— Женщина из Центра, — ответила Милдред. — Я зашла её поприветствовать — сознаюсь, мной двигало любопытство, — но легче было бы общаться с рыбой в аквариуме. Она все время ныла — жаловалась на шум прибоя и крики чаек, на то, что люди гуляют по пляжу, глазеют на её дом и даже фотографируют его. Из вредности я сказала, чтобы она не беспокоилась по поводу зелёных огней, которые всю ночь вспыхивают над озером, — это всего лишь НЛО. — Похоже, это та самая очаровашка, что жила в гостинице «Щелкунчик». Не выпускайте Тулуза из дома. Она ненавидит кошек. Тулуз развалился на перилах веранды с таким самоуверенным видом, будто это он удочерил редактора кулинарной рубрики. Милдред сунула ему кусочек крабового мяса, передавая мужчинам блюдо с канапе. — Это правда, — спросила она, — что домашние животные станут темой следующего конкурса лимериков? — Думаю, да. Стихи о домашних любимцах занятно писать. Дай-ка мне ещё один бутерброд с крабами, и я что-нибудь сочиню. Когда Квиллер покончил с канапе, лимерик был уже готов: Наш кот, чёрно-белый Тулуз, Имеет изысканный вкус: Отведав паштет, Икру и рулет, Смакует он крабовый мусс. — И удержу котику нет, — добавил Арчи в рифму. Обедали на открытом воздухе. Вначале был подан холодный суп-пюре из цуккини, украшенный голубикой. — Милли бросает пригоршню голубики во все блюда, — заметил Арчи. — Эти ягоды тебе полезны, — ответила его жена. Затем последовало жаркое из говядины в глиняных горшочках. Арчи сказал: — А ты знаешь, что предок Милли был поваром в лагере лесорубов? — Да, мой прадедушка, — с гордостью произнесла Милдред. — Лесорубы питались бобами и солониной, сухарями, варёной репой и чаем с мелиссой, чёрной патокой. — А как насчёт блинов? — спросил Квиллер. — Я думал, что они съедали целые стопки из двенадцати блинов величиной с обеденную тарелку. — Похоже на измышления голливудских сценаристов, — пошутил Арчи. Поскольку времени на десерт не оставалось, Милдред подала кофе с так называемыми ореховыми бомбами. Это были шарики диаметром в один дюйм, маслянистые, не слишком сладкие, с шоколадным привкусом. Она упаковала несколько «бомбочек», чтобы гость взял их домой. — Между прочим, — обронил Квиллер, — я не говорил вам, что приглашён на ланч Колледжем Мускаунти в качестве почетного гостя? — Что же такое случилось? — спросил Арчи, скорчив гримасу. — Эта академическая камарилья вдруг обнаружила, что у нас есть журналист, который не путает падежей? Между колледжем и средствами массовой информации не существовало никаких контактов. Большинство преподавателей были из Центра, и некоторые из них приезжали в Мускаунти только на занятия. Квиллер объяснил, в чём дело: — Я брал интервью у доктора Абернети и его жены, а она, по-видимому, каким-то образом связана с Колледжем Мускаунти. Миссис Абернети пригласила меня на ланч. Будет выступать лектор из Центра, а меня представят, и я должен буду сказать что-нибудь остроумное — слов двадцать пять или того меньше. — Напиши лимерик, — предложила Милдред. — А ты знаешь, что портрет победителя прошлогоднего конкурса лимериков теперь висит в вестибюле отеля «Попойка» — под стеклом и в рамке? Они поехали в отель «Попойка» в разных автомобилях, чтобы Квиллер мог в случае чего задержаться после представления в поисках материала для своей колонки. Кафе «Чёрный медведь» занимало половину главного этажа — оно-то и было сценой, на которой разыгрывали спектакль на историческую тему. Квиллера с его гостями проводили в одну из кабинок, которые размещались у трёх стен кафе. Вдоль четвёртой стены тянулась барная стойка с двадцатью табуретами, а в центре комнаты стояли столы, на которые вверх ножками были поставлены стулья, когда в последний раз подметали пол. Напитки подавали до восьми часов, и хозяин отеля, Гэри Пратт, обходил кабинки, приветствуя зрителей и напоминая, чтобы заглянули в программки у себя на столах. Со своей неуклюжей походкой и косматой чёрной бородой, он сильно смахивал на медведя, стоявшего у входа. В программках воздавалось должное историку-консультанту Роджеру Мак-Гиллеврэю, постановщикам Кэрол и Ларри Ланспикам, а также Торнтону Хаггису, заведующему постановочной частью, который, сверх того, играл роль Белоснежки — хозяина салуна. Главными действующими лицами были этот самый Белоснежка; Джейк, его помощник; миссис Уоттс и Люси, барменши, и Джордж, любимый посетитель. Кроме того, в число персонажей входили лесорубы, только что прибывшие из лагеря в лесной чаще; сплавщики из французской Канады; пильщики с лесопилки в устье реки; девушки из салуна и моряки со шхун, стоявших в гавани. Милдред, старожил Мускаунти, знала их всех. Роль Люси исполняла дочь её портнихи, Джейка играл учитель математики и тренер борцовской команды, Джорджа — страховой агент. В восемь часов свет мигнул, предупреждая о начале спектакля, а потом вырубился — остались гореть только свечи в кабинках. Публика умолкла, но из-за входной двери в дальнем конце бара доносился какой-то шум. Двойная дверь в противоположном конце зала отворилась, и вошёл Белоснежка в переднике — его серебряные седины так и сверкали в грязном салуне. Вслед за ним появился его помощник Джейк — гигант во фланелевой рубашке. Две барменши — одна средних лет, вторая молоденькая — были в длинных серых старомодных платьях с маленькими белыми воротничками и в белых чепцах с плоеными оборками. Джейк взялся расставлять стулья вокруг столов, а барменши вытирали столики тряпкой. Белоснежка разливал виски (холодный чай) по стаканам. В дверь нетерпеливо постучали, послышались крики «Открывайте!». Взглянув на большие золотые часы на длинной цепочке, Белоснежка кивнул помощнику. Тот отпер двери, встал у входа, раскинув огромные ручищи, и впускал жаждущих по одному. И вот они вошли! Рослые лесорубы, бородатые, в грубой одежде… Жилистые моряки в полосатых фуфайках, узких штанах и шляпах с полями, завёрнутыми кверху. Они кричали от избытка молодых сил: — Белоснежка, ах ты старый негодяй! Ещё не дал дуба? — Налей-ка мне, Белоснежка! Так хочется выпить, что осушил бы целое болото! — Где Джордж? Он мне должен поставить! — Разве Джорджа ещё нет? Лесорубы плюхнулись на стулья вокруг столов, вытащили карты и кости. Моряки, держась на расстоянии от этой грубой толпы, уселись у стойки бара. Тут же сидели и три представителя элиты — сплавщики в красных шапках и красных шарфах, только что прибывшие из Квебека сплавлять лес вниз по течению. Это были отчаянные головы. Девушки из салуна, в коротких юбках, с обнаженными плечами, особенно интересовались канадцами. Барменши суетились возле столиков. Люси вдруг взвизгнула: — Он меня ущипнул! — Дай ему пощёчину! — воскликнула миссис Уоттс, но прежде, чем Люси успела последовать её совету, подскочил Джейк. Он схватил провинившегося за воротник, поднял в воздух, с угрозой взглянул ему в лицо и опустил обратно на стул. Другие лесорубы издали одобрительные возгласы: в салуне Белоснежки можно было флиртовать с девицами, но не с барменшами. Белоснежка подал знак трём матросам, и они запели на три голоса морскую песню «Что делать ранним утром с матросом, пьяным в стельку?». А между тем шла шумная игра в карты и кости; кто-то собирался в кружок и что-то рассказывал шёпотом, а потом раздавались раскаты оглушительного хохота — тут явно травили анекдоты. Затем три девушки уселись на табуреты и, положив ногу на ногу, спели: «Она лишь птичка в золоченой клетке». Клиенты вопили от восторга: — Вон та, в середине, просто куколка! Цып-цып-цып! Один тихий лесоруб, не входивший в разудалую компанию, попытался присоединиться к компании за столиком. Его прогнали, и кто-то выкрикнул: — Вали отсюда, Скунс! Он направился к бару, но его снова прогнали. Белоснежка сделал ему знак сесть в конце стойки и послал Люси отнести ему выпивку. Сидя там в одиночестве, Скунс вынул губную гармонику из кармана и развлекал самого себя простыми мелодиями. Это был веселый субботний вечер в отеле «Попойка». Два дюжих вальщика леса затянули песню о «замерзшем лесорубе, который мешал свой кофе пальцем». Пара моряков прошлась по залу на руках, и один из них кувыркался колесом. За столом, где шла игра в карты, страсти разгорались. «Ах ты грязный жулик!» Пошли в ход кулаки. Джейк немедленно оказался возле игроков и, схватив двух буянов за шиворот, вышвырнул на улицу. Он вернулся, отряхивая руки, и Белоснежка подал знак трио матросов, которые запели: «Майк, к берегу греби, аллилуйя!» Изгнанная парочка тихонько прокралась обратно в салун, причём один из драчунов прикладывал к носу тряпку в красных пятнах и поддерживал второго, который прихрамывал. — Белоснежка! — закричал кто-то. — Почему здесь нет Джорджа? Он что, пошёл к девочкам? — Джордж больше никогда сюда не придёт, — ответил хозяин салуна. — Он подрался в четверг, и его убили. — Убили! О господи! Где же он? — В похоронном бюро Пита — тут, по соседству. Его нельзя похоронить до понедельника. Тело положили на лед. Пит сделал ему особый гроб, но у Джорджа не было денег на надгробный камень, вот мы и собираем деньги. — Белоснежка поставил на стойку кружку с монетами и побренчал ими. Один за другим к стойке потянулись собравшиеся — бросить в кружку деньги. И тут один из лесорубов закричал: — Давайте сходим за ним! Давайте принесём сюда старину Джорджа, чтобы в последний раз выпить вместе! Шесть добровольцев выскочили в боковую дверь, в то время как Белоснежка и барменши наливали и подавали выпивку, а клиенты одобрительно крякали и топали сапогами. Вскоре кто-то пнул ногой в двери, и Джейк отворил их, чтобы впустить парней, несущих Дубовый гроб. В зале вдруг стало тихо. Те, кто принёс домовину, крикнули: — Отодвиньте три табурета!.. Нужно его прислонить!.. Прислоните гроб к стойке!.. Белоснежка, у тебя есть лом?.. Нужно открыть гроб… Держите его прямо! Послышался треск досок, крышка гроба открылась, и собравшиеся издали вздох. Их взорам представился Джордж — неподвижный, с белым как мел лицом, в окровавленной одежде. Два выстрела нарушили мёртвую тишину! И погас свет. Когда он снова зажёгся, перед зрителями выстроились актёры, включая мертвенно-бледного Джорджа, и тут зал разразился овацией: зрители кричали, свистели, аплодировали.