Андрюша рисовал на песке. Он очень хорошо рисует, и сейчас у него получались ладные девочки, мальчики и виселицы. Я сказал: – Ты хочешь поиграть в казни? Так мы с ним однажды подружились, я играл в казни, а Андрюша меня спросил, можно ли ему присоединиться. Мы стали уничтожать вредителей. – Да, – сказал Андрюша. – Хочу. У Максима Сергеевича в первые же полчаса весь нос обгорел, теперь он отчаянно прикрывал его от солнца. Я вдруг посмотрел на свои руки и понял, что скучаю по этому ощущению: собирать и разбирать оружие. Максим Сергеевич сказал: – Жданов, ты же хочешь хорошую характеристику? – Да, – сказал я. – Я готов трудиться на благо нашей великой Родины, чтобы ее заработать. – Особо трудиться не надо, – сказал Максим Сергеевич, почесал нос и поморщился. – Послушай, ты ведь ребенок, так? – Я будущий солдат. – Но образно-то выражаясь, ты ребенок. Вернее нет, не образно – физиологически ты ребенок. Андрюша поднял голову, посмотрел на Максима Сергеевича и сказал с неожиданным участием: – Да, мы дети. Светило яркое солнце, песок поблескивал. Максим Сергеевич сказал: – У меня есть идея книги. Я хотел узнать, понравится ли такое детям. Вот вы – дети. Давайте настройте свои детские умы на понимание моей глубокой мысли. Максим Сергеевич помолчал, а потом добавил задумчиво: – А может, никакой глубокой мысли тут нет. Я не знал что ответить. Андрюша сделал своим девочкам и мальчиками глаза-ракушки. Максим Сергеевич сказал: – В принципе, искусство, конечно, должно быть самоценным. Но если адресату будет совсем неинтересно, то какая же это книга? Это так, письмецо самому себе. – Я пишу письма самому себе, – сказал я. (Вот, например, я занимаюсь именно этим через некоторое время после нашего разговора.) Максим Сергеевич вздохнул: – Это потому что ты, Жданов, как личность мало кому интересен. Но это пройдет. Вот станешь героем, начнешь жонглировать своими внутренними органами, и все будут тебя страшно бояться. – Я не хочу, чтобы меня боялись, – сказал я. – Мне хочется помогать людям. – Ну, в мире не все выходит так, как мы хотим. Я вот хочу быть писателем. Арефьев, ты меня слушаешь? – Слушаю, Максим Сергеевич, – сказал Андрюша и тоже вздохнул. – Значит так, – Максим Сергеевич снова свистнул в свисток. Валя и Фира, собиравшие ракушки у кромки воды, оглянулись, а Боря и Володя даже не отреагировали. – Не дети, – сказал Максим Сергеевич. – Уроды. Так вот, моя книга. Это будут приключения львенка. – Львенка? – спросил я. – Почему львенка? Я – человек и хотел бы читать про приключения человека. – Жданов, – сказал Максим Сергеевич. – Ты – не человек. Но очень похож. Он сказал это вовсе не зло, но, кажется, сам себя немного устыдился. – Хорошо, – сказал он. – Это будут приключения львенка и червенка. – Червенка? – Червя? – спросил Андрюша. – Не такого, как у тебя в голове, Арефьев. Просто червя. Червенка. – Но я не понимаю, – сказал я. – Они дружат, – продолжал Максим Сергеевич, глядя на море. – Львенок и червенок. Дружат, несмотря на то, что они очень разные. Им нелегко друг с другом, и иногда они друг друга не понимают. Например, львенок ходит на четырех ногах, а у червенка вообще нет ног. С моря подул ветер, соленый, свежий, прохладный. Андрюша чихнул, я сказал: – Закрывай рот, пожалуйста. И будь здоров. А Максим Сергеевич продолжал: – Львенок и червенок жили в маленьком городке, почти в поселке. Там жили и разные другие животные. – Как такие разные животные могут жить в мире? – спросил я. – А наступил коммунизм, – сказал Максим Сергеевич. – И лев больше не был врагом агнцу. Я нахмурился. Я явно чего-то не понимал, но Максим Сергеевич объяснять не хотел. – Так вот, львенок и червенок стали искать причины всяких вещей. Почему мы чихаем? Откуда берутся наводнения? Куда скрывается солнце, когда мы его не видим? – Разве в таком развитом мире, – сказал я, – при коммунизме, животные еще не знали этого? – Нет, Жданов, – сказал Максим Сергеевич. – Они же животные. – Тогда я совсем ничего не понимаю. – Слушай дальше. Чтобы узнать причины появления всех вещей, львенок и червенок отправились в путешествие на край света. Туда, где, как говорят, можно было понять все законы мироздания. Там круги были по-настоящему круглыми, а треугольники треугольными. Ночи – темными, но не все, например, белые ночи были светлыми. – Оттуда брались все вещи? – спросил Андрюша. – Но почему? – Потому что я так придумал, вот почему, – сказал Максим Сергеевич. Я теперь совсем ничего не понимал. – Так вот, – продолжал Максим Сергеевич. – Спустя много приключенческих глав, которые обязательно будут написаны, львенок и червенок добираются до горизонта и узнаю́т, что они не могут дружить. – Почему? – Ну, знаете, потому что они львенок и червенок. Андрюша сказал: – Эта история очень грустная. И бессмысленная. Я аккуратно ткнул его в бок, покачал головой и осторожно добавил: – Мне нравятся более логичные истории. И про войну. – Это очень верно, – сказал Максим Сергеевич. – Более логичные истории. И про войну. «И» он выделил как-то по-особому. Я сказал: – А почему все должно так плохо заканчиваться? Дружба – вечна. – А вы с Арефьевым всегда будете друзьями? – Да, – сказал я. – А если окажется, что ты вырастешь львом, а он – червем? Или наоборот. – Все равно, – сказал я. – Дружба – это что-то такое большое и серьезное. Нельзя дружить понарошку, понемножку, не насовсем. – Запишу, – сказал Максим Сергеевич. – Но вы совсем ничего не понимаете в искусстве, глупые дети. Жизнь – это трагедия. Я так вовсе считаю, что лучше никогда не рождаться. – Это упаднические настроения, – сказал я. Светило солнце, песок блестел, Андрюша рисовал на нем свои недолговечные рисунки.