За последние три дня никто из них не произнес ни слова. Они достигли того момента, когда выбор был сделан за них. Природой. Господом Богом. Той жестокой силой, которая заточила их в горах, не оставив ни единой надежды на спасение. И, естественно, напряжение усиливалось из-за всеобщей ненависти к Коббу. Хоть никто и не произносил это вслух, мужчины винили Джеймса Ли в своём затруднительном положении. Ведь именно он настоял на том, чтобы отправиться в эту чёртову шахту в январе, и теперь, когда их занесло, им оставалось только сидеть… и ждать. Ждать и сходить с ума. Да, им всем были знакомы понятия этики и морали, но эти слова умерли в этой безбожной, нечестивой пустоши. Глир отвечал за ловушки. Барлоу каждое утро выходил с винтовкой на охоту. Кобб и Нулан рубили хворост для костра. Но еды не было, а пламени очага и горячей воды не хватало, чтобы убить голод. Мужчины похудели и напоминали скелеты, обтянутые пергаментной кожей. Глаза запали в глазницы. Щёки втянулись, обтягивая челюсти. Зубы расшатались, а костлявые пальцы превратились в скрюченные лапы. Они уже съели лошадей. Даже сварили суп из копыт. Барлоу посасывал свой кожаный ремень, а Глир жевал ножны из оленьей шкуры. Существовавшее в этих стенах безумие зародилось из голода. Из одиночества. Из отчаяния и безысходности. Дичи не было, а тех нескольких кроликов, что поймал Глир на прошлой неделе, еле хватило, чтобы отогнать муки голода на несколько часов. Им нужно было мясо. Настоящее мясо. Их животы молили об этом, а зубы разочарованно скрежетали. Их языки облизывали потрескавшиеся губы, мечтая о бифштексах из оленины и говяжьих голенях. О непрожаренных стейках с кровью. Из всех них только Кобб воспринял заточение спокойно. Что-то внутри него радовалось тяжёлому положению остальных. Он наслаждался тем, как они медленно превращались в живые скелеты, отвратительные фигуры, которые выглядели бы совершенно естественно — или неестественно — бредущие от ворот кладбища, беспокоясь о своих собственных саванах. По мере того, как рос их голод, социальные и нравственные устои рушились один за другим. Мысли их были только о мясе. Сны — о нём же. В этой продуваемой всеми ветрами преисподней с заснеженными вершинами, завывающими ветрами и ревущими метелями существовал только один способ добыть мясо. Один последний, немыслимый способ. Кобб его ждал. Он уже видел это в мёртвых озерах их глаз. Видел, какие взгляды они бросали на него и друг на друга. Желание выжить разрушило любые существовавшие между ними узы. Мужчины понимали своим воспалённым, безумным мозгом, что весной из этой хижины выйдет лишь один. Ими владел голод. Запретная жажда плоти себе подобных. Она явственно ощущалась в тесном, замкнутом помещении хижины… Её тяжёлый, кислый, мерзкий запах, отравляющий сам воздух. Может, всё дело было в голоде. Может, именно он вызывал эти жуткие мысли в их головах. А может, это было что-то иное… Может, это было то, что они нашли в пещерах. Или то, что нашло их. * * * Первым это выяснил Барлоу. Он был на охоте с Нуланом. Они оба ввалились в хижину, продрогшие и измученные, с широко распахнутыми от страха глазами. Они стояли на пороге, обутые в снегоступы, сжимая в руках винтовки и не закрывая двери, и за ними на улице бушевала метель и завывала смерть. — Что такое? — рыкнул на них Кобб. — Ради бога, хватит стоять столбом! Что вы нашли? Возможно, глубоко внутри он надеялся, что они нашли шахту… Но сам в это не верил. Потому что то, что он видел в их глазах, не предвещало ничего хорошего. Даже если бы на них напал полк индейских мертвецов, они бы не выглядели такими мрачными и напуганными. — Идём с нами, — произнёс Нулан. — Просто идём с нами… И вот, закутанные в буйволиные шубы и медвежьи шапки, спелёнутые, как младенцы, со всем своим снаряжением, они пробивались сквозь сугробы и ветра, которые пытались сбросить их с узких тропинок вдоль зубчатого утёса. Мир вокруг был белым, огромным и измученным. Серое предгрозовое небо нависало прямо над скалами, и сложно было сказать, где заканчивалось одно и начиналось другое. Нулан подвёл их к небольшому входу в пещеру, расположенному в основании известнякового утеса со скалистыми стенами и выступающим навесом, который, казалось, мог упасть и раздавить их в любой момент. Кобб заметил ведущие вдаль следы от снегоступов. Они выглядели так, словно их обладатели старались как можно быстрее оказаться подальше от входа в пещеру. — Ну, и что за хрень? — выдохнул Кобб облачко пара, которое тотчас зависло в воздухе. — Вы наткнулись на золотую жилу или на самого Дьявола во плоти? — Просто войди внутрь, — прошептал Барлоу. Кобб пошёл первым, за ним по пятам следовал Глир. Оба фыркали и пыхтели, пытаясь пролезть по-пластунски очередной метр. Шахта была настолько узкой, что другого способа передвижения не находилось. В тяжёлых шубах и меховых штанах сложно было передвигаться быстро, поэтому путь до центральной шахты занял какое-то время. Они словно очутились внутри бутылки, заткнутой грязной тряпкой. Там было темно, хоть глаз выколи. Кобб окликнул Глира, и его голос эхом отразился от высоких сводов. У Глира был фонарь. Он чиркнул спичкой о стену пещеры и поднес её к фитилю, регулируя пламя. Пещера была большой, тут рядом могли поместиться два грузовых фургона. Пологий, усыпанной галькой склон вёл в другую, такую же тёмную каверну. Кобб огляделся и рассмотрел кучи гранита и гравия и огромные массы скальных пород, упавших с потолка много лет назад. Больше ничего примечательного не было. И всё же… Всё же здесь что-то ощущалось. Что-то необычное. Он чувствовал это так же, как обычный человек чувствует свою кожу или яйца, болтающиеся между ног. Здесь было нечто. Нечто важное. Нечто тайное. Глир поднял вверх фонарь, и по стенам заскакали причудливые фигуры из теней. Или поднимались и опускались, ныряли вниз и подпрыгивали вверх. Кобб облизал пересохшие губы. Внутри было теплее, чем на улице, и льдинки в его бороде начали таять, а вода закапала на куртку. — Ну и какого хрена вы здесь нашли? — поинтересовался он. — Здесь только грязь и камни, и больше ни хера. Но они оба знали, что это не так; оба чувствовали, что здесь что-то есть, но боялись облечь свои мысли в слова. Мужчины застыли в ожидании, с беспокойством вглядываясь в темноту. Как человек, который сидит возле палатки и чувствует, что кто-то кружит вокруг костра. Кто-то большой. Кто-то жуткий. Кто-то дикий и зубастый. Кобб не чувствовал страха. Он всегда говорил себе, что страх — это его вдохновение, а не беспокойство. Возможно, это была чистая правда, а возможно — полная хрень, но в эту секунду он действительно не боялся. Потому что голос его голове шептал: «Да, да! Это именно то, что ты искал!» Где-то в этой пещере и коридорах Кобба ждало откровение. — Здесь ничего нет, — надтреснутым голосом произнёс Глир. — Так что давай… — Нет, есть… ты был прав, — Кобб посмотрел на Глира; пылинки кружили вокруг него, как мошки. — Разве ты не чувствуешь? — Да… Да, думаю, чувствую. Коббу он напоминал запах разложения. Сладкий аромат гниения, похожий на мусорное ведро, наполненное испорченной картошкой, или на раздутый мухами труп, выброшенный на берег реки. Влажный, резкий запах, которому не место в этом сухом, обезвоженном месте, где даже воздух пах пылью и сухостью. Глир тяжело сглотнул. — Мне это совсем не нравится. Давай выбираться отсюда к чёртовой матери. — Идём за мной, — произнёс Кобб.