Мы стояли вот так, под ветром с моря быстро стало холодно, Валя все время поправляла свой красный галстук, я смотрел то на море, то на свои теперь фиолетовые колени. – У кого-нибудь еще бывает такое, что от ветра слезы? – спросил Андрюша. – Только у задохликов и слабачков вроде тебя, дрочер, – сказал Боря. – У мужиков – никогда не бывает. Я сказал: – Это от соленого ветра, наверное. Если соль попала в глаза. – А вы щенков покажете? – спросила Валя. – Нет, – сказал Володя. – Щенки наши. Там их мало. – Мы тогда сами найдем, – сказала Фира. – Но если щенков не покажете, к нам духов вызывать даже не приходите. – Какой обскурантизм, – сказал я. – Какие духи? Мы живем в просвещенное время, Фира. – Всегда есть место тайне, – сказала Фира. Не хотелось оттуда уходить. Хотелось смотреть на скользкие камни. В свете луны казалось, что они испещрены серебряными прожилками. – Там, – сказал Андрюша. – Маяк. – Да, – сказала Валя. – Точно, маяк. Максим Сергеевич, а как оно там – на других планетах? – По-разному, – сказал Максим Сергеевич. – Но, в общем и целом, грустная часть состоит в том, что люди везде остаются людьми. – А маяки там есть? И моря? – Кое-где, – сказал Максим Сергеевич. – А кое-где вообще нет ничего интересного. Мир ужасно разнообразен. – Но вы-то приехали к нам, у нас не очень разнообразно, а вы захотели, – сказал Боря. – А искупаться можно? – Нельзя, Шиманов. – Но вы-то зачем к нам приехали? – Это личное, Боречка, – сказала Фира. – Личное, – сказал Максим Сергеевич. – С моими педагогическими способностями связано примерно никак. – Это видно, – сказал Володя. – Да, – ответил Максим Сергеевич. – Хороший педагог бы тебя наказал. Совсем разбаловались. – Интересно. – Валя показала на воду. – Тут наверное рыбы просто куча. – По утрам тут рыбаки, – сказал я. – Ванечка говорил. – Это еще кто такой? – спросил Максим Сергеевич. Я ответил, что это наш новый друг, рассказал историю про собаку, но Максим Сергеевич не проявил к ней никакого интереса. – А как вам такая история? – спросил он. – Брат и сестра остались дома одни, с ними начинают разговаривать предметы быта. – Начинается уже слишком нелогично, – сказал я. – Это отсылка к «Мойдодыру», – сказал Максим Сергеевич. – Они разговаривают со всякими разными предметами и понимают, что только используют их и ничего не дают взамен. Им становится стыдно, но потом возвращаются их родители, и брат с сестрой понимают, что все люди используют друг друга и ничего не дают взамен. – Сегодняшняя сказка, – сказал Володя, – почему-то особенно стремная. – Нормальная! Наши предки так и делают. – Борь, заткнись. Я сказал: – Ценить книгу необходимо, как источник нравственных представлений о людях и обществе. С этой точки зрения ваша книга не получится. – Ну и черт с ней, – сказал Максим Сергеевич. – Пойдемте ужинать. В санатории мы ужин уже прогуляли. Тут вроде рядом кафе есть, да? Если обратно по набережной пойти. Ну-ка, Кац, сгоняй, посмотри. Фира убежала, а когда вернулась, сказала: – Есть. Там девушка поет. Я прислушался. И на самом деле девушка пела, до нас доносился ее голос, нежный, чудесный, ласковый, но чуть слишком игривый для серьезной песни, которую она исполняла («Надежда – мой компас земной»). От тембра ее голоса песня приобретала незнакомый театральный оттенок, будто исполнялась в шутку. Мне это не понравилось, так как песня серьезная. В кафе для нас сдвинули два столика. – А представляете, Максим Сергеевич, – сказала Фира. – Если вас принимают за нашего отца. Как будто у вас столько детей! – И жена родила мне шестерняшек, совершенно непохожих друг на друга. – Двое похожи. – Но не на меня. Я листал меню и не мог выбрать, что мне заказать. В кафе у меня возникло чувство неловкости: я не хотел, чтобы меня кто-нибудь обслуживал, приносил и уносил за мной тарелки. Я же не важный барин какой-нибудь! В конечном итоге я заказал крабовый салат и котлету по-киевски. А Фира заказала себе мятное мороженое. Еще мороженое! Еще и с сиропом! И как в нее влезает столько сладкого? Девушка на сцене пела и дальше, чем веселее ей попадалась песня, тем лучше у нее получалось. Это была очень высокая девушка на очень высоких каблуках. Ее каштановые волосы были длинными и очень, прямо непривычно, прямыми. На загорелой коже ярко выделялись веснушки (я их видел, потому что мы сидели близко к сцене). На девушке блестело красное платье. Она была вся очень тоненькая и длинная, как сиамская кошка. И глаза у нее тоже были длинные, темные. – Ах, – сказала Валя. – Вот бы мне быть такой, как она. – Ты красивая, какая есть. Зато ты настоящая блондинка, – сказала Фира. – Но мне бы вот тоже нос, как у нее. – У тебя красивый нос, – сказала Валя. Так они это обсуждали, а я старался лишний раз на девушку не смотреть, это и без того тяжело – выступать на сцене, а уж когда тебя обсуждают! Ближе нашего столика к сцене располагался только один. На нем стоял стакан с недопитым молочным коктейлем. Я все думал, почему стакан не убирают, а потом за столик вдруг села самая красивая девочка в мире. Какие у нее были длинные, пушистые, нежные, золотые волосы. Я такое видел исключительно в книгах. Волосы – почти до самого пояса! И огромные синие глаза! И маленький аккуратненький носик, как это говорят, «кнопочкой». Вся она была такая миниатюрная, тоненькая, легкая, что я сразу подумал о птичках, у которых, говорят, такие легонькие кости, чтобы они могли летать. У этой девочки лицо было хитренькое, но и бесконечно милое. Она склонилась над стаканом и потягивала коктейль через трубочку, разглядывая поющую девушку. Девочка сидела за столиком одна, и это было так странно: где ее родители? А еще мне казалось, я видел, как трепетали ее золотые ресницы от яркого света на сцене. Я огляделся. Андрюша и Боря тоже смотрели на нее. Лицо Андрюши казалось совсем уж задумчивым, словно он сейчас продумывает роман или картину, а Боря то и дело втягивал носом воздух, словно хотел ощутить ее запах. И только Володя, что совершенно сбило меня с толку, никак не отреагировал на появление этой чудесной девочки, самой красивой в мире. Он точно так же, как она, склонившись над стаканом, потягивал газированную воду. Валя наступила мне на ногу. – Чего уставился? – спросила она. Я сказал: – Задумался. Не мог же я соврать. Но и правду сказать не мог. – О чем? – спросила Валя. – Просто об обстановке, – сказал я. – И окружающих. Вот так. Мне кажется, я ее чем-то разозлил. А так мы еще долго сидели в кафе, практически до закрытия. Мало говорили, но заказали себе еще травяной чай на местных травах и маленькие бутерброды (особенно вкусные были со шпротами, но я съел только один, так как объелся). Мне не хотелось, чтобы этот день заканчивался, и я ощущал легкую тревогу по поводу возвращения в санаторий. Так бывает, когда тебя охватывает счастье, но вдруг становится понятно, что дни все равно будут сменять друг друга дальше. И завтра, даже если мы сделаем все точно так же, как сегодня, все будет по-иному. Может быть, девочка сядет за другой столик и уже не покажется мне такой красивой.