Андрюша неожиданно сильно сжал мою руку, почти до боли, и в этот момент дверь распахнулась. Как ни странно, за дверью стояло нечто в черном балахоне, странное, длинное и, разумеется, пугающее. Черная ткань закрывала это нечто полностью, но оно все равно двигалось ловко и стремительно. Голову обхватывал некий ржавый обруч, может быть, корона. Я подумал, что мне стоило остаться в комнате с мокрицами и уховертками. А потом закричал в голос, но мой крик не стал особенно постыдным, потому что потонул в симфонии многих других воплей. Куда, кстати, более громких, чем те, которые раздались при моем появлении. Но и существо было куда больше и страшнее меня. Особенное удовольствие (в равных пропорциях смешанное с ужасом) доставил мне громкий Борин крик. Но громче всех верещал Андрюша, единственный, кто сохранил относительное спокойствие при моем появлении. Я никогда не слышал звука громче ни от него, ни вообще. После скромной радости по поводу Бориного позора (во всяком случае, позора не меньшего, чем мой), я вдруг осознал, что могу сейчас умереть самым чудовищным и, главное, антинародным, мракобесным, суеверным, непрогрессивным образом. Однако мне не хотелось, чтобы моя гибель сопровождалась еще и нарушением правил пожарной безопасности, поэтому я подхватил свечу с зеркала прежде, чем вскочить. Задувать свечу не пришлось, от моего резкого движения она погасла, зато горячий воск полился мне на пальцы. Почти тут же Ванечка наступил на зеркало, и оно треснуло, шкатулка повалилась набок, балерина сделала полукруг и замерла, упершись в пол, музыка задрожала и зациклилась на одной ноте. Степень происходившего вокруг хаоса сложно передать словами. Фира, как кошка, взлетела на кровать, Алеша же залез под ту же кровать с быстротой мыши. Валя схватила подушку, Мила и Боря одновременно потянулись за крупным осколком зеркала, Диана швырнула в черное существо пригоршню ракушек из кармана. И только мы с Володей замерли. Володя, кажется, единственный не впал в истерику. А я, конечно, хотел бы сказать, что тоже в нее не впал, да только замер я, скорее, от ужаса. Ожидание было утомительным. Если я умру таким позорным образом, думал я, пусть только будет быстро и не очень больно. И куда подевалась вся моя хваленая смелость? Теперь мне весьма стыдно за этот эпизод. Существо приближалось, диапазон издаваемых нами звуков увеличился, а затем фигура, приблизившись ко мне, сдернула с себя ржавый венец и сказала: – Дебилы. Черная ткань соскользнула вниз, и я с большой радостью увидел перед собой отца Милы, того самого мрачного мужчину. Он не засмеялся, но я видел, что ему смешно. Мне же смешно не было. Я аккуратно поставил погасшую свечку на тумбочку, машинально сказал Ванечке: – Осторожно, осколки. Ванечка сказал: – Блин, дядя Стас! Я не сразу узнал его отчество, так что пока назову его Станислав. Так вот, Станислав смотрел на нас. Ничто в его лице не выдавало смех и радость, но мне все-таки казалось, что своей выходкой он гордится. – Доволен собой, папа? – спросила Мила. – Ты всё испортил. – По-моему, я придал этой истории хоть какой-то смысл. – Ну умат, – сказал Боря. – Это было круто. Я сказал: – А если бы у кого-то оказалось слабое сердце? – Наверняка у тебя, маленькая зануда, – сказал мне Станислав. Мрачный, породистый, злой, совершенно байронический герой, Станислав вселял в меня ужас и без черной накидки. Андрюша сказал: – Сейчас Максим Сергеевич придет. – Спорнем, что нет, – сказал Володя. Станислав сказал: – Надеюсь, это послужит вам уроком. В мире есть вещи пострашнее духов и призраков. – Какие например? – спросил Ванечка. – Например, я, – сказал Станислав. – А как ваше отчество? – спросил я. – Константинович, – сказал он. – Но это не точно. – Что вы имеете в виду? – спросил я. – Свою мамашу, – сказал Станислав Константинович. – Мила, пошли спать. Твои маленькие друзья переутомились. Мила сказала: – Из-за тебя мы разбили зеркало. – Не переживайте, вроде бы через семь лет все будет нормально. Чуть помолчав, Станислав Константинович добавил: – А вот и первое несчастье: вам придется убираться. Но зато этот случай запомнится вам надолго. Фира сказала: – Будьте осторожнее со столь тонкими материями, Станислав Константинович. Он пообещал нам быть осторожнее со столь тонкими материями, аккуратно переступил через осколки, взял за руку Милу и осторожно вывел из палаты. Мы стали собирать осколки. – Девочки, отойдите, – сказал я. – Вы можете порезаться. И ты, Ванечка. – Я не боюсь порезаться, – сказал он. Всем было неловко, кроме Ванечки. Теперь каждый расстраивался, что поверил в этот розыгрыш. Боря сказал: – Может, веник есть? Эй, Арефьев, метнись за веником. – Хорошо, – сказал Андрюша. Фира села на кровати. Валя перетягивала Диане распустившийся хвост яркой резинкой. – Да уж, – сказала Диана. – Вышло просто ничего себе! – Я же говорила, – сказала Фира, – что будет здорово. Фира никогда не теряет присутствия духа, и, кажется, мало что в мире способно ее расстроить. Это очень хорошее качество. Я сказал: – Сначала уберем самые крупные осколки. Володя сказал: – Ты нас еще поучи, как стекло убирать. Валя сказала: – К несчастью все это, точно. Всем почему-то стало грустно, хотя история по всем канонам должна была получиться скорее веселой. Я смотрел на балерину из шкатулки, потом из-под кровати вылез Алеша, аккуратно взял шкатулку, помог балерине прокрутить полный круг и закрыл крышку. – Она в порядке, – сказал Алеша Фире.