Я погладил струны, сыграл короткое вступление. — Понимаешь, это странно, очень странно… — пропел я. Воздух в вагоне наполнился гулом возмущённых голосов. Сергеева замахнулась на меня куриной голенью. — С ума сошёл⁈ — сказала она. Я улыбнулся, прикрыл ладонью струны. Взглянул на раскрасневшиеся щёки Лидочки, на улыбку Волковой. Слушал, как кашлял подавившийся котлетой Громов. «Трясясь в прокуренном вагоне…» — всплыли у меня в мозгу строки из стихотворения Александра Кочеткова. Я тут же снова оживил гитару, посмотрел Сергеевой в глаза и заговорил: — Как больно, милая, как странно… * * * Культурная жизнь вагона временно сосредоточилась около нашего предпоследнего купе. Потому что я устроил тут концерт в стиле ретро. Школьники заполнили в моём купе всё посадочное пространство (даже «вторые» полки). Некоторые девицы держали на коленях маленьких детей (те тоже пришли «послушать дядю»). Я без устали дребезжал струнами. Исполнял в этот раз только уже существовавшие песни. Хотя даже они для многих казались новинками — как композиции из фильма «Берегите женщин» или саундтреки из показанной летом в кинотеатрах кинокартины «Не бойся, я с тобой». Волкова в ответ на моё предложение взять гитару покачала головой и отодвинулась от меня к окну — я не настаивал и тут же извлёк из воспоминаний очередной советский хит. Особое внимание я уделил композициям из кинофильмов (на них слушатели реагировали особенно активно). Пел и песни из репертуара ансамбля Рокотова (когда отказывала фантазия). Дважды исполнил «Котёнка» (второй раз — по требованию публики). Не обошёл я стороной и Алинин «Гимн ПТУшника» (Лидочка Сергеева громче других подпевала «…я люблю тебя, детка!») Почувствовал, что у меня осип голос, взглянул на наручные часы. И обнаружил, что мой концерт по длительности уже на четверть часа переплюнул стандартное время «детских танцев». Тогда я передал гитару Свечину; объявил, что устал и проголодался. Слушатели разочаровано замычали, но разошлись по своим местам. Дребезжание гитарных струн сменились на шуршание газетных свёртков. Ещё дома я выудил из памяти информацию о том, что поезд из Рудогорска ехал до Москвы без малого двадцать восемь часов. Он останавливался, как выразился сегодня Вася Громов, «почти у каждой сосны». Уже в начале поездки я вспомнил, что такое «санитарная зона», полюбовался через дыру в металлическом унитазе на мелькавшие внизу шпалы, пару раз наткнулся на запертую дверь туалета во время стоянок. Заметил, что Алина всё больше нервничала — прогулялся вместе с ней в тамбур, изобразил курильщика: держал в руках Алинину сигарету (на случай, если вдруг явится классная руководительница). Снежка будто почувствовала безобразие, примчалась в наше купе, принюхалась. Я вынул и кармана мятую пачку «Родопи», показал её классухе. Снежная удивлённо вскинула брови. — Я считала, что ты умнее, Крылов, — сказала она. Я поправил очки. Ответил: — Слишком умные мальчики не нравятся девочкам, Галина Николаевна. Вздохнул. — Девочки таких парней избегают, — добавил я. — К тому же, у любого человека должны быть недостатки. Иначе он будет скучным. А других недостатков, кроме этого, у меня нет. Лидочка Сергеева захихикала. * * * Вторую часть концерта я отыграл, когда за окнами вагона уже стемнело. В этот раз ограничился десятком музыкальных композиций: объяснил столь короткую концертную программу тем, что «устали голосовые связки». Прогулялся в компании Волковой в тамбур, полюбовался в туалете на мелькание шпал. Забрался на верхнюю полку (Алина улеглась напротив). Внизу Сергеева листала журнал «Работница», её подруга читала книгу, Громов с приятелем играли в магнитные шахматы. Я подмигнул Волковой (она лежала на животе, смотрела в окно), улыбнулся. Со вздохом растянулся на полке и прикрыл глаза. В голове по-прежнему одна за другой звучали музыкальные композиции. Я прослушивал их и изредка вздрагивал, когда проходившие по вагону пассажиры задевали мои ноги. * * * Посреди ночи я проснулся. Взглянул на уснувшую в позе зародыша Волкову. Прислушался. Из соседнего купе доносились тихие голоса. Внизу громко сопела Сергеева. Похрапывал упиравшийся коленями в «третью» полку Громов. Я прикоснулся к переносице… не нашёл там очки. Вспомнил, куда их вчера положил; убедился, что с полки они не исчезли. Бесшумно зевнул. Голоса за стеной смолкли. Поезд чуть сбавил скорость, словно подъезжал к очередной затерянной в карельской тайге станции. Я уронил голову на подушку, лежал с открытыми глазами, следил за проплывавшими по стене тенями. Соображал, что именно меня разбудило. Природный будильник пока молчал: я полюбовался на шпалы перед сном. В вагоне царила относительная тишина. Пришёл к выводу, что пробудился из-за холода. Отметил, что проводница экономила уголь — иначе у меня бы не замёрзли пальцы. Услышал шаги — приготовился к тому, что меня снова ударят по ногам. Сообразил: уже и позабыл, что не так давно (по внутреннему календарю) не чувствовал свои ноги. Подумал, что каждое касание к ним сейчас напоминало о том, что я не инвалид. Пошарил в воспоминаниях — вспомнил, когда в последний раз в прошлой жизни спал в поезде на верхней полке: за год до «той» аварии. Шаги стихли. В проходе около спящего Громова остановился человек. Без очков я не рассмотрел его лицо. Сощурился — напряг зрение. Причёска застывшего около Васи человека показалась мне знакомой и точно мужской. Мне почудилось, что мужчина замер в нерешительности, будто раздумывал: пойдёт дальше или вернётся на своё место. Но он решил иначе: свернул к столику в моём купе. Его голова приподнялась вверх, словно мужчина привстал на цыпочки и рассматривал Волкову. Я протянул руку, похлопал человека по темени. Мужчина пугливо отшатнулся. — Уши откручу, — прошептал я. — Эээ… — протянул человек голосом Лёни Свечина. Он поднял руку, показал мне блестящий тюбик. — Я тут… зубную пасту нашёл, — произнёс Лёня. — Не ты потерял? В полумраке и без очков я не рассмотрел его лицо — увидел лишь расплывчатое пятно. — На стол положи, — сказал я. — Утром разберёмся. Свечин не ответил — резко развернулся и ретировался из купе. Я приподнялся на локте, прислушался. Различил за стеной Лёнино бормотание и чей-то тихий смех. Покачал головой. Прошептал: — Малолетние идиоты. Взял с верхней полки одеяло, разложил его на своей постели. Взглянул на скрючившуюся фигуру Волковой — взял ещё одно. Встал одной ногой на стол. Тот под моим весом жалобно застонал. Лидочка притихла, повернулась на другой бок. Замолчал и Василий. Он снова ударил по «третьей» полке коленом. Я накрыл свою «невесту» одеялом. Алина пробормотала во сне: — Котёнок… Я приблизил глаза к её лицу — увидел, что Волкова спала, улыбалась во сне. Усмехнулся. Нацепил очки: решил, что всё же прогуляюсь и снова посмотрю через отверстие в унитазе на снег. Когда проходил мимо Громова, заметил у Васи на лбу влажный блеск зубной пасты. * * * Утро в поезде началось с потасовки между Громовым и Свечиным. На шум схватки примчалась Снежка и громогласно объявила об окончании боя. Вася нехотя вернулся на своё место, грозно посматривал в сторону соседнего купе (где, судя по доносившимся оттуда звукам, классная руководительница боролась с кровотечением из носа Свечина). Громов то и дело проверял, не кровила ли царапина на щеке (Лёня всё же дотянулся до его лица). И утирал со лба остатки зубной пасты. Пробудившиеся от звуков сражения ученики десятого «А» класса зашуршали газетными свёртками. Волкова угостила меня рыбными консервами («Фрикадельки из океанических рыб с овощным гарниром в томатном соусе», — прочёл я на банке). А я накормил соседей по купе бутербродами с салом (папа прислал в посылке из Первомайска). Лидочка Сергеева принесла гитару. Я взглянул на опухшую щёку Васи Громова, провёл пальцем по струнам. Запел, хрипотцой подражая голосу Владимира Высоцкого: — Удар, удар… Ещё удар… Опять удар — и вот Борис Буткеев (Краснодар) проводит апперкот… * * * Москва нас встретила мелким моросящим дождём. На Ленинградском вокзале мы не задержались, организованной толпой направились к входу в метро. Ещё в Рудогорске Снежка предупредила, чтобы мы запаслись пятикопеечными монетами. Именно от неё я и узнал, что вход в Московское метро оплачивался не жетонами, как подсказывала мне память (я впервые посетил столицу в начале девяностых годов), а обычными «пятачками». Но позже сообразил, что этим летом пользовался «пятачками» и в Ленинградском метро (теперь казалось, что это случилось целую вечность назад). Я бросил монету в турникет и вспомнил, как посетил Москву уже будучи прикованным к инвалидному креслу. Тогда я, как истинный провинциал, долго разбирался в премудростях оплаты за проезд: наблюдал, как местные прикладывали к турникетам некие карты или смартфоны, вертел в руке свой кнопочный телефон «Нокиа». Отметил, спускаясь позади Волковой на эскалаторе, что рудогорские школьники в подземном транспорте не растерялись. Они не сбились в кучу, подобно пугливым овцам, не вздрагивали от громких звуков. В Москву мои одноклассники приехали впервые (за исключением Алины), но в Ленинграде они бывали регулярно. В вагоне я не обнаружил наклеек с рекламой, не увидел дисплеев на стенах. С интересом рассматривал москвичей (они заметно отличались от гостей столицы). Изучал схему Московского метрополитена образца тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Обнаружил, что радиальные ветки на ней выглядели короткими обрубками. Серой ветки я на современной схеме вообще не обнаружил (а ведь именно по ней я в начале девяностых годов ездил в книжный магазин «Стожары»). Вспомнил, когда пересаживался на оранжевую ветку, как передвигался по этим же тоннелям, сидя в кресле-коляске. Мы вышли из метро, отошли от здания на два десятка шагов, поставили на влажный асфальт сумки. «Выставка достижений народного хозяйства», — прочёл я наименование станции. Галина Николаевна в очередной раз нас пересчитала. И с видом знатока перечислила видневшиеся с места нашей стоянки достопримечательности. Указала на Арку Главного входа ВДНХ. Ткнула пальцем в сторону Останкинской телебашни. Рассказала, что высота телебашни пятьсот сорок метров и десять сантиметров; и что вчера исполнилось ровно четырнадцать лет с того момента, когда с башни впервые ушёл телевизионный сигнал. Показала Снежка и на монумент «Покорителям космоса». Сказала, что опять же вчера исполнилось семнадцать лет с момента его торжественного открытия. Рассказала, что десятого апреля этого года в основании монумента открыли Мемориальный музей космонавтики («куда мы с вами обязательно сходим: послезавтра»).