– Верно. Но мы с ним не переживали по поводу бездетности, мы любили друг друга и решили: на все воля божья. Нет наследников, значит, так тому и быть. Ой, что-то я замерзла. Пойду заварю чаю… Подруга вышла из комнаты, а я попыталась справиться со шквалом эмоций. Кто из них врет, Настя или Вера? Если Гудков из-за болезни стал стерилен, тогда Алина не его дочь. Но девочка просто копия Гриши! Скворцова уверяла меня, что ребенок у нее от анонимного донора, коим являлся Гриша. Если предположить, что Вера говорит правду, тогда возникают новые вопросы. Зачем Григорий ходил в клинику сдавать сперму? Неужели в медицинском учреждении не делают анализ биологического материала? Нет, это невозможно, в лаборатории исследовали образец и признали его годным. И тогда получается, что мне наврала Настя, Гриша вполне мог стать отцом. Но в браке Гудковых детей не было. Вероятно, проблема в Настюше? Она болела, а муж был здоров. Насте просто не хочется признаваться в своих физиологических проблемах, вот она и лжет, пользуясь тем, что умерший супруг не сможет опровергнуть ее слова. Но ведь сейчас-то Настя в положении! Значит, неполадки со здоровьем были у Григория. И от кого тогда Алина? – Гости подчистую съели сахар, – сообщила Гудкова, вернувшись. – Вот саранча голодная! Ненавижу презентации! Отвратительная затея – созвать тьму ненужного народа, чтобы показать картину, которая никому не понадобится. – Тише, – испугалась я, – вдруг Лада услышит? – Родителей дома нет, – фыркнула Настя. – Мать отправилась покупать себе сапоги. – Сапоги? – не веря своим ушам, повторила я. – В день смерти Егора? – А что ей Костров? – пожала плечами Настя. – Отец уехал в какую-то библиотеку, так что мы с тобой, слава тебе, господи, одни в квартире. Редкая возможность побыть самой собой. Лампа, если бы ты только знала, в каком аду я живу! Это даже кошмаром не назвать, намного хуже. Гриша вот заработал инфаркт, слабее меня оказался. А я… Расскажу, не поверишь! Хорошо, что я созрела. Я очень устала и просто мечтаю отвести душу. Сейчас открою тебе всю правду про свою семью. Всю-всю! Лампа, помоги! – Непременно, – пообещала я. – Ничего особенного делать не придется, – сказала Гудкова, – выслушай меня, а потом обними и скажи: «Настенька, я тебя люблю!» Эти слова ты должна произнести обязательно, даже если, узнав правду, захочешь оказаться на другом конце света, подальше от меня. Хорошо? Мне пришлось кивнуть. Настя вскочила. – Слушай, а давай попьем чаю с вареньем? Ты иди на кухню, а я принесу из кладовки банку. Потом начну каяться… Я послушно поплелась, куда велела подруга, размышляя по дороге. Сама я до сих пор не обзавелась потомством, но большинство моих приятельниц давно стали счастливыми мамами, и я отлично знаю, что в момент беременности в их организмах бушевало гормональное торнадо, которое вызывало плаксивость, истеричность, неадекватность поведения, заставляло ранее уравновешенную, воспитанную женщину творить глупости, швыряться предметами, раздражаться по любому пустяку, рыдать без причины. Я знакома с Настеной не первый год и отлично понимаю – ничего плохого она сделать не могла. У бедняжки просто сдали нервы. Мало того, что она в интересном положении, так еще внезапно погиб Егор, с которым Настюша собиралась сыграть свадьбу, вот у нее и началась истерика. Сейчас она сообщит мне о «страшных» тайнах, а я обниму ее и попытаюсь успокоить. Прошло несколько минут, я все сидела на кухне одна – Настя не возвращалась. В конце концов я забеспокоилась. Не упала ли она в обморок, отправившись в противоположный конец квартиры, где располагался чуланчик, набитый припасами? Глава 12 Я уже говорила, что апартаменты, которые занимает семья Петровых-Гудковых, состоят из двух квартир. Я никогда не интересовалась, каким образом Ладе и Илье Николаевичу удалось отхватить роскошную, по советским временам, жилплощадь. Думаю, в семидесятых годах подруги художницы, заглядывая к ней на огонек, испытывали приступы совсем не белой зависти. У Петровых хоромы, даже в наши дни считающиеся большими. В результате продуманной перепланировки почти все длинные, извилистые коридоры были присоединены к жилым помещениям. Я вошла в кладовку и увидела Настю, лежавшую без чувств на полу головой к порогу. Рядом валялись старинный чугунный утюг, ласты и пакет с тряпьем. «Скорая» добралась к дому через полчаса. Все это время я сидела рядом с Настеной, держала ее за руку и безостановочно повторяла: – Я здесь, рядом, все будет хорошо… Прервалась я лишь для того, чтобы сделать звонок Федору Барбосову, нашему общему приятелю, который работает врачом в больнице, и, слава богу, он оказался на месте. Настя не отвечала, даже не шевелилась, и я не знала, слышит ли она мои слова. Отсутствие крови внушало надежду, что у нее всего-то сотрясение мозга. Кстати, откуда тут допотопный утюг и как он угодил в голову Гудковой? Потолки в квартире высокие, поэтому здесь есть несколько объемных антресолей, в том числе и в кладовке. Я задрала голову, увидела открытые фанерные дверцы и мигом сообразила, что произошло: Настена вошла в чулан и хлопнула дверью о косяк, от сотрясения хлипкие створки антресоли распахнулись, и из ее недр выпали невесть зачем хранимые там вещи – ласты, пакет с тряпками и утюг. Последний и угодил подружке по голове. В тот момент, когда Настю погрузили на носилки, домой вернулась Лада. Узнав, что с дочерью случилось несчастье, она схватилась за сердце, села на стул в прихожей и застонала: – Пол с потолком местами меняются… Мне плохо! Помогите! Инфаркт начинается! Двое спешно вызванных мною дворников-таджиков понесли носилки с Гудковой к машине, и врач получила возможность измерить давление Ладе. – Не беспокойтесь, – сказала она, – сто двадцать на восемьдесят, пульс тоже в норме. Выпейте валокордина, а еще лучше просто некрепкого чая. – По-вашему, я здорова? – впала в истерику художница. – Дочь на краю гибели, а мне хорошо? – Со стороны давления проблем нет, – увильнула от прямого ответа докторица. Я разозлилась на Ладу, но удержалась от комментариев и схватила куртку. – Поеду с Настей. – Нет, – засуетилась художница, – я сама! Надеюсь, в приемном покое найдется нормальный врач, способный понять, в каком ужасном состоянии находится женщина, у которой погибает дочь. Лампочка, сделай одолжение, накорми Илью Николаевича ужином. – Его нет дома, – отчеканила я, – он отправился вроде в библиотеку. – Да? – переспросила Лада. – Но он же вернется, не обнаружит никого дома, разнервничается. – Мы можем взять только одного сопровождающего, – заявила врач, направляясь к двери, – определяйтесь быстрее. – Рядом с дочерью должна быть мать! – истерично воскликнула Лада. – От меня в больнице будет больше толка. По крайней мере, я не заставлю медиков бегать вокруг меня кругами по причине отсутствия инфаркта, – ляпнула я. Лада никак не отреагировала на мои слова и быстро накинула пальто. Я поняла, что дальнейший спор невозможен. Ладе нужно всегда находиться в центре внимания, даже во время чьей-то свадьбы или похорон она сделает так, что народ кинется к ней, – непременно упадет в обморок или схватится за сердце. Врач, похоже, раскусила Петрову. Во всяком случае, она сжала губы и сказала: – Пусть лучше подруга с пострадавшей едет, а вы вызовите терапевта из поликлиники. – Нет! – почти взвизгнула Лада. – Мне очень плохо! Художница выбежала на лестницу, а я посмотрела на врача. – У меня к вам просьба. Можете доставить Гудкову в больницу на бульваре Крылова? – Ну… в принципе, да, – заколебалась врач. – А почему туда? – В этой клинике работает наш общий с Настей приятель, Федор Барбосов, – пояснила я, демонстративно вынимая кошелек. – Думаю, будет лучше, если она попадет к своему человеку, а не к постороннему. Доктор быстро спрятала полученные от меня купюры. – Хорошо. Только позвоните своему другу, пусть он нас в приемном покое ждет. – Я уже договорилась с Барбосовым, – заверила я. – Он готов принять Гудкову, проблем не будет. Оставшись одна, я постояла минуту около вешалки, а затем пошла в чулан, чтобы навести там порядок. Настя не успела взять варенье, утюг свалился на нее, едва она перешагнула порог. Я отлично знала, что стремянка хранится в той же кладовке, висит на крючках, приделанных к одному из стеллажей, но сейчас ее на привычном месте не оказалось – она была просто прислонена к полкам, на которых рядами стояли стеклянные банки. Понятно: тот, кто последним пользовался лестницей, поленился вернуть ее на место. Кстати, это не так легко. Как правило, консервы с самого верха достает Настена. Ладе трудно лазить по стремянке, а Илья Николаевич, скорее всего, даже и не знает, что в квартире есть «погребок» с припасами. Подруга не раз ругала мастера, который оборудовал чулан. Снять стремянку очень легко, а вот повесить назад сложно, потому что снизу плохо видны небольшие крючки. – Надо переделать чертовы крепления, – злилась всякий раз Настя, принося на кухню очередную банку с припасами. Но все оставалось по-прежнему. Я аккуратно установила лесенку, схватила пакет с тряпками, залезла под потолок и заглянула внутрь антресоли. Там горела двадцатипятиваттная лампочка, но ее света вполне хватило, чтобы рассмотреть кучу разнокалиберных и совершенно, на мой взгляд, ненужных вещей. Ну вот зачем хранить цинковое ведро и ребристую доску, при помощи которой в былые времена женщины стирали белье, если в доме есть автоматическая машинка? А несколько старых абажуров, сложенных пирамидой, тут к чему? В квартире повсюду горят хрустальные люстры! А вон там, в глубине, лежит свернутый в рулон сине-белый ватный матрас, я не видела таких уже много лет. А в пакете, который я держу в руках, собраны обгорелые прихватки-рукавички да застиранные льняные фартуки. О чем думают люди, накапливая подобную ерунду? По-хорошему, весь этот хлам давно пора оттащить на помойку. Жаль, что я не имею права вышвырнуть эту «красоту». Я положила пакет на антресоль, начала спускаться, чтобы взять ласты, произведенные, наверное, еще во времена Ивана Грозного, и остановилась на полпути. Минуточку! Давайте еще раз восстановим то, что случилось в чулане. Гудкова, излишне разнервничавшись, помчалась в кладовку. Я очень хорошо знаю, что ее успокаивает сладкий чай. Но вчерашние гости истребили все запасы сахара, и Настена решила пустить в ход варенье. Войдя в чулан, она не придержала рукой дверь, а та со всего размаха ударилась о косяк. Легкие створки антресолей распахнулись, выпала часть вещей (узлы большинство хозяек любит запихивать до упора)… Ну и что тут странного? Свет! Лампочка не вспыхивает автоматически, кто-то должен был нажать на выключатель, расположенный возле входа в чулан. Значит, дверцы антресоли открылись не сами, здесь до прихода Настюши находился человек, который рылся в вещах. Мне стало не по себе. Кто он? Как попал в квартиру? Настя была уверена, что сейчас дома, кроме нас, никого нет. Лада ушла по магазинам, а Илья Николаевич отправился в библиотеку. Я снова поднялась на верхнюю ступеньку и начала осматривать пространство под потолком. Как часто вы протираете пыль в самых укромных уголках своего жилья? Готова спорить, что никогда не залезаете с тряпкой туда, где складировано старье. Сейчас по относительно чистым местам можно было понять, где лежали рухнувшие вниз пакет и ласты. В глубине, ближе к матрасу, виднелся небольшой треугольник, тоже не покрытый пыльным налетом. Я со скоростью обезьяны слезла вниз, подняла с пола чугунный утюг, снова вскарабкалась наверх и примерила его к этому треугольнику. Мои расчеты оправдались – допотопный гладильный прибор до того, как очутиться на полу около тела Насти, стоял неподалеку от матраса. Я сложила стремянку и попыталась повесить ее на положенное место. Ни первая, ни вторая, ни третья попытка не удалась, Гудкова справедливо сетовала на неудобные крепления. В самый разгар борьбы с крючками мне вдруг показалось, что в коридоре кто-то сопит. Я отставила лестницу, схватила стоявшую в углу швабру и, крепко сжимая черенок, пошла с ней наперевес по квартире, выкрикивая: – Кто тут есть? А ну выходи! Глава 13