Сэм сделался оранжевым, как переспелая тыква, и что-то забурчал себе под нос, вылетев из кухни. Я перелила остатки варенья в пластиковую миску и потрясла золотым браслетом: – Гримы, у меня для вас десерт! Понаблюдав, как демонические коты, все еще восстанавливающие свои силы после битвы, хрюкают, вылизывая приторную сладость, я взяла две заполненные до краев банки и подставила их к свету лампы. Вязкое содержимое переливалось шафрановыми и клубничными оттенками. Идеально. – Тюльпана готова, – объявил Диего, засунув голову в дверь кухни и принюхавшись. – Судя по запаху и отсутствию дыма, ты тоже. – Подойди-ка сюда. Диего нахмурился и, оглянувшись на что-то в коридоре, закрыл за собой дверь. – Что такое? Я прислонилась спиной к плите. Хоть мне и не терпелось присоединиться к Тюльпане и положить конец пребыванию Авроры в моем доме, было еще кое-что, витающее в воздухе, как тот бесплотный незваный гость в саду. – Ты в последнее время не вызывал мертвых? Ну, кроме Рашель. Диего растерянно заморгал и пригладил пятерней растрепанные волосы, мерцающие, как дно океана в тропическом краю. Его кожа разгладилась, исчезли фиолетовые синяки под глазами и лапки морщин вокруг рта и глаз. Единственное, что теперь выдавало его истинный возраст, сокрытый вуалью неувядающей юношеской красоты, – пыль людских поколений в васильковых глазах и застывшие в них тени войны. – А ты сама как думаешь? Похоже, чтобы у нас по заднему двору разгуливал труп? – Не то чтобы, но… Я недоверчиво сощурилась и подпрыгнула от стука: кто-то настойчиво тарабанил в форточку над плитой. Диего это ничуть не удивило: он широко улыбнулся и, открыв ее, впустил внутрь существо, по-хозяйски севшее ему на плечо. – Познакомься, это Баби. Вчера его убили охотники. Я уставилась на полумертвую сову, а она уставилась на меня. Ее тельце было костлявым и дырявым: некоторые перья вырваны, но кровь с них кто-то уже заботливо вытер. Вблизи от птицы веяло могильным холодом и запахом сырого мяса, но признаков разложения не было видно. Желтый глаз медленно моргнул, словно приветствуя меня, а затем блаженно закатился, когда Диего принялся почесывать сову прямо над сквозной раной, в которую легко можно было засунуть палец. – Ты воскресил сову? – удивленно осведомилась я. – Да, можно сказать и так. Это из-за него ты интересовалась воскрешением? Он напугал тебя? Прости, забыл предупредить. Баби подстрелили браконьеры, а лисы довершили начатое. Он уже гнил на солнце, когда я нашел его в лесу вчера вечером. Решил проверить, насколько моя магия восстановилась, и оп-ля! Порох снова в пороховницах, – усмехнулся Диего, безмерно гордясь собой. Сова снова угукнула, да так громко, что у меня заболела голова. Взмахнув крыльями, она нахохлилась и прижалась целехоньким белоснежным крылом к его щеке. – Это жутко даже по моим меркам, – призналась я, глядя на птицу с опаской. – Можешь держать ее в доме, только не подпускай к Штруделю. Он вряд ли обрадуется. Баби тоже воскрешен… временно? Как Рашель? – Нет, навсегда. Точнее, пока жив я. Животные – это другое, Одри, – объяснил он. – С людьми все намного сложнее. – Хм. – Я зажевала губу, пытаясь отмахнуться от дурной затеи, но она овладела моим умом, а следом оказалась на языке: – Значит, ты можешь вернуть к жизни любое животное? Даже очень-очень мертвое? – Ты имеешь в виду порядком подгнившее? – засмеялся Диего чересчур воодушевленно для темы, что мы обсуждали, попутно прикармливая Баби солеными крендельками из кармана. Через горизонтальное отверстие в брюхе я видела, как те падают из его горла в желудок. – Да, только и после воскрешения оно будет немного… пованивать. – А финала, как в «Кладбище домашних животных», не случится? – Разумеется, нет! Стивен Кинг тот еще выдумщик. К тому же мы ведь живем не на индейском кладбище. Это звучало логично. Доверившись Диего, я достала уже ненужный список Тюльпаны, который собиралась скомкать и отправить в урну, и быстро написала на нем нужный адрес со схематичной картой ловцов ветра. – Это ферма, – пояснила я, вложив его Диего в руку. – Там, за конюшней, есть тропа, по которой как раз проедет твой мотоцикл. Езжай по вот этим указателям и увидишь поляну со следами кострища. Дальше сам разберешься. Сможешь сделать это для меня? А я присмотрю за Морган. Диего озадаченно пожал плечами и сунул клочок бумаги в карман к соленым кренделькам. Другого выбора у него не было. – Без проблем. Отправлюсь сейчас, пока еще не стемнело. – Отлично, спасибо. А насчет голоса… – Какого голоса? Я застопорилась, глядя на Баби, своевольно выпорхнувшего в форточку, когда ему приелось наше общество. На плиту осыпалось несколько перьев, перепачканных в чем-то черном, и я поморщилась. – Там, в саду, я слышала предупреждение. «Скажи некроманту, что четвертый лепесток опадает», или что-то вроде того. Баби умеет разговаривать? Диего прыснул в кулак, посмотрев на меня, как на умалишенную. – Конечно, нет! Где ты видела разговаривающих животных? Мы не берем в расчет твоих кошачьих демонят, конечно. Это был совсем не Баби… – А кто тогда? – напряглась я. – Только не говори, что в нашем доме прибавилось жильцов! Диего виновато потупился, и я чертыхнулась шепотом, готовясь к его ответу. – Как думаешь, почему я путешествовал по штатам? Почему все ковены просили меня убраться с их территории? – спросил он смущенно, теребя кончиком языка металлическое колечко в губе. – Лично я думала, это из-за твоего пристрастия к азартным играм и мошенничеству. – Это тоже, но… Где некромант – там и призраки давно минувших дней. Неупокоенные души. Чуть замерцает где-то садовая лампа, мотыльки тут же слетаются! – Имеешь в виду, они тянутся к тебе, потому что ты можешь их видеть? – уточнила я, и Диего слабо кивнул, разглядывая руны на своих руках. Лишь теперь, изучая вязи из манназ и беркано, я понимала, что они символизируют вовсе не смерть, а защиту от нее. – Те, кого ты слышала, мои старые друзья. Наверняка это был Винсент или Аббас. Раньше они не являлись сюда, потому что… – Потому что все твои силы уходили на Рашель, – закончила я за него, прозрев. – Черт. И что, поблизости теперь вечно будут шариться настырные духи? Диего почесал затылок, устраивая на голове образцовое безобразие, и я вздохнула, смиряясь с тем, о чем еще давно предупреждала мама: каждая новая ведьма – это не только польза, но и проблемы. Вместе с клятвой Верховная берет на себя и то, и другое. Ох, сколько же мудрости было во всех ее словах! Диего вымученно улыбнулся. Где-то там, глубоко, в нем горело неистребимое чувство вины за то, кем он являлся. Я не имела права подбрасывать дров в этот огонь, поэтому только небрежно фыркнула и взяла банки с вареньем. – Ничего страшного. Мы потерпим. У нас ведь необычный ковен, так? Просто скажи своим призрачным друзьям, если будут подглядывать за мной в душе – я изгоню их в адово пекло. – Они учтут, – пообещал Диего на полном серьезе и, оставив форточку приоткрытой для Баби, учтиво придержал передо мной дверь, прежде чем отцепить с вешалки кожаную куртку и начать собираться. Тюльпана, взбешенная моим долгим отсутствием, появилась в коридоре как раз в тот момент, когда я уже тянулась к бронзовой ручке двери. – Недурно, – похвалила она мои труды, обмакнув в одуванчики чайную ложку и настороженно лизнув ее. – Сгодится. Можем начинать. Зал встретил меня уже принаряженным и подготовленным: повсюду стояли тростниковые свечи в лампадах и канделябрах. Вся мебель, включая рояль и диваны, передвинулась в угол, освободив центр для красного покрывала и трех подушек. Между ними возвышались зеркала высотой с Коула. В отражении каждого плясало пламя, создавая бесконечный коридор из света, – из-за этого зал казался раза в два больше. Камин благоухал: чувствовались семена сандала и мирры. Плотно запахнутые и подвязанные шторы не пропускали ни одного лучика солнца – казалось, в этом зале царит ночь, повернув время вспять, пока за его пределами по-прежнему правит день. Я услышала хруст, наступив на ивовые прутья: выложенные вокруг подушек и между зеркал, они образовывали пересечение трех фаз луны – полумесяцы растущей и убывающей, а между ними – полная. Внутри нее стоял алхимический столик с двумя дымящимися кубками. Один был массивный, из золота с малахитом и рубинами, а второй – невзрачный, из темного дерева с художественной резьбой в виде бегущих оленей и виноградных лоз. – Ну наконец-то, – вздохнула Аврора, с хрустом потягиваясь на жаккардовой обивке кресла. После смены обстановки ей пришлось пересесть ближе к огню, у которого она грела по-старчески мерзлые ноги со взбухшей сеточкой вен. – Почему так долго? Если не Вестники меня убьют, то скука. В этом доме совершенно нечем заняться! Проигнорировав ее, я села на одну из бархатных подушек рядом с Тюльпаной, помогая готовить напиток. Стихийные элементали, вырезанные на углах столика в соответствии со сторонами света, источали будоражащее тепло, стоило приложить к ним ладонь. В алхимии я разбиралась значительно лучше, чем в некромантии, но все равно не понимала, что задумала Тюльпана. Подав ей откупоренную баночку с розовым вареньем, я проследила, как она размешивает его в кубке с красным вином, пахнущим ежевикой. Затем она проделала то же самое с белым цитрусовым, разбавив его несколькими ложками одуванчикового сиропа. И в тот и в другой кубок посыпался порошок из толченого ячменя и морской соли, а завершился рецепт нашей с Авророй кровью. – Руку, – попросила Тюльпана, берясь за острый ритуальный атам и ставя кубок перед Авророй, которой Коул любезно помог усесться на третью подушку. Она без колебаний стянула замшевую перчатку и подала раскрытую ладонь. Так же быстро и непринужденно Тюльпана чиркнула по ней лезвием. Сквозь пальцы, обвитые чернильными венами, побежала кровь – такая же черная, как та магия Шепота, что отравила Аврору и теперь отравляла меня. То была даже не кровь, а яд – не зря Нимуэ пришла в бешенство, отведав его в своем озере. От мысли, что мне придется испить это, я содрогнулась. – Что такое, Одри? – принялась подтрунировать надо мной Аврора, натягивая перчатку обратно и даже не удосужившись перевязать руку. – Уже передумала? – Ни за что, – прошептала я, подавая Тюльпане свою руку, которую она порезала и склонила над простым деревянным кубком. Это оказалось больнее, чем я ожидала, – кровавая жертва никогда не давалась просто. С шипением отняв руку, когда кубок наполнился кровью больше чем на четверть, я схватила с пола полотенце и улыбнулась от нежности, когда Коул наклонился и завязал его вокруг моей ладони. – Фу, – скривилась Аврора. – Можно не при посторонних? Коул несколько раз проверил, остановилась ли кровь, и лишь затем отошел к двери, чтобы исполнить свой долг атташе: не мешать, но блюсти мою безопасность. Я же с головой нырнула в колдовство, позволив себе забыться и утонуть в своем природном естестве. А затем пришел он – дар сотворения. Возможность созидать, лепя мироустройство, как пластилин. Мне доводилось видеть его на практике лишь единожды, и тогда Виктория прогнала меня из своего кабинета, пустив в ход летучих мышей, которые кусались в десять раз больнее, чем Штрудель. Эта магия требовала недюжиной концентрации, силы воли и даже самопожертвования. Порой Верховная отдавала столько магии, когда пряла новый миропорядок, что после не могла держать ложку еще двое суток. Тюльпана распустила косы и глубоко вдохнула, а затем выдохнула, и вместе с ее дыханием разнеслось пламя, зажигая тысячу свечей по кругу. Их оказалось куда больше, чем казалось на первый взгляд: они вспыхнули и озарили комнату, превратив залу в священный храм трех ведьм – трех врагов и друзей в одном лице. – Старица, – произнесла Тюльпана, зажигая фитиль мирры и рисуя им круг над головой Авроры. – Мудрость, покой, смерть. Аврора закрыла глаза, вдыхая травяную дымку, а затем Тюльпана зажгла соседний фитиль – вербену – и повторила то же движение, только уже над собой. – Мать. Зрелость, плодородие, пик, – сказала она и закончила, подпалив стручок ванили и проведя надо мной: – Дева. Волшебство, обещание, рождение. У тебя столько же имен, сколько и лиц, – Артемида, Селена, Геката. Истинное же – Эрешкигаль, триединая богиня, великое женское начало, супруга Рогатого бога и властительница Иркаллы. В твоем лоне рождаются звезды, в нем же они умирают. Сейчас ты благословляешь клятву, что дает Старица Деве, а Мать – скрепляет. Я сосредоточилась, взвешивая каждое звено заклятия. Невнимательность могла стоить мне жизни. На ведьм Эдлер нельзя было слепо полагаться: они легко вплетут лазейку в неправильную формулировку и оставят тебя с носом. Пламя свечей всколыхнулось, отбрасывая непропорционально длинные тени. Краем глаза я уловила движение, и в ту же сторону повернул голову Коул. Очевидно, мне не померещилось, и одна из проворных теней действительно юркнула в камин, сливаясь с ним, но не сгорая. Запах, исходящий от пропитанных снадобьями поленьев, потяжелел. Ароматный дым заполнил залу, как если бы здесь бушевал пожар. Но он не был удушающим – лишь сладкий фимиам, очищающий все, чего коснется. Он лег на нас троих, как невидимая печать, и скрепил нерушимыми узами. Соль вперемешку с хворостом, которыми были выложены три лунные фазы, загорелся, едва не подпаля ковер. – Старица Аврора Эдлер, – обратилась к ней Тюльпана, и тени вокруг сгустились. – Вручишь ли ты Деве Одри Дефо власть над своим ковеном в час великой нужды? И станут твои ведьмы ее ведьмами, все до единой. И будут они служить ей так же верно и беспрекословно, как и тебе. Испей крови Девы, если согласна, и ни у кого не будет над тобой большей власти, чем у этой клятвы. Деревянный кубок с белым вином, одуванчиками и моей кровью застыл у губ Авроры, но она не спешила прикладываться к нему. Несколько секунд ее сомнений длились целую вечность. Жемчужное ожерелье стягивалось плотнее, а ее магия тлела на глазах, унося с собой последние крупицы блеклой жизни. Выбор, от которого зависели мы обе. Я затаила дыхание, наблюдая за тем, как меняется отражение лица Авроры в зеркалах – неизбежное смирение, а затем отвращение от глотка терпкого варева. На миг мне почудилось, что одно из отражений подмигнуло мне, пока другие осушали кубок до дна, крепко жмурясь.