Иедония, сын Гемарии, старик восьмидесяти пяти лет от роду, отдыхал на крыше своего дома, самого высокого в округе, когда зашло солнце. Отсюда он легко обозревал и пограничную крепость, и город, и всю Элефантину[12]. Кругом выстроились дома иудейских наемников, чьим полковником он был. Девятьсот шестьдесят воинов, а кроме них старики, женщины и дети проживали здесь. Ниже, по направлению к водам Нила, стояли подразделения Даргмана Хорезмийца из далекой Хивы, что в низовьях Окса, набранные из вавилонян. На стене, что была лицом своим обращена к городу, висел флаг финикийцев – они подчинялись Гидаспу из Персии. Иедония направил свой взор далеко за стену. Там, сокрытый в пальмовом лесу за городом, находился храм Хнума, великого египетского бога с головой барана. Он увидел сияющие белые колонны, а между ними – нескольких священников, сидящих на ступенях. Ненавистное, тягостное зрелище! Его взор упал на пустую площадь перед домом. На протяжении веков там стоял храм Яхве, бога иудеев, гордый и высокий. Даже персидский царь Камбиз не тронул его, когда завоевал царство египтян и разрушил все святилища. Но теперь от дома Яхве камня на камне не осталось. Это случилось пять лет назад. Иедония тогда отправился вверх по Нилу, в набег на эфиопов – со всеми войсками Иеба. Однако в то же время Азарм, правитель Египта, убыл ко двору Дария II, в Сузы. Жрецы Хнума воспользовались этим – они подкупили генерала Видарнага, персидского командующего Элефантины. Он с сыном Нефаяном, заправлявшим соседствующим торговым городом Сиеной, вторгся в незащищенный Иеб с египетскими воинами, разграбил древние еврейские храмы и сровнял их с землей. Конечно, египетский сатрап, вернувшись от Дария, тут же навел порядок. Видарнаг и Нефаян были казнены, равно как и кое-кто из жрецов Хнума – их тела были брошены на съедение псам, к вящей радости иудейской армии. Азарм был старым другом Иедонии. Он знал, что может рассчитывать на еврейских наемников как на свой собственный народ – здесь, в Иебе, твердыне Юга, одной из пяти твердынь-сестер (в Мигдоле, Дафне, Мемфисе и Нофе располагались остальные). Евреи успешно подавляли восстания египтян на протяжении всего векового владычества персов, ничто не поменялось и ныне. И вот сейчас Азарм прибыл на Элефантину. Он обладал точными знаниями о смуте египтян, которая могла разгореться в любой момент; ведал он также и то, кто хотел разжечь сей огонь – то был Амиртай, муж из Саиса. Где-то здесь укрылся этот мятежник, и именно здесь буря, долженствующая смести гнет чужестранного персидского владычества, должна была зачаться и окрепнуть. Мудрый Азарм заблаговременно инспектировал один гарнизон за другим, проводя смотры войск. Ныне сатрап пребывал в Иебе, проживая в доме генерала Артаферна. С минуты на минуту он должен был подняться сюда, на крышу, к Иедонии. И все же отнюдь не владыку старый полковник ждал. Теперь глаза Иедонии, чья зоркость не ослабла с годами, были обращены к Нилу – в ожидании барка. По волнующимся водоворотам уже можно было счесть приход летнего солнцестояния. Миновав пороги Нила, барк должен был пройти близ гряды небольших скалистых островов. Час назад погонщики верблюдов принесли весть из Сиены – человек, которого все ждали, посланник Иерусалима, уже прибыл туда. Теперь наконец-то будет решен вопрос с отстройкой храма! Иедония чувствовал: если на этой земле будет вновь стоять святилище Яхве, его Бога, больше не нужно будет опасаться египтян. Пускай восстание бушует хоть и по всей окрестной земле – от Фив до дельты Нила, – людям здесь ничто не будет грозить. Из могучего глиняного кувшина старый полковник извлек свитки папируса, которые хотел показать губернатору, – всю свою переписку о строительстве храма. В бумаги как-то затесалась и копия письма Багоасу, персидскому сатрапу в Иерусалиме. «Господину нашему Багою[13], паше Иудеи, от твоего слуги Иедонии и его товарищей, священнослужителей крепости Иеб. Пусть наш Господь, Отче Небесный, благосклонен будет к тебе, и да пусть царь Дарий и сыны Дома его будут расположены в тысячу раз более к тебе, чем ныне. И да будут долгими лета твои, и да будешь ты счастлив и здоров во веки вечные. Позволь же теперь держать слово Иедонии и товарищам его. В месяц таммуз 14-го года царствия Дария, когда Азарм ушел к царю, жрецы Хнума в крепости Иеб вошли в следующее тайное соглашение с Видарнагом, который был здесь управителем: „Храм Яхве, что в крепости Иеб, следует оттуда удалить“. Тогда этот проклятый богом Видарнаг послал своему сыну Нефаяну, начальнику вой ска в крепости Сиене, письмо следующего содержания: „Храм в крепости Иеб – да разрушить“. Нефаян привел египтян и других солдат, они явились в крепость Иеб, с орудиями вторглись в храм, разрушили его до основания и разбили каменные колонны, которые там находились, равно как и пять каменных врат, бывших в этом храме, и деревянные двери, и стальные петли этих дверей, и крышу, состоявшую целиком из кедровых бревен… и все другое, что там находилось, они побили и выжгли огнем. И жертвенные чаши из золота и серебра, и все вещи, которые находились в этом храме, они взяли и присвоили себе. Еще во дни египетских царей отцы наши выстроили этот храм в крепости Иеб. Когда Камбиз вступил в Египет, он уже нашел этот храм выстроенным; храмы египетских богов были все разрушены, а в этом храме никто ничего не повредил. После того как Видарнаг и жрецы Хнума так поступили, все мы с нашими женами и детьми оделись в траурные платья, стали поститься и молиться Яхве, богу небесному, который затем дал нам откровение об этом мерзком псе Видарнаге: сокровища, которые он приобрел, прахом пойдут, и все люди, причинившие зло этому храму, будут казнены, и мы увидим их гибель. И раньше, когда нам было причинено это несчастие, мы уже написали письмо господину нашему Багою и первосвященнику Йоханаану и его товарищам, старцам в Иерусалиме, и Остану, брату Анании, и старейшинам иудейским. Ответа они нам не прислали. Со дней таммуза 14-го года царствия Дария до сего дня мы носим траурные платья и постимся, наши жены стали подобны вдовам, мы больше не умащаемся и не пьем вина. До нынешнего дня (17-го года царствия Дария) не приносятся в этом храме жертвы каждения и всесожжения. И вот, твои рабы, Иедония и его товарищи и иудеи, все граждане Иеба, так говорят тебе: если нашему господину, сиречь тебе, будет угодно, позаботься об этом храме, чтобы он был снова воздвигнут, ибо нам не дают разрешения его в прежнем величии отстроить. Обрати внимание на получающих твои благодеяния и милости, находящихся в Египте. Да будет послано от тебя письмо к ним относительно храма богу Яхве, чтобы он был снова выстроен в крепости Иеб, как и прежде. И каждения, и всесожжения будут на нем приноситься на алтаре бога Яхве от твоего имени. И мы будем молиться за тебя постоянно, и наши жены, и наши дети, и все иудеи, находящиеся здесь, ежели будет так устроено, что этот храм будет восстановлен. И заслуга у тебя будет пред Яхве, отцом небесным, больше, чем у всякого, кто будет ему приносить возношения и всесожжения, равные тысяче талантов серебра. Относительно золота мы послали и известили. Равным образом обо всем мы сообщили в письме от нашего имени Делае и Шелемае, сыновьям Санаваллата, наместника Самарии. 20 мархешвана в 17-й год царствия Дария». Иедония, сын Гемарии, внимательно прочитал папирус, писанный своей же рукой, после чего перешел к чтению ответа, доставленного его сыном Махсеей из Иерусалима. «Отец, здесь дословно записано то, что ответили мне Делая и Багой. „Мы здесь, в Египте, выслушали весть о доме Бога, возведенном в крепости Иеб еще во времена Камбиза и разрушенного Видарнагом презренным в 14-м году царствия Дария. Должно ему быть восстановленным на прежнем месте, во прежнем качестве, и да будут приноситься там, как прежде, жертвы каждения и всесожжения“». Он достал прошение, которое лично отправил Азарму, и его ответ с окончательным дозволением начать восстановление храма Яхве, прибывший восемь долгих месяцев назад. Тогда на совет были созваны сотники и сановники. Были на нем и Махсея, сын Иедонии, и Иосадак, сын Натана, и Шмахия, сын Хаттая, и Хошея, сын Ятома, и другой Хошея – второй Натанов отпрыск. Все сошлись на том, что требуется немедленно приступить к отстройке нового храма. Были собраны деньги – каждый иудей в Иебе пожертвовал на это дело десять шекелей. Кроме того, у Иедонии сохранился давний церковный фонд – двенадцать каршей и шесть шекелей за славу Яхве, семь и двенадцать каршей за славу богинь Ашимы и Ханат соответственно. По иронии судьбы, лишь у седого отпрыска Гемарии остались сомнения в зачине, ибо дом его пращуров стоял в Иерусалиме. Праотец его прибыл сюда, на Элефантину, со вспомогательными отрядами, которые царь Соломон послал фараону в обмен на арабских скакунов, и хотя с тех пор минули века, и смутные времена то и дело оттаптывались на тонкой связующей нити между метрополией и военной колонией, род Иедонии никогда не забывал Сион и чтил первосвященство иерусалимского храма. Так что полученных санкций на восстановление святилища старцу Иедонии было недостаточно – ни иудейский паша, ни египетский наместник, ни даже сам могучий владыка Персии, попирающий весь мир пятой, не имел права молвить здесь окончательное слово. Это должен был сделать Иерусалим. Но народ иудейский в Иебе настаивал на своем. Еще четырежды отправлял Иедония посланников на землю пращуров – к Йоханаану, первосвященнику, к Остану, главе Совета, брату Анании, к коленам Давидовым. Никто ответом не услужил. Багой, персидский сатрап Иудеи, отписал сразу же, равно как и Азарм из Мемфиса. Даже сам царь Дарий объявил о благоволении своем. Иудеи Самарии, старый паша Санаваллат и сыновья его – все обещали способствовать строительству, равно как и Асаф, сын Манассии, первосвященника на горе Харизим, что в Сихеме. Правда, все это стоило многого. В один только Мемфис пришлось отправить писцу Азарма тысячу бушелей ячменя; в Самарию и Сузы были отправлены золотые и серебряные сосуды и горы шекелей. Но разве же в Иерусалим не посылали подарки более ценные и в большем количестве? Народ иудейский в Иебе давил на Иедонию. С самого дня падения храма скорбел он, нося траурные одежды, постясь и не умащаясь елеем. Мужчины не пили вина и не брали женщин. Всему этому должен был прийти конец, едва будет заложен первый камень нового храма. Имелось и еще кое-какое обстоятельство. В то время, когда иудейские воины пошли на эфиопов, один из военачальников, Махузия, остался в Иебе из-за хворого состояния. Он был единственным иудейским мужем, что пытался отстоять храм Яхве у разбойничающих жрецов Хнума – и оказался единственным убитым. Безмерно преданная жена, кинувшись к телу Махузии, стала биться в судорогах – и с той поры окончательно утратила рассудок. С тех пор с уст полоумной не сходило мрачное пророчество: – Ни один иудей не будет спасен в Иебе, покуда не восстановлен будет храм Яхве! Если тому не быть, то и всяк иудей в Египте низложен будет, и персидский владыка, за кого всяк иудей здесь радеет, прахом пойдет! Солдаты верили блаженной. Верил ей и Иедония, сын Гемарии, но сомнения никак не оставляли его. Утром сего дня и один, и второй Хошея нанесли ему визит, заклиная уже начать строительство. Они ссылались на обстановку в краю – смутьян Амиртай со своими рекрутами обрастал связями, подстрекая все большее число мужей восстать против чужака-сатрапа, а на поддержку других гарнизонов-твердынь надежды как-то мало… Иедония велел им утешиться, ибо этим же днем должен явиться гонец из Иерусалима и привезти столь желанное дозволение от первосвященства. Если будет так, этой же ночью первый камень заложат в основание нового храма. Старик смотрел вдаль, за стены крепости Иеб, поверх пальмовых рощ и священных египетских фиговых древ, за самые нильские пороги. Дувший с севера ветер влек по реке долгожданную лодку под алым парусом. Вскоре с лестницы послышались шаги. Прибыли четверо персидских лучников, и с ними – еврейский военачальник Шмахия. Делегация доложила Иедонии о прибытии Азарма – наместника персов. Вскоре он лично поднимется сюда – старцу нет нужды сходить по лестнице и привечать его внизу. Иедония улыбнулся. О, Азарм – как это похоже на него! Приближенный самолично Дария, царя царей, правитель могучего государства, персидский господарь приходил к нему как к равному себе. К нему-то, к Иедонии – командиру скромного наемничьего войска, коих у Азарма сотни по всему Египту и тысячи – в великом царстве персидском! Иедония подумал о посланце из Иерусалима, что плыл вверх по Нилу. Пять лет старец писал письма своим соотечественникам в Иудею – с прошениями и мольбами, все более настойчивыми. Ни единым словом не удостоил его Сион… Горькая улыбка искривила губы старца. И вот явился Азарм, а с ним – другие военачальники Иеба: Даргман Хорезмиец, что командовал вавилонянами, Гидасп, управитель финикийцев, Навуходор и Артаферн, в чьих отрядах имелись и иудеи, и сирийцы, и вавилоняне, и даже египтяне с ливийцами. Иедония почтительно склонил голову перед каждым, позвал слуг и велел принести вино в больших кувшинах – темное египетское и золотое, что разливали в Сидоне. Военачальники пили, но сам старец не спешил притронуться к своей чарке. – Ответа нет пока, друг мой? – вопросил наместник. – Думаю, мы начнем строить следующим утром или сей же ночью, – промолвил в ответ Иедония. – Я все еще жду гонца из Иерусалима, но он уж близко. – А я думаю, пора начинать сейчас! – воскликнул Навуходор, вавилонянин. – Вера иудейская охватила множество наших отрядов. Они, как и твой народ, считают теперь – да если хоть одна храмовая колонна возведена будет, и если алтари хоть бы и во славу Ашеры[14] при ней будут стоять, никакое египетское ополчение их не коснется. Пока обсуждали надвигающуюся смуту, сатрап выказывал все опасения открыто. На юге, в сельской местности Фиваиды[15], пожар вспыхнет в первую очередь – именно эти земли нужно было удержать во что бы то ни стало. Прибыв с севера, Азарм посетил все здешние гарнизоны и едва ли удовлетворился их готовностью принять удар. На войска нубийских негров мало надежды – если противник выкажет преимущество, они тут же переметнутся на его сторону. Сомнительной казалась лояльность греческих наемников, ионийцев и турок. Что до касты ливийских воинов, в последние века осевших в округе и возделывавших здесь земли, те уж точно примкнут к египтянам, чтобы в случае успеха оных попытаться вновь захватить всю власть. Доверие внушали только персидские войска, но, кроме нескольких сотен человек в Сиене, в Фиваиде находились только рассредоточенные офицеры. И именно в Сиене положение становилось критическим из-за активных действий рекрутов-фанатиков от лица Амиртая. В Иебе дела обстояли лучше – верность иудеев не вызывала сомнений, положиться можно было и на здешних финикийцев с сирийцами и вавилонянами. К тому же сотня пращников, которых иранец Даргман привел со своей далекой родины, Хорезма, стояли на страже крепости. В ближайшие дни ожидался приход подмоги – подразделения Иддинабу, Варизата и Артабана. Сатрап отдал все распоряжения и загрузил работой коменданта крепости Артаферна. Многие вопросы касались ворот и укреплений. Иедонии доверили Львиные врата; Махсея, его сын, с двумя сотнями воинов должен был караулить пороги. Гидаспу и его мореходам-финикийцам поручили течение Нила, всадникам Навуходора – улицы Сиены, ну а Даргману Хорезмийцу… За разговорами незаметно взошла луна. Прибыл адъютант наместника, известил, что лодка готова. На ней в ту ночь Азарм должен был преодолеть пороги, чтобы вернуться на свой корабль, оставшийся за ними. Сатрап опустошил еще кружку сидонского вина на посошок. – Построй же свой храм, Иедония! – повелел он на прощание. – Когда мы увидимся вновь, ты должен быть в праздничных одеждах и в доброй радости! Они попрощались. Азарм воспротивился, когда старик выказал желание проводить его к нильским причалам. – Побереги лучше силы, – сказал он. – Да укрепит их в тебе бог твой, Яхве. Сотник Махсея, сам уже мужчина за пятьдесят, проводил важных гостей вниз. Иедония прислушивался к их голосам, к их шагам. Затем он снова увидел, как появляются их фигуры в узких улочках, тут и там, в сопровождении воинов с факелами. Увидев их за городской стеной, как они спускались к реке, особенно досконально разглядел он Азарма, возвышавшегося над остальными почти на две головы. Иедония видел, как они подошли к берегу, как сатрап со своими людьми сел в лодку. Но выше он видел и другое судно, которое с трудом поднималось против мощного течения. Вернулся его сын, улыбаясь, потряс кошелем: – Это наместник передал тебе, отец! Десять каршей на возведенье храма! Двенадцать каршей сверх того – в храмовую сокровищницу: четыре за Ханат, четыре за Ашиму, четыре за Яхве! Старик не ответил, задумчиво глядя перед собой. Азарм поклонялся Ахурамазде, как и все персы, – безначальному творцу в бесконечном свете. Как же звали пророка сей веры – Зороастр, кажется? И все же Азарм не пожалел денег на храм для иноверцев, уважил богов народа иудейского! А что же братья Иедонии во Иерусалиме? Не удостаивали ответом пять долгих лет – и лишь сегодня их посланец наконец-то покажется… Старец тряхнул седой главой. Нет, не станет он обрушивать гнев на того человека, что прибудет со словом Сиона. Он-то уж точно не виноват. Кроме того, он принесет благую весть, нужную всем для поднятия духа. Иедония решил даже не допытываться, в чем была причина всех проволочек и задержек; наверняка какая-нибудь распря, интрига, неустойка – такое не раз случалось и в его родной общине за все эти годы. В Иерусалиме все могло так же обстоять, ведь и там, в большем количестве, жил народ иудейский, как и здесь, в Иебе. Люди ссорятся и воротят носы по пустячным подчас поводам – нет, он ничего не хотел об этом знать! Старцу хотелось лишь с благодарностью принять то, что ниспошлет Иерусалим, и не спрашивать, почему весть пришла столь поздно. Посланника он примет как князя, да благословит его как самого царя, если бы тот пришел сюда, ведь это был человек из самого Иерусалима! – Захвати своих факельщиков! – крикнул старец своему сыну и махнул рукой в ночь. – Лодка Урии вот-вот причалит. Встреть его хорошо, того мужа, коего послал нам Господь! Спровадь его наверх и дай ему комнату дочери твоей Мибтахии, ибо она есть лучшая во всем доме; ублажи его щедро едой и питьем, подай ему вина сидонского – того, что наливал я Азарму. Ежели он утомлен, уложи его в постель – в таком случае завтра я с ним поговорю. И вновь Иедония смотрел вниз, на реку. Он видел воинов с факелами и в переулках, у стен; видел их и на берегу. Узрел причалившую лодку, услыхал крики мореходов. Ночь стала прохладнее; старый Иедония почувствовал мороз, поднял плащ свой и укутался в него. Потом он услышал голоса внизу, на улице, узнал голос сына своего: – Сюда, сюда, сюда! Наконец-то вы здесь!.. Вот и он – гонец иерусалимский! Иедония, сын Гемарии, ниспослал тотчас кроткую молитву Яхве, Отче Небесному. Факельщики остались стоять внизу, перед домом, не став расходиться. Тут и там стали отворяться двери; народ – что мужчины, что женщины – стал высыпать на улицы. Гонец иерусалимский прибыл – значит, конец пятилетнему трауру! Иедония ждал. Вот его сын Махсея повел гостя наверх; вот велел ему приготовить ванну. Омовение это – как долго могло оно продлиться? Вот он дал ему поесть и напиться – гонец подивился, что здесь, на самой дальней границе империи, можно было вольготно испить финикийского вина, как и в самом Иерусалиме, – вина из Сидона, из великого дома Хабдалы бен Эльятона! Иедония услышал шаги на лестнице, ведущей на крышу. Тяжелую поступь сына он хорошо знал. Но за ней другая, более легкая… идет, идет гонец иерусалимский! Старец поднялся, пошел навстречу ему. Он расправил плечи, прижал гостя к себе, поцеловал. Разве он таким образом не одарял лобзанием сам великий Сион? Махсея представил гостя отцу: Иехил, сын Овадии, из колена Сефатии, родом же из Вифании. То был бородатый мужчина, рослый, еще молодой и худощавый. Он был самым младшим членом Верховного Совета, посланным лично первосвященником Йоханааном. Иехил стал вести речь о том, как прошло его путешествие сюда. Багой и Азарм дали ему все необходимые свидетельства, и персидские чиновники на этих землях помогали ему все как один – отдавали в распоряжение лошадей и верблюдов, усадили на корабль, шедший по Нилу. Везде в этих землях гонец находил ночлег и угощение. Сотник Махсея расплылся в самодовольной улыбке: – Да, наше слово что-то да весит – отца моего Иедонии и народа иудейского в Иебе! Старец попросил гостя рассказать об Иерусалиме. Как, например, выглядит новый храм, построенный Эзрой и Неемией по возвращении иудеев из вавилонского плена? Он и сам знал как, ведь Махсея рассказывал ему о том не раз и не два, равно как и сотник Осия, дважды побывавший на священной земле. Но теперь Иедонии хотелось услышать все снова из уст того, кто жил в Иерусалиме. Иехил, сын Овадии, в точности описал ему, как выглядит храм снаружи и каково его убранство внутри. Меж тем Махсея повелел слугам принести новый кувшин и наполнить чаши золотым вином Сидона. Гонец взял свое подношение и спросил у старца: – А ты почему не пьешь? – С месяца таммуза, четырнадцатого года царствия Дария, с того черного дня, когда египтяне… – повел заученную уже речь Иедония.