Глава 11. Этого снега зов Русина, Звенигород –Фереи повержены, – жом Тигр констатировал факт. Никаких эмоций. Зима наступила, снег холодный, фереи повержены. Чего тут удивляться или возмущаться? Пламенный поморщился. – Я надеялся, они продержатся дольше… – Зря. – Ты будешь иронизировать – или предложишь какой-то выход? – досадливо спросил Пламенный. – Учти, если Валежный начнет наступление, нас просто сметут. Я могу сказать о нем многое, но он действительно гений войны. Тигр кивнул. – Гений. Поэтому я считаю, что надо попробовать договориться по-хорошему. Пламенный улыбнулся. Широко и по-дружески. – Вот и я так же подумал! – И? – Послал письмо. Я предложил Валежному должность соправителя. Тигр с сомнением покачал головой. – Согласится ли? – Попробуем. А пока надо вывести часть капиталов за рубеж. Если нас вытеснят из страны, наше дело надо будет продолжать… Дальше Тигр уже не слушал. Неинтересно. Он смотрел в окно и думал… нет, не о Яне. Жом Ураган уехал позавчера. Уехал закупать зерно… справится ли он? Купит ли все необходимое? И если да – то когда привезет? Бежать за границу Тигр не собирался. Они дел наворотили, им и исправлять. Не нравится? А никто их сюда силком не тащил, в правительство не затаскивал… никто! Они сами, все сами, и Петера тоже… и брат его там полег… Может, тогда жом Тигр и переосмыслил что-то… Или позднее, с Яной? Он и сам не знал точно когда. Но Русина сейчас была на его ответственности. Сможет ее кому-то передать? Уйдет без звука. Не сможет? Останется и будет тянуть этот воз. И плевать на проклятие. Слышишь ты, богиня?! Проклинай хоть до утра, но если никого другого нет… бросать все? Но я знаю, что справлюсь! А кто-то другой на моем месте только дров наломает… пусть это самонадеянно, но я останусь. И показалось Тигру, что в шуршании поземки за окном пронесся далекий волчий вой. Тоскливый, голодный… значит – судьба. Русина, Синедольск Дети быстро привыкают ко всему. К хорошему ли, к плохому… нельзя сказать, что у Георгия была плохая жизнь с Ксюшей. Вообще, по счету мальчика, это была уже третья его жизнь. В первой была мама Ирина. Был папа Илья, была мама Аня, которую он видел только пару раз, но которую тоже любил. Был дом и строгие учителя, которые требовали от него знать языки, кланяться, танцевать, читать, считать и писать. Рисовать и музицировать – день был расписан по минутам. Тяжело, но он не жаловался, он должен быть умным. Вторая жизнь – дом бабушки. Там учителей почти не было. Зато там была сама бабушка, кругленькая и уютная. И мама Ира, и осенний лес, по которому можно гулять, собирая каштаны… такие смешные и кругленькие, и служанка, которая потом грозила пальцем, мол, тор, вы опять всякую бяку домой притащили… почему взрослые не понимают, насколько это нужная вещь – каштанчик? Такой круглый, коричневый, блестящий в твоих ладонях? И осенние листья… из них можно делать букеты, жаль, что они быстро становятся серыми и грустными… Там было тепло и уютно, светло и солнечно. И Гошка искренне огорчился, когда закончилась та жизнь. И началась третья. Странная… В этой жизни была Ксюша. Забавная и разбитная, веселая и шутливая. Она ничему не учила, поэтому Гошка сам принялся рисовать. Сам музицировал на стареньком клавесине, стоящем в гостиной. Сам пробовал писать и читать… Ксюша ахала и всплескивала руками. Почему-то ему казалось, что родители бы одобрили. И бабушка… Деда Георгий практически не помнил. Тор Алексеев слишком был занят бутылкой, чтобы заниматься внуком. Это ж не собутыльник! Поэтому Гоша делал все сам. Было сложно, иногда ему ничем заниматься не хотелось, и он заставлял себя, но – справлялся. Ксюша приносила домой продукты, готовила… С ней было легко и спокойно. И поэтому, когда однажды она пришла встревоженная, Гошка тоже заволновался. – Что случилось? Аксинья потерла лоб рукавом. – Не знаю, тор… Не знаю. – А чего ты вся такая… – Гоша поискал правильное слово и нашел его: – Перевернутая? Ксюша вздохнула. – Да вроде как и ничего. Сцепилась сегодня на рынке с одной… заламывают за курицу, как будто она при жизни золотые яйца несла… а тут ее сын рядом стоял. И так зло смотрел… Какие-то вещи Ксения просто чуяла. Было у нее чутье на людей, которое и позволило ей так долго пробыть гулящей девкой. С кем связываться, с кем не связываться, чтобы косы не выдрали… – И что теперь? – Испуг Ксении передался Гошке. Мальчик опасливо посмотрел на свою няньку. Савва правильно выбрал кандидатуру. Аксинья была шлюхой, да. Гулящей девкой. Но в то же время она любила детей, она ответственно отнеслась к малышу, который оказался под ее опекой… она жалела мальчика. И не хотела подвергать его опасности… – Вот что, тор, – Гошей она называть мальчика решительно отказывалась. – Пойдемте, покажу вам кое-что… Кое-что? Кладовка между Гошкиной комнатой и кухней. А в ней у самой стены нечто интересное. Всего лишь люк в подвал. Только такой, что не сразу его увидишь и не сразу найдешь. Он у самой стены, и ручки у него нет, надо потянуть за выступающий плинтус, легонько, ребенок справится. Савва не просто так купил этот дом, все он понимал, мудрый человек, все… Когда-то тут жил вор… Хороший вор, умелый, грамотный, если до старости дожил. А все ж лазейку себе оставил. Савва и историю эту знал, и про вора. Наденьке рассказал, Аксинье. А та рассказывала Гошке[21]. – Сюда можно спрятаться, случись что. Попробуйте, тор. Гошка подцепил кусок плинтуса, потянул на себя. Тот поддался. Внизу было темно и страшно, пахнуло холодом и тем особым запахом, которым пахнет только из погреба. Гоша поежился, но он же большой мальчик! Он справится, правда? Вот и лестница, правда, она для больших, это просто несколько металлических прутьев, приваренных друг к другу, и расстояния между ними большие. Ксюша полезла первая, погремела чем-то, позвенела, а потом позвала Георгия к себе.