тут же вешались медвежьи окорока и сушеное оленье мясо. Теперь в кладовой почти ничего не оставалось. Каждый раз, когда брали из нее скудные запасы; дети тщательно заделывали вход в кладовую, чтобы белки не пользовались тем, что там было. А с белками шла постоянная борьба: маленькие зверьки зорко следили за кладовыми индейцев и не упускали случая поживиться, если они были плохо заделаны. В особенности несносны были белки тогда, когда у них самих истощались запасы. Но и индейцы не оставались в долгу перед ними. Заячий След с Летящим Лисом отправляются за хворостом. В трудные времена они решались на то же, что делали и белки: шли в лес и разыскивали кладовые белок. На-днях еще Летящий Лис сыскал в лесу такую кладовую белки, в ней было уж мало запасов, но все-таки он с торжеством принес домой целую охапку отборной кукурузы и орехов. Белое Облако, принеся кукурузу, высыпала ее на камень и стала размалывать ее другим сглаженным камнем. Когда зерна были размолоты, мать прибавила жолудей и всыпала все это в глиняный горшок, в котором закипала уже вода. Чтобы жолуди не очень горчили, мать намочила их еще с вечера. А без жолудей нельзя было: очень уж мало оставалось кукурузы. Солнце высоко поднялось на небе, туман совсем рассеялся. Взошедшее солнце ярко играло и сверкало в каплях росы. Когда семья уселась за завтрак, из-за кустов появился и отец семьи — Вор-ра-пи; за плечом у него висел убитый им заяц. Дети оживились, глаза у них заблестели, но никто не выдал своей радости, что наконец-то они сытно поедят. Индейцы привыкают таить в себе и радость и горе, привыкают с пеленок не высказывать своих чувств. Только девочки иногда выдадут то, что они чувствуют, но на то они и девочки, — рассуждают мужчины. Девочки слабее мужчин, мужчина их оберегает, заботится. Мужчина должен привыкать терпеть все, бороться с трудностями и лишениями, выносить терпеливо страдание и горе. Когда явится радость, индеец знает, что радость не долговечна. К радости надо относиться так же равнодушно, как и к горю. Индейское селение из нескольких вигвамов. И в этом скромном вигваме и во всех других люди привыкли к тому, чтобы жизнь их текла ровно, гладко, не вызывая ни того отчаяния, ни той бурной радости, которые бывают у белых людей. Понемногу с самого детства индейцы приучают себя к тому, что голод — такое же явление, как дождь или мороз. После дождя можно высушиться, а когда защиплет мороз и станет холодно, надо быстрее пробежаться и согреться. Так точно, когда голодно, надо потуже затянуть пояс и терпеливо ожидать лучших дней, а пока промышлять тем, что есть под руками. Молча сидела вся семья за завтраком, черпая из общего горшка теплую кашицу деревянными ложками. Ложки эти были сделаны ими самими и сделаны были очень грубо: в куске дерева было выдолблено маленькое углубление, чтобы зачерпнуть из горшка жижу. Если же случалось есть мясо, то кусочки его брались прямо руками или тонкой палочкой. Вор-ра-пи изредка взглядывал проницательным, острым взглядом на жену и детей. Это был серьезный, высокий, сильный мужчина, которого жившие в этом селении индейцы выбрали своим вождем. Много было у него хлопот, над многим надо было подумать. Весь его народ доверял его мудрости, верил тому, что он о нем позаботится, не даст его в обиду. В прежние времена, когда земли было очень много, когда белых не было еще в Америке, когда по обширным бесконечным степям-прериям ходили бесчисленные стада быков-бизонов, дело вождя племени было еще сложнее. Надо было узнать, когда лучше всего племени переселиться в другие места вслед за бизонами, где больше всего изобиловала дичь, и народ не страдал бы от голода. Надо было обдумать, как делить добычу, чтобы никто не страдал от лишений, когда другие пользуются избытком, как защитить народ от нападений враждебных племен и т. д. Теперь было проще, хотя тоже очень трудно. Стада бизонов исчезли с тех пор, как явился сюда белый человек и застроил землю городами, селениями, железными дорогами. Стало трудно добывать дичь в лесах: и лоси, и лани, и медведи, — все двинулось дальше на запад, к Скалистым горам, в те пустынные неплодородные места, которые не нужны были пока еще белому человеку. Двигались за этими испуганными стадами диких зверей и индейцы, старые хозяева страны, но все же охота была теперь плоха. Земли становилось все меньше, передвигаться бывало все труднее и труднее, потому что повсюду были владения белых людей, которые не подпускали к себе индейцев, не любили их, презирали, не считали для себя дурным делом обидеть их, даже убить. И у индейцев понемногу нарастала злоба и презрение к этим грубым и кровожадным белым. Белый без нужды, когда он сыт, убивает животных и птиц, рубит леса, огромные деревья и строит такие дома, в которых могут жить сотни человек, а живет один. Белый может обмануть. Он обманом взял у них землю и гонит их все дальше и дальше… И трудно вождям народа сдержать в людях своего племени чувства презрения и ненависти к белым. А эти чувства всегда готовы вылиться в восстание, в стремление перебить всех белых, лишь бы освободиться от их ненавистного присутствия здесь, в их когда-то прекрасной и такой богатой стране, где было столько простора, столько лесов, столько дичи. Знает все это Вор-ра-пи, но знает он также, что у них, индейцев, договор с белыми. По этому договору индейцам принадлежит только та земля, на которой они сейчас живут. Нельзя индейцам выходить за пределы ее, как бы трудно им ни было. Не могут теперь индейцы по этому договору драться с белыми, не могут враждовать и воевать с кем бы то ни было. Белые обязались заботиться о том, чтобы никто их, индейцев, не обижал. А если у них не хватит пищи и негде им достать себе пропитание, белые обязались давать индейцам кукурузу и пшеницу. Знает это Вор-ра-пи и старается о том, чтобы народ его твердо исполнял данное им обещание. Нет для индейца большего позора, как нарушить свое слово. И хотя Вор-ра-пи видит, как белые часто обижают и обманывают индейцев, он объясняет себе это тем, что белые — еще дикие, недоступны им еще те понятия о чести и справедливости, которыми живут индейцы. Да, трудно стало теперь передвигаться, подолгу остаются индейцы со своими вигвамами на одном и том же месте и стараются разводить около вигвамов кукурузу-мондамин, рис и пшеницу, дыни, табак, разводить так, как учили их тому их предки. Семья покончила с завтраком. Мать с дочерью отправились к мондамину — посмотреть, как он растет, посмотреть, не проросли ли среди него сорные травы. Пошли полить мондамин водой из озера, напитать его жаждущие корешки, как учил их этому их мудрый вождь Вунавмон, о котором столько рассказов сохранилось в народе. Мальчики тоже ушли. Летящий Лис захватил рыболовные снасти и пошел на озеро, к стоящей там пироге, а Заячий След опять нырнул в лес на охоту. Один Вор-ра-пи молча и сосредоточенно сидел около тлевших углей очага и докуривал свою длинную трубку. Наконец и он поднялся, потянулся и направился к вигваму Великого Лекаря. II Предание о Мондамине