– Я предупреждал, это наглец, каких мало! – возмущенно воскликнул Симеон Александрович, но Фандорин даже не взглянул в его сторону. Не обратил внимания на слова брата и Кирилл Александрович. – Да, Джорджи, прочти письмо вслух. Здесь важно каждое слово. – Да-да, – подхватил его величество. – Я бы тоже послушал еще раз. Георгий Александрович брезгливо взял со стола листок и стал читать послание, написанное на французском: Господа Романовы, Предлагаю выгодную сделку: маленького принца Романова весом в 10 килограммов на маленького графа «Орлова» весом в 190 карат. Обмен состоится завтра, и не вздумайте подсунуть подделку – у меня свой ювелир. Если согласны, ровно в полдень дайте ответ с семафора Александрийского дворца. Если нет, принц будет вам немедленно возвращен. Частями. Искренне ваш, Доктор Линд. P.S. Прилагаю шифр для светового сигнала. Я как раз собирался подлить его величеству кофе, да так и застыл с кофейником в руках, причем от потрясения даже пролил на пол несколько капель, чего со мной никогда в жизни не случалось. Чудовищность письма превзошла самые мои худшие опасения. Его высочество – частями? Боже, Боже… – Что за семафор? – вот единственное, что заинтересовало в этом кошмарном послании Фандорина. Задавать вопросы в присутствии его величества непозволительно, однако государь не только снисходительно отнесся к такому вопиющему нарушению этикета, но и с всегдашней своей любезностью ответил сам: – Старинный, световой. Установлен на крыше дворца еще при моем прадеде, а в царствование деда оборудован электрическими огнями для темного времени и пасмурной погоды. С семафора можно посылать световые сигналы, которые видно почти из любой точки города. Вместо того, чтобы верноподданнейше поблагодарить его величество за милостивое разъяснение, Фандорин лишь задумчиво покивал и уточнил: – «Орлов» – это, надо полагать, т-тот самый алмаз, которым украшен императорский скипетр? – Да, – кротко подтвердил государь. – Тот самый, купленный графом Орловым в Амстердаме в 1773 году по поручению Екатерины Великой. – Невозможно, совершенно немыслимо, – отрезал Симеон Александрович. – Ни о каком обмене не может быть и речи. Это же реликвия! – Невозможно, – согласился Кирилл Александрович. – Через пять дней торжественный вынос государственных регалий, еще через два дня – коронация. Без скипетра церемония не состоится. Любые деньги – пускай, но «Орлова» ни в коем случае. Все, словно сговорившись, обернулись к Георгию Александровичу, чье мнение, мнение отца, имело здесь особенную важность. И великий князь оказался достоин своего положения и звания. На его глаза навернулись слезы, рука непроизвольно оттянула тугой воротник, но голос его высочества был тверд: – Невозможно. Жизнь одного из великих князей, пусть даже… моего сына (здесь голос Георгия Александровича все-таки дрогнул) не может быть выше интересов монархии и государства. Вот что я называю августейшим величием – это вершина, достичь которой способны лишь те, кто отмечен и избран Богом. Социалисты и либералы пишут в своих газетенках и листовках, что императорский дом купается в роскоши. Это не роскошь, это сияющий ореол российской государственности, и каждый из членов императорской фамилии во имя России готов пожертвовать собственной жизнью и жизнью тех, кого любит. Комната заколыхалась у меня перед глазами, радужно переливаясь, и я заморгал, стряхивая с ресниц слезы. – А что если заменить алмаз стразом? – раздался из угла голос полковника Карновича. – Можно изготовить такую копию, что не отличишь. – За столь короткий срок изготовить п-подделку такого уровня невозможно, – ответил ему Фандорин. – К тому же Линд пишет, что у него имеется собственный ювелир. Кирилл Александрович пожал плечами: – Я одного не понимаю, зачем ему непременно понадобился «Орлов»? Ведь этот камень бесценен, а стало быть, не имеет рыночной цены. Он известен во всем мире, его даже не продашь. – Отчего же, ваше высочество, – возразил полковник. – Можно распилить его на три-четыре больших алмаза и несколько десятков средних и мелких. – И за сколько всё это можно продать? Карнович покачал головой, не зная, что ответить. – Я в этом немного разбираюсь, – сказал Фандорин. – Три больших алмаза, каратов по пятьдесят, могут стоить примерно по полмиллиона рублей золотом каждый. Мелкие – ну, п-предположим, еще полмиллиона. – Два миллиона? – просветлел лицом император. – Но мы не пожалеем за нашего дорогого Мику этой суммы! Фандорин вздохнул: – Ваше величество, дело здесь вовсе не в двух миллионах. Я манеру Линда знаю. Это шантаж, причем г-гораздо большего масштаба, чем кажется на первый взгляд. Речь идет не просто о жизни одного из одиннадцати кузенов вашего величества. Линд покушается именно на коронацию, отлично понимая, что без «Орлова» церемония невозможна. А жизнь мальчика – лишь средство д-давления. Смысл угрозы даже не в убийстве великого князя, а в том, что Линд сорвет коронацию и опозорит Россию и династию Романовых на весь мир, подбросив части тела мальчика в самые людные места. У всех присутствующих, включая и меня, вырвался стон ужаса, а Фандорин неумолимо продолжал: – Вы говорили, ваше высочество, что во всем мире не сыщешь п-покупателя на «Орлова». Но покупатель уже есть, причем такой, который не может отказаться от покупки. Этот покупатель – дом Романовых. По сути дела, вам придется выкупить у Линда не великого князя, а алмаз «Орлов», причем по той цене, которую назначит похититель, ведь заодно с камнем на кон поставлены к-коронация и престиж монархии. Боюсь, это обойдется не в два миллиона. Много, много дороже. И это еще не самое худшее. – Фандорин мрачно опустил голову, и я увидел, что его руки сжались в кулаки. – Вы заплатите за сохранение камня и возвращение великого князя, но Линд не отдаст ребенка живым. Это не в правилах доктора… Наступила зловещая тишина, но всего на несколько мгновений, потому что Павел Георгиевич, до сей минуту тихо сидевший в самом конце стола, вдруг закрыл лицо ладонями и зарыдал. – Полли, возьми себя в руки, – сурово сказал ему Кирилл Александрович. – А вы, Фандорин, перестаньте нас пугать. Лучше расскажите про Линда. * * * – Это самый опасный преступник на свете, – так начал Фандорин свой рассказ. – Не знаю, п-почему его называют «доктором». Быть может, из-за того, что он обладает знаниями в самых неожиданных областях. Например, владеет множеством языков. Возможно, и русским – я бы этому не удивился. Про Линда очень мало д-достоверных сведений. Очевидно, он относительно молод, потому что еще десять лет назад про него никто не слышал. Откуда он родом – неизвестно. Вероятнее всего, американец, потому что самые первые деяния, доставившие ему славу дерзкого и б-безжалостного злодея, Линд совершил в Северо-Американских Соединенных Штатах. Он начинал с ограбления банков и почтовых вагонов, а позднее п-превосходно освоил шантаж, вымогательство и похищение людей. Фандорин говорил, глядя на стол, будто видел в его полированной поверхности отражение каких-то картин из прошлого, доступных лишь его взору. – Итак, что же я все-таки знаю про этого человека? Он убежденный женоненавистник. Около него никогда не б-бывает женщин – ни любовниц, ни подруг. Шайка Линда – это исключительно мужской круг. Если угодно, мужское братство. Доктор словно лишен обыкновенных человеческих слабостей, и из-за этого выйти на его след никому еще не удавалось. Подручные Линда преданы ему по-собачьи, а это в преступных сообществах встречается крайне редко. Я дважды захватывал людей доктора живьем, и оба раза ничего не добился. Один получил пожизненную каторгу, другой наложил на себя руки, но своего главаря они не выдали… Связи Линда в международных криминальных сферах поистине безграничны, авторитет огромен. Когда ему требуются специалисты какого угодно п-профиля – медвежатники, наемные убийцы, граверы, гипнотизеры, взломщики – высшие «мастера» уголовных наук считают за честь оказать ему услугу. Я полагаю, что доктор б-баснословно богат. Лишь за то время, что я им занимаюсь – а это немногим более полутора лет – и лишь по тем делам, которые мне известны, он прибрал к рукам не менее десяти миллионов. – Франков? – заинтересованно спросил Георгий Александрович. – Я имел в виду д-доллары. Это примерно двадцать миллионов рублей. – Двадцать миллионов! – Его высочество даже задохнулся. – А мне казна выделяет жалких двести тысяч в год! Это же в сто раз меньше! И он, мерзавец, еще смеет требовать у меня денег! – Не у вас, дядя Джорджи, – сухо заметил государь. – У меня. «Орлов» – собственность короны. – Ники, Джорджи! – прикрикнул на обоих Кирилл Александрович. – Продолжайте, Фандорин. – У меня было две встречи с доктором Линдом, – сказал Эраст Петрович и запнулся. В комнате стало очень тихо, только скрипнул стул под полковником Карновичем, так и подавшимся вперед всем телом. – Право, не знаю, можно ли это назвать «встречами», потому что в лицо мы друг друга не видели. Я был загримирован, Линд – в маске… Наше знакомство состоялось полтора года назад, в Нью-Йорке. Быть может, русские газеты писали о похищении двенадцатилетнего сына миллионера Бервуда? В Америке эта история не сходила с п-первых страниц целый месяц… Мистер Бервуд попросил меня исполнять обязанности посредника при передаче выкупа. Я потребовал от похитителей, чтобы мне сначала показали пленника. Линд сам повел меня в потайную к-комнату. Доктор был в черной маске, закрывавшей почти всё лицо, длинном плаще и шляпе. Поэтому я заметил лишь, что он среднего роста и что у него усы – впрочем, возможно, наклеенные. Он не произнес при мне ни единого слова, так что г-голоса его я тоже не слышал. – Фандорин сжал губы, словно борясь с волнением. – Мальчик сидел в комнате живой, с заклеенным ртом. Линд позволил мне подойти к нему, а после вывел меня в коридор, запер дверь на три замка и вручил мне ключи. Согласно предварительной договоренности, я передал ему выкуп – перстень Клеопатры ценой в полтора миллиона долларов – и приготовился к схватке, поскольку их было семеро, а я один. Но Линд внимательно осмотрел перстень в лупу, кивнул и удалился в сопровождении своих людей. Я долго возился с замками, так как открывать их оказалось труднее, чем закрывать, а когда, наконец, проник в комнату, Бервуд-младший был мертв. Эраст Петрович снова сжал губы, так что они побелели, и умолк надолго. Все терпеливо ждали, пока он совладает с собой – августейшие особы снисходительны к простым смертным, не обладающим их сверхъестественной выдержкой. – Я не сразу понял, почему мальчик так неподвижен и низко склонил голову. Лишь подойдя вплотную, увидел, что прямо в сердце ему воткнут тонкий стилет! Я не поверил своим г-глазам. Ведь накануне я, ожидая подвоха, тщательнейшим образом осмотрел помещение в поисках замаскированного люка или потайной дверцы и ничего подозрительного не обнаружил. Только потом я вспомнил, как Линд, пропуская меня вперед, задержался возле стула – на секунду, не более. Но ему хватило и этой секунды. Какая точность удара, какой хладнокровный расчет! Мне показалось, что в тоне Фандорина помимо горечи и лютой, не приглушенной временем ярости звучит невольное восхищение ловкостью этого сатанинского доктора. – С тех пор я оставил все прочие д-дела – до тех пор, пока не рассчитаюсь с доктором. Не скрою, существенную роль в этом решении сыграло уязвленное самолюбие и пятно, оставленное на моей репутации всей этой историей. Но не только самолюбие… – Фандорин нахмурил высокий лоб. – Этого человека нужно остановить, потому что он – истинный гений зла, наделенный богатейшей фантазией и беспредельным честолюбием. Иной раз мне кажется, что он поставил себе целью стяжать славу величайшего преступника во всей человеческой истории, а к-конкурентов на этом поприще у Линда, слава богу, хватает. Я чувствовал, что рано или поздно он устроит какую-нибудь катастрофу национального, а то и международного размаха. Именно это ныне и п-произошло… Он снова замолчал. – Садитесь, Эраст Петрович, – пригласил Кирилл Александрович, и я понял, что речь Фандорина, очевидно, произвела на его высочество благоприятное впечатление – отставного статского советника уже не допрашивали, с ним беседовали. – Расскажите, как вы охотились на доктора Линда. – Сначала я п-перевернул вверх дном весь Нью-Йорк, но лишь вынудил доктора перенести свою ставку из Нового Света в Старый. Не стану утомлять ваше величество и ваши высочества описанием своих поисков, но полгода спустя мне удалось выйти на логово Линда в Лондоне. И я увидел доктора во второй раз – вернее, лишь его тень, убегавшую от преследователей по т-туннелю лондонского метрополитена и отстреливавшуюся с поразительной меткостью. Доктор двумя выстрелами уложил наповал двух констеблей из Скотланд-Ярда, а третьей пулей чуть не отправил на тот свет меня. – Фандорин приподнял прядь черных волос со лба, и стало видно шрам, прочертивший узкую белую полоску на его виске. – Ерунда, скользнуло по касательной, но я на минуту лишился сознания, и за это время Линд оторвался от погони… Я шел за ним по пятам из страны в страну, и всё время чуть-чуть опаздывал. А в Риме – это было без малого полгода назад, доктор как в воду канул. Лишь две недели тому я узнал из одного верного источника, что знаменитый варшавский бандит Близна похвастался в тесной компании, будто сам доктор Линд приглашает его в Москву для какого-то очень крупного дела. Будучи российским подданным. Пендерецкий хорошо знал преступный мир Москвы – и хитровский, и сухаревский. Должно быть, именно в этом качестве он и п-понадобился Линду, никогда раньше в России не действовавшему. Я все ломал себе голову, чем это доктора привлекла патриархальная Москва. Теперь-то ясно… – Исключено, совершенно исключено! – сердито произнес Симеон Александрович, обращаясь не к Фандорину, а к его величеству. – Мои хитрованцы и сухаревцы никогда не приняли бы участия в злодейском нападении на царскую фамилию! Украсть, зарезать – сколько угодно. Но верность престолу у этих апашей в крови! Мой Ласовский не раз с успехом использовал уголовников для поимки террористов. К примеру, на время коронационных торжеств он заключил своего рода джентльменское соглашение с главарем всех хитрованских воров, неким Королем, что полиция не станет задерживать карманников, но взамен те должны немедленно доносить об оружии и прочих подозрительных предметах, обнаруженных в карманах публики. Король охотно согласился на это условие, заявив, что и сам в некотором роде является самодержцем, а монархи должны помогать друг другу. Не поручусь, что именно в этих словах, но смысл их был именно таков. Это сообщение несколько разрядило мрачное настроение собравшихся, а поощренный улыбками Симеон Александрович с лукавым видом еще и добавил: – Свое обещание хитрованское величество скрепил формулой: «Сявкой буду». Ласовский говорит, что это самая убедительная бандитская клятва. – Как-как? – заинтересовался государь. – «Сявкой буду?» Сявка – это беспородная собака, да? Расскажу Алисе, ей понравится. – Ники, Сэм, – сурово молвил Кирилл Александрович, – давайте-ка дослушаем господина Фандорина. – Король – не единственный из хитрованских предводителей и уж во всяком случае никак не с-самодержец. – Хоть Эраст Петрович и отвечал на реплику генерал-губернатора, но тоже смотрел не на него, а на императора. – Поговаривают даже, что дни Короля сочтены, что не сегодня-завтра его «распишут», то есть умертвят так называемые «отвязки» – молодые, нахрапистые бандиты, которые начинают задавать тон на Хитровке и Сухаревском рынке. Есть банда Ранета, промышляющего новым делом – торговлей опиумом, есть некий Хрящ – этот п-профилируется по «мокрым» и вымогательству, появился еще некий Культя, у которого в банде конспирация и дисциплина почище, чем в неаполитанской Каморре.