Он просто исчез с острова. Его парусная шлюпка до сих пор стоит у причала, кошелек лежит на столике у выхода из дома. Ни следа. Ни записки. Ни улики. – Иногда мне тоже кажется, что я его вижу. – Я попыталась утешить маму, но она отрешенно смотрела перед собой. Выражение ее лица спокойное и задумчивое, она молча доедает печенье. Сидя рядом с ней за кухонным столом, я не могла не видеть в ней себя: те же длинные прямые волосы, ярко-голубые глаза, бледная кожа – мы живем в гиблом месте, куда редко заглядывает солнце. Вот только у мамы безупречная грациозная фигура, как у балерины, а я нескладная и неуклюжая. В детстве постоянно сутулилась, чтобы выглядеть ниже мальчишек из класса. И даже теперь часто ощущаю себя куклой-марионеткой, которую тянут не за те нити, так что она постоянно спотыкается. * * * – Не думаю, что печенье ей поможет, – отвечаю я подруге, пока мы идем по тропинке среди сухой травы и колючих кустов. – Исчезновение отца настолько крепко засело в ее голове, что снадобья бессильны. – Даже если так, моя мама все равно не сдастся. Сегодня она сказала, что задумала новую комбинацию – пчелиная пыльца и примула, – которая, по ее мнению, поможет избавиться от худших воспоминаний. Наконец-то пляж! Роуз берет меня под руку, и мы бодро шагаем к костру. Большинство девушек нарядились в длинные многослойные платья и вплели ленты в волосы. Даже Роуз надела бледно-зеленое шифоновое платье с кружевами, и теперь его подол волочится по песку и тащит за собой щепки и ракушки. У костра танцуют Оливия Грин и Лола Артурс, лучшие подруги и королевы местной молодежной элиты. Обе уже пьяны, но это никого не удивляет. Две недели назад, специально к началу сезона, девушки перекрасились в готичный черный цвет и остригли короткие прямые челки. В остальное время они блондинки с длинными волнистыми волосами. Через месяц, когда закончится сезон и вместе с ним потребность изображать из себя смерть, подруги вернутся к прежнему стилю. Оливия с Лолой любят театральные эффекты, любят менять имидж и быть в центре внимания. В прошлом году, назло родителям, обе сделали пирсинг. Оливия вставила серебряный гвоздик в левую ноздрю, а Лола – кольцо в правую. Сейчас они бегают вокруг костра, размахивают руками и мотают головами из стороны в сторону, изображая из себя сестер Свон. Я сомневаюсь, что двести лет назад те вели себя настолько по-идиотски. Кто-то протягивает Роуз банку пива, она делает глоток и передает ее мне. Иногда, по выходным, мы тайком от ее родителей утаскиваем из холодильника пиво или полбутылки белого вина и, вытянувшись на полу в спальне, слушаем музыку – в последнее время мы увлеклись кантри, – листаем школьный фотоальбом и дурачимся, гадая, кто с кем начнет встречаться и в кого вселятся этим летом сестры Свон. Я делаю глоток и смотрю на хорошо знакомую толпу. Со многими мы учились вместе с первого класса, но меня не оставляет мысль, что я, по сути дела, совсем не знаю этих людей. Да, кое с кем мы перебрасывались мало что значащими фразами, типа: «Ты записал, какие параграфы по истории нам задал выучить на завтра мистер Салливан?», «Можно взять твою ручку?», «У тебя есть зарядка для телефона?», но назвать их друзьями даже не преувеличение, а полнейшая ложь. Я понимаю, что большинство моих сверстников уедут отсюда, поступят в колледж и будут жить намного интереснее, чем я. Мы всего лишь корабли, проплывающие мимо друг друга; какой смысл заводить друзей, если вскоре расставаться? Роуз, пусть и не поднялась высоко в социальной иерархии нашей школы, она хотя бы старается проявлять дружелюбие. Идя по коридору, улыбается всем, легко и непринужденно заводит разговор в раздевалке; а в этом году Джиджи Клайн даже пригласила ее в группу поддержки нашей вечно проигрывающей баскетбольной команды. В начальной школе они с Джиджи были лучшими подругами. Увы, ничто не проходит так быстро, как школьная дружба в младших классах. Впрочем, они остались в хороших отношениях. А все благодаря характеру Роуз. – За сестер Свон! – кричит кто-то. – И за окончание еще одного года в нашей долбаной школе! – Вверх поднимаются руки с банками пива, и по пляжу разносятся свист и громкие вопли. Из колонок, установленных на бревне у самого костра, грохочет музыка. Роуз забирает у меня пиво и взамен сует в руки большую бутылку. Вот и до виски дело дошло. – Гадость, – сознается подруга, скривившись от отвращения. Но тут же смеется и ободряюще подмигивает. Я послушно вливаю в себя глоток темной бурды – горло мгновенно обжигает, руки покрываются гусиной кожей – и протягиваю бутылку стоящей справа Джиджи Клайн. Она радостно улыбается – не мне, меня она в упор не видит, а выпивке, и подносит бутылку ко рту, делая такой большой глоток, что мне чуть плохо не становится, а затем вытирает губы, не смазав безупречную коралловую помаду, и передает виски дальше по кругу. – До полуночи два часа, – объявляет парень, стоящий по другую сторону костра, и очередная волна возгласов проносится по толпе. Эти два часа пройдут как в угаре: дым костра, еще больше пива, еще больше виски, и с каждым глотком он обжигает все меньше. Я не собиралась пить – ну, напиваться, – но по телу разливается тепло, становится легко и свободно. Мы с Роуз весело раскачиваемся в такт музыке рядом с теми, с кем в обычной обстановке даже бы не осмелились заговорить. С теми, кто в обычной обстановке не удостоил бы нас и взглядом. За полчаса до полуночи народ начинает подбираться ближе к воде. Хотя некоторые – слишком пьяные или слишком увлекшиеся разговором – остаются у костра. – Ну что, кто из вас самая смелая? Кто окунется первой? – во весь голос спрашивает Дэвис Макартурс. Вид у него еще тот: светлые волосы торчат надо лбом, как рожки; веки набрякли, словно после сна. Глухой ропот проносится по толпе. Нескольких девушек в шутку выталкивают вперед, но, оказавшись по щиколотку в воде, они тут же выскакивают обратно, поднимая брызги. Можно подумать, глубины в несколько сантиметров достаточно, чтобы сестры забрали их тела. – Я пойду! – нараспев отвечает нетрезвый голос. Все тянут шеи, чтобы увидеть, кто это. Оливия Грин выходит вперед и картинно делает оборот вокруг себя, так что ее бледно-желтое платье развевается вокруг бедер. Она заметно пьяна, однако толпа подбадривает ее выкриками. Оливия кланяется, приветствуя восторженных фанатов, затем поворачивается лицом к черной неподвижной бухте. Широко расставив руки, она идет к соленому морю и, едва войдя по пояс, делает прыжок, шлепнувшись животом о воду. На долю секунды Оливия исчезает из виду, затем выскакивает на поверхность и разражается диким хохотом. Трагически-черные пряди волос свисают с лица, как водоросли. Раздаются аплодисменты. Лола вытаскивает Оливию на мелководье. Тем временем Дэвис Макартурс снова вызывает желающих, и на этот раз ответ не заставляет себя ждать. – Я! Роуз направляется к воде. – Роуз, – кричу я, хватая ее за руку, – что ты задумала? – Собираюсь окунуться. – Нет! Нельзя! – Я вообще не верю в сестер Свон, – заявляет подруга и подмигивает. И толпа вырывает ее из моих объятий, увлекая к холодному океану. Мимоходом улыбнувшись Оливии, Роуз шагает навстречу воде и, войдя по пояс, ныряет – будто ее и не было. Лишь волны расходятся по сторонам. Все резко замолкают. Поверхность воды разглаживается. Даже Оливия, которая все еще стоит на мелководье, завороженно смотрит. Но Роуз все не появляется. Пятнадцать секунд. Полминуты. Мой пульс начинает зашкаливать. Что-то случилось. Я проталкиваюсь ближе к воде, моментально протрезвев. Вот сейчас, сейчас покажутся рыжие кудри. Однако на воде нет даже ряби. Я шагаю в воду – я должна идти за ней. У меня выбора нет, надо что-то делать. Бледный месяц равнодушно взирает с неба. И вдруг Роуз с шумным всплеском появляется из воды в десятке метров от того места, где нырнула. Я облегченно выдыхаю, а толпа ревет от восхищения, все кричат в один голос и размахивают бутылками, как будто стали свидетелями героического подвига. Роуз переворачивается на спину и как ни в чем не бывало плывет к берегу, делая взмахи руками, как на заплыве в бассейне. Я ожидаю, что Дэвис Макартурс продолжит свой шутливый конферанс, но толпа стала неуправляемой. Девушки топчутся по щиколотку в воде, не решаясь окунуться. Народ беспорядочно разбредается по всему пляжу: одни швыряются банками из-под пива, другие пытаются пройтись колесом по мелководью. Наконец Роуз выходит на сушу. Ее сразу окружают несколько ребят постарше и с возгласами «Дай пять!» наперебой угощают пивом. Я в этой компании лишняя, так что ничего не остается, как отойти. Не должна она была лезть в воду – слишком рискованно. Роуз же небрежно вытирает мокрые руки и улыбается, явно довольная, что столько парней внезапно проявили к ней интерес. Лунный свет прокладывает дорожку через пляж, и я бреду прочь от шума вечеринки – совсем недалеко, только чтобы перевести дыхание. После выпитого мир начинает трещать по швам и отклоняться от вертикали. Вспоминаю ту ночь, когда исчез отец. Тогда на небе не было ни луны, и звезд, чтобы указать ему путь назад. Будь на небе луна, он, возможно, вернулся бы к нам. Я подумываю сбежать с вечеринки, дойти до пирса и вернуться на остров, как вдруг слышу шаги за спиной. Кто-то догоняет меня, тяжело дыша и увязая в песке. – Эй! Я оборачиваюсь. Позади маячит, пошатываясь, будто не может обойти меня, Лон Уиттамер, один из отъявленных тусовщиков школы. – Привет, – нейтральным тоном отвечаю я и уступаю дорогу. – Послушай, Перл!.. А, не… Пейсли! – Лон хохочет, не в состоянии сфокусировать на мне взгляд. – Не подсказывай! – Он грозит мне пальцем, будто я горю желанием назвать свое имя, а он хочет вспомнить его сам. – Присцилла… нет, Пенелопа… – Так и будешь перебирать все имена на букву «п»? – У меня нет настроения с ним общаться. – Пенни! – перебивает меня Лон. Я отступаю на шаг, но он клонится вперед и почти падает на меня, обдавая запахом алкоголя. Каштановые волосы прилипли ко лбу, близко посаженные глаза непрерывно моргают. На нем ярко оранжевая рубашка с пальмами и розовыми фламинго. Лон обожает жуткие гавайские рубашки ярких оттенков, со всякими экзотическими птицами, ананасами и крутящими хулахуп девушками. Началось все на второй год обучения в средней школе – думаю, хотел пошутить или выпендриться, – но теперь это его фирменный стиль. В этой рубашке он смахивает на восьмидесятилетнего старика на променаде где-нибудь в Палм-Спрингс. Только вряд ли Лон был в Палм-Спрингс, скорее, его мать заказывает одежду через интернет. Сегодня он выбрал одну из самых чудовищных расцветок. – Пенни, ты мне всегда нравилась, – бормочет Лон. – Серьезно? – Ага. Ты в моем вкусе. Люблю таких девчонок. – Да неужели? А две секунды назад ты имени моего вспомнить не мог. Родители Лона владеют единственным в Спарроу большим магазином, который назвали именем сына – супермаркет «У Лонни». Вообще он редкостный козел: воображает себя дамским угодником, эдаким Казановой. И лишь потому, что может предложить скидки на плохо продающуюся косметику, считая это привилегией для самых достойных. Всем известно, что Лон не хранит верность своим подружкам – каждая из них не раз заставала его с другой на школьной парковке, целующимися в убитом красном пикапе с хромированными накладками и резиновыми брызговиками. Короче говоря, этот придурок и двух слов не заслуживает, даже чтобы послать его подальше. – Чего вместе с подругой в воду не пошла? – Лон опять подбирается ближе. Его волосы торчат, как палки, – то ли потные, то ли мокрые. – Не захотела. – Что, боишься сестер Свон? – Боюсь, – честно отвечаю я. Он прищуривается, кривя губы в идиотской ухмылке. – Может, вдвоем искупаемся? – Спасибо, но нет. Я пойду обратно. – А чего ты в джинсах? Даже платье не надела. – Он разглядывает меня так, будто шокирован моим видом. – Прости, что разочаровала. – Я пытаюсь обойти его, но Лон хватает мою руку, буквально впиваясь в кожу. – Ты не можешь просто взять и уйти! – Он икает и хлопает глазами, будто пытается не отключиться. – Мы с тобой еще не искупались. – Сказала же, я в воду не полезу. – Конечно-конечно! – ухмыляется Лон, считая, что я с ним заигрываю, и начинает тащить меня к морю. – Прекрати! – Я пытаюсь оттолкнуть его свободной рукой. – Отпусти! – На этот раз я кричу громче и озираюсь вокруг. Людей полно, но они слишком пьяны и орут, как ненормальные. Меня никто не слышит. – Разок окунемся, – бубнит он невнятно, словно выталкивая каждое слово изо рта. Вода достает до середины икры, и мне ничего не остается, как ударить его кулаком в грудь. Он коротко вздрагивает, и выражение его лица меняется: он становится сердитым, а глаза расширяются. – Ну все, теперь я тебя не отпущу!