Появилась ещё бутылка охлажденного шампанского и ещё бутылка минеральной воды с запахом киви, и Квиллер сказал: — Вы упомянули, что продали своё членство. Но не свою реальную недвижимость? Женщины переглянулись, как бы спрашивая друг дружку: скажем ему? А потом уступили его искреннему взгляду и сочувственной манере. Они расслабились. Любили поговорить. — Что ж, — начала Труди, — когда мы решили продать свою собственность, которой наши семьи владели с тысяча девятьсот двадцатых, то узнали, что должны продать её своему клубу по их цене, которая была много меньше рыночной стоимости. Так значилось в первоначальном контракте. Мы ничего не могли с этим поделать. Карла воинственно прервала её: — Будь в живых мой муж, он нашёл бы какую-нибудь лазейку, уж поверь мне! — Клуб Гранд-острова контролируется семейством Эплхардтов, которые его основали, а миссис Эплхардт, мать семейства, женщина не из легких, — неодобрительно повела изящными плечиками Труди. Снова Карла: Я зову её гарпией! Я всегда жалела её малышей. Они росли вместе с нашими ребятишками. Никто из них не пошёл по тому пути, который она им наметила. Труди: Поэтическая справедливость! Она хотела, чтобы старший сын стал юристом. Он прошел юридическую школу, но так и не смог пройти испытания баром. Карла: Следующего предполагалось сделать хирургом-кардиологом. И кем же он стал в конце концов? Замечательнейшим ветеринаром! Он всегда любил животных. Труди: А девочка? Она же настоящая пушинка! Карла: А младшенький? Мать избавила его уже от трех супружеств! Труди: Это было бы забавно, не будь оно так печально. Карла: А зачем он так хлопотал насчёт этих браков? Труди: Он всего только простак, который не может сказать «нет». Когда весёлые хозяйки дали знак нести третью бутылку шампанского, Квиллер встал, поблагодарил их за гостеприимство и объяснил, что у него назначена ещё одна встреча. Оставив их приятно расслабленными в плетеных креслах, он пошёл по Дороге Западного побережья, изумляясь интригам, плетущимся за Золотым Занавесом. Забрал по пути свою отглаженную одежду, потом остановился у гостиницы «Домино», чтобы позвонить Райкеру. Известие о том, что комнаты забронированы, он оставил секретарю. — Да босс здесь! Хотите с ним переговорить? — спросил Уилфред. — Нет времени. Для распоряжений уже поздно. — Квиллер знал, что первым же вопросом друга будет: «Сколько?» При выходе из гостиницы его остановили сестры Мозли. — Вы герой! — заявили они. — Хардинги рассказали нам о вашем подвиге. — Просто довелось оказаться в должное время в должном месте. — Мы очень хорошо знали Элизабет, — сказала та, что в очках. — Она училась у нас в Коннектикуте. Когда мы прочли в бостонских газетах о курорте Грушевого острова, нам и в голову не пришло, что мы едем на её любимый Гранд-остров. — Вы виделись с ней с тех пор, как здесь живёте? — О нет! Мы и не подумали бы навязываться, — мягким голосом сказала та, что миловидней. — Она хорошо выглядит? — После змеиного укуса никто не выглядит наилучшим образом. — Совершенно верно. — Они кивнули, улыбнувшись его ворчливому наблюдению. — Но, если ответить на ваш вопрос серьёзно, она кажется нездорово худенькой. — У неё опять проблемы, — вполголоса сказала одна из сестер другой. — Она не ест. Скверно, что ей не вырваться из этого окружения. В воображении Квиллера сложился профиль русалочки. — Она была хорошей ученицей? — О да, — ответила Эдна. — У неё всю жизнь были хорошие репетиторы и преподаватели, но когда она к нам приехала, нервы у неё оказались в полном расстройстве. Все мы усердно трудились, чтобы улучшить её диету, поднять её дух и втянуть её в жизнь кампуса. — Мы кое-чего добились, и она должна была уехать в колледж, но… этого не случилось. Причина так и осталась неизвестной. Какое-то время мы переписывались, но она постепенно соскользнула в свой мирок. Бедняжка Элизабет! Квиллер спрятал своё любопытство за вопросом: — А теперь, когда вы побывали на её любимом острове, что вы о нём думаете? — Это не то идиллическое местечко, которое мы ожидали увидеть, — сказала Эдна. — Бамба — приятное семейство, но мы сомневаемся, что останемся здесь до конца срока. — Остров даже не грушевидной формы, — заявила Эдит. — Мы катались в фургонах по обоим побережьям и выяснили: это равнобедренный треугольник! — Вам следует написать об этом в вашей колонке, мистер Квиллер, — заключила Эдна. Неторопливо возвращаясь в «Четыре очка», он мысленно, мазок за мазком, рисовал групповой портрет королевского семейства: дочь, которая не желает есть… сын, который то и дело женится… образованный юрист, который не может (или не хочет) пройти испытания баром… терапевт, который предпочитает лечить животных… деспотичная мать, по отзывам, сущая гарпия. По возвращении домой он немедленно написал миссис Эплхардт короткую записку: «Нашёл это на лесной тропе. Надеюсь, ваша дочь быстро идет на поправку». Подписался: Дж. Квиллер. И ещё раз обратился к «Курортным помощникам», вручая им ботаническую книжку и серебряную ручку. У прилавка была Шелли. — Вернулись? — удивлённо спросила она. — Как наша глажка — вам понравилось? — Жалоб нет, — ответил он. — Вот разве что подпалины на спинке рубашки. Перепуганный взгляд её быстро сменился улыбкой: — Ох, да вы нарочно пугаете, вы просто шутите! Чем теперь мы можем вам услужить? — Не могли бы вы завернуть эти предметы и доставить их по адресу? Можно и завтра. — Будем очень рады. У меня есть хорошенькая коробочка и подарочная обертка с чайками. — Это не подарок, — сказал он. — С другой стороны, мне не хочется, чтобы посылочка выглядела как самодельная бомба. Вот записка, которую нужно к ней приложить, а вот и адрес. — Он бросил взгляд поверх плеча Шелли — в заднюю часть комнаты. — А вашему коту положено выскребываться в детском манеже? — Нет! Нет! Брысь! Брысь! — завизжала она, выгоняя кота и захлопывая дверь. — Кто-то дверь не закрыл. Это Ганнибал, один из наших домашних бездомных. — «Домашний бездомный» — как парадоксально! — Ганнибал немного того, но в общем нормальный кот. Знает, где можно полакомиться, — с юмором отозвалась она. — А как вам понравился наш ланч? — Мясной хлебец был великолепен. А не могли бы вы доставлять мне по целому хлебцу, скажем, через день? Я заплачу вперёд. — Несомненно! — ответила Шелли. — Завтра же и начнем. Миджи делает четырёхфунтовые для сандвичей и двухфунтовые для закуски. — Хватит и двухфунтового. — Это для вашей радости? — спросила она, твёрдо глядя на него в упор. — Ваша радость — енот, не так ли? Шелли казалась столь торжествующей, столь довольной собой, что он мягко сказал: — Как вы догадались? Глава десятая В пятницу утром Квиллер открыл кошкам на завтрак банку омаров. — Это последняя консервированная пища, которую вы пока что получите. На остаток нашего пребывания здесь вы поимеете свежий домашний мясной хлебец, который будут доставлять через день на велосипеде. Это хорошая новость. Новость плохая: вы теперь еноты. За долгое существование с этой парочкой гурманов он узнал их пристрастия: свежая зажаренная индейка, домашний мясной хлебец и в первую очередь — консервированная горбуша. Тем не менее они пожирали омара, чавкая от восторга, помахивая хвостами и клацая клыками о тарелку. Юм-Юм после каждого глотка поднимала глаза, чтобы убедиться, что Квиллер ещё здесь. Покончив с трапезой, она прыгнула к нему на колени, и он, покуда пил кофе, поглаживал ей шкурку и осыпал её экстравагантными комплиментами. Он называл это утренним обчмоком после завтрака. Вечером того же дня кошачий обед был приготовлен раньше обычного, потому что Квиллер хотел успеть на почту. Он разрезал мясной хлебец — точно на ломтики по пять шестнадцатых дюйма, как он прикинул. — И не говорите теперь, что я ничегошеньки для вас не делаю, — сказал он нетерпеливо щелкающим хвостами кошкам. На сей раз они были спокойней обычного и сидели чуточку дальше. Поставив на пол полную тарелку, он отошёл, чтобы полюбоваться их экстазом. Они крадучись подошли и — попятились. Он сам попробовал кусочек. Ничего дурного в нём не оказалось, его можно было фактически объявить… вкусным! — Попробуйте! Он вам понравится! — Они ушли с опущенными головами и обвисшими хвостами. — Ну, я не собираюсь стоять тут и рекламировать вам кошачий корм, тварюги!