— Что ты думаешь о Беверли Форфар? — спросил Арчи. — Я не верю этому имени. — Или этим волосам! Выглядят как шлем из лакированной кожи. — Она крупная женщина с большим бюстом. — Но с хорошими ножками. Изящные лодыжки, — заметил Квиллер. — Когда женщина на высоких каблуках, её лодыжки кажутся изящнее. У Фрэн Броуди тоже недурные лодыжки. — По шкале от одного до десяти баллов я бы поставил Фрэн десять, а миссис Форфар — семь. — Что случилось с Фрэн? — спросил Арчи. — В последнее время её не видно на заседаниях Торговой палаты. — Она в отпуске. А до того ездила в Чикаго заказывать новую мебель для отеля. — Надеюсь, не что-нибудь аляповатое. — Она сказала мне, что это будет Густав Стикли — уж не знаю, что она имела в виду, — ответил Квиллер. — Но ты можешь быть спокоен за Фрэн: всё, что она делает, — это первый класс. — А вот и девочки. Когда они вчетвером возвращались в амбар, Квиллер расспросил Милдред об инциденте с попугаем Джаспером. — Он немножко похулиганил, потому что толпа его дразнила, — объяснила она. — При обычных обстоятельствах всё бы сошло нормально, нет причин, по которым он не мог бы оставаться в студии Фебы, пока она не найдёт квартиры. Но Беверли его не любит, вот в чём дело. Она вообще дергается от многих вещей. — Где ты её отыскала? Каким образом она получила это место? — Она местная жительница. Подростком занималась у меня в классе искусства. Потом уехала в Центр, вышла замуж, работала в картинных галереях, а после развода вернулась в Пикакс. — Видишь ли, я расспрашиваю тебя не без причины, Милдред. Если это не расстроит Беверли, я бы хотел познакомить Коко с Джаспером — разумеется, кот будет на поводке. — Почему бы и нет? Мы должны дать тебе ключ и позволить осмотреть здание, после того как ты заберёшь свою почту. То есть, конечно, если ты не имеешь ничего против. Квиллер согласился, и она дала ему ключ, сняв со своей связки. — У Джаспера определённо была дурная компания, — посетовала Полли. — На одном из заседаний нашего птичьего клуба присутствовал амазонский попугай, и он был истинным джентльменом. В его словарь входило почти сто слов. Услышав звон колокольчика, он сказал своей хозяйке, чтобы та подошла к телефону. Она разводила попугаев. Он называл её «любимая» и целовал в ушко. Он даже умел петь «Боже, благослови Америку». — Пожалуй, я останусь верен кошкам… А как угощение, Арчи? — спросил Квиллер. — Я так и не добрался до стола. — Поскольку моя жена возглавляет комитет, то не сомневайся: угощение было отменным! Какие-то неопрятные личности запихивали печенье в рот и в карманы. А я гадал, художники это или меценаты. Затем Квиллер поинтересовался рисунками Девочки с Бабочками. Искусство это или дешевые поделки на продажу? Ему ответила Милдред: — Ты можешь называть их декоративным искусством. В них нет оригинальных идей, но это ручная работа, и они определённо пользуются популярностью. — А как насчёт парня, который рисует копры шахт? — осведомился Арчи. — Он запрашивает хорошую цену, но ведь такую картинку можно очень быстро намалевать: там нет деталей. — Они импрессионистичны, — пояснила ему жена. — Ты не можешь сосчитать доски и гвозди, но чувствуешь освещение, погоду и настроение. Акварель жидкая, и нужно работать быстро, для этого требуются уверенность и мастерство. — Если бы я смог стать одним из когда-либо живших художников, я бы выбрал Уинслоу Хомера,[6] — заметил Квиллер. — А я бы стала Мэри Кэссетт[7], - заявила Полли. Милдред кивнула: — В её работах были простота и очарование. — Я тоже должен сделать выбор? — спросил Арчи. — Я бы стал Чарльзом Шульцем[8]. Райкеры повезли Полли домой, поскольку все трое жили в Индейской Деревне. Квиллер попросил её: — Позвони мне, когда будет время. Я хочу узнать, как ты договорилась с Полом Скамблом. — Непременно! — пообещала Полли. Она вся как-то особенно светилась. Глава пятая Через полчаса после того, как Полли вместе с Райкерами покинула амбар Квиллера, она ему позвонила. Первыми её словами были: — Я в восторге от того, что будут писать мой портрет, Квилл! Большое тебе спасибо. — Позволь напомнить, — не удержался он, — что мне пришлось выкручивать тебе руки, прежде чем ты согласилась. Что, пришлись по вкусу работы Скамбла? — Да, и он сам тоже, хотя мне не нравится эта козлиная бородка. Но он приветлив и обладает чувством юмора. Возник вопрос: писать ли портрет в Центре искусств, где довольно специфическая атмосфера, или у меня дома? Он склоняется к тому, чтобы работать в привычной для меня обстановке. — Я не знал, что он работает на дому у клиентов. — Ну, вообще-то он придёт завтра вечером, чтобы осмотреться. — Понятно, — промолвил Квиллер, поглаживая усы. — И сколько сеансов ему потребуется? — Трудно сказать, пока он по-настоящему не приступит к работе. Он делает предварительный набросок углем. Завтра вечером взглянет на мой гардероб, и мы решим, что мне надеть. — А как насчёт твоего нового платья? — спросил Квиллер с энтузиазмом. Он сам помогал Полли выбрать платье в бутике «У Авроры». — Это было бы славно, но… Видишь ли, оно цвета фуксии, а Полу нужно что-нибудь синее, чтобы подчеркнуть цвет моих глаз. — Надеюсь, ты сможешь позировать в своих опалах. — Мне бы очень хотелось — ты же знаешь, — но Пол говорит, что жемчуга придают женскому портрету некое свечение. — Хорошо! Я обеими руками за свечение, — сухо произнёс Квиллер. — Я позвоню тебе завтра вечером, дорогой, как только уйдёт Пол… Разве это не волнующе? Когда разговор закончился, Квиллер нервно подёргал себя за усы, а Коко, который сидел у телефона на столике и прислушивался к каждому слову, вставил: «Йау!», и тон у него был явно двусмысленный. — Ну и дела! Как тебе всё это нравится, старик? — спросил Квиллер. Кот перекувырнулся и поскреб задней лапой за ухом. И сразу же зазвонил телефон. Это была женщина, судя по голосу — Беверли Форфар. Она желала поговорить с Рональдом Фробницем[9]. — Пожалуйста, подождите минутку, — попросил Квиллер и, прикрыв трубку рукой, попытался изобразить голос Фробница. После приличествующей паузы он прогнусавил: — Фробниц у телефона. — Мистер Фробниц, у нас для вас чудесные новости! Мы звоним из Центра искусств. Вы — счастливый обладатель замечательного произведения В. С. Уикофф, выполненного в технике инталии. Наши поздравления! — Не может быть! — произнёс он в нос. — Я никогда в жизни ничего не выигрывал. Вы уверены, что здесь нет какой-нибудь ошибки? — О, я вас заверяю, что это сущая правда! И вам приятно будет узнать, что вещь оценена в тысячу долларов. Вам следует это знать на предмет страхования. Вы местный житель? Кажется, мы с вами не встречались. Голос у неё был обворожительный, и он никак не вязался с причёской воительницы. Однако Квиллер не растерялся. Он был мастер увиливать от прямых ответов и замешкался всего на секунду. — Я из Сан-Франциско, приехал сюда навестить родственников, вот и попал случайно на ваше торжество. Меня сразу восхитила эта инталия, хотя я и представить не мог, что мне посчастливится стать её обладателем. — Как же вы довезёте инталию до Сан-Франциско? Не хотите, чтобы мы её вам упаковали? — Превосходная идея! Вы так добры, миссис… миссис… — Форфар. Беверли Форфар. — У вас такой великолепный Центр искусств, и я уверен, что это в большой степени ваша заслуга. — О, благодарю вас, мистер Фробниц, но… — Так-так, посмотрим… Моя свояченица заберёт инталию у вас и отправит мне, поскольку я рано утром уезжаю. Когда вещь будет готова? Я не хочу вас торопить.