– Ах! – пискнула Лиза, девица глупая, легкомысленная, да к тому же еще уличенная в шашнях с фандоринским камердинером. – Тс-с-с! – сказал я ей. – Тихо, Петрищева. Только не кричи. Она испуганно закивала, и вдруг, развернувшись, бросилась наутек с истошным воплем: – Караул! Убивают! Он ту-у-у-ут!!! Я метнулся в противоположную сторону, к выходу, но оттуда донеслись взбудораженные мужские голоса. Куда податься? В бельэтаж, больше некуда. В два счета взбежал по лестнице, увидел в полутемном проходе белую фигуру. Ксения Георгиевна! Я застыл на месте. – Где он? – быстро спросила ее высочество. – Где Эраст Петрович? Внизу грохотало множество ног. – Здесь Зюкин! Отыскать! – услышал я чей-то начальственный бас. Великая княжна схватила меня за руку. – Ко мне! Мы захлопнули дверь, и через полминуты по коридору пробежали несколько человек. – Осмотреть комнаты! – скомандовал всё тот же бас. Вдруг снизу раздались крики, кто-то завопил: – Стой! Стой, паскуда! Грянул выстрел, потом еще один. Ксения Георгиевна, ойкнув, покачнулась, и я был вынужден подхватить ее на руки. Лицо у нее сделалось белым-белым, а глаза от расширившихся зрачков совсем черными. На первом этаже зазвенело разбитое стекло. Ее высочество резко оттолкнула меня и бросилась к подоконнику. Я – следом. Мы увидели внизу темную фигуру, очевидно, только что выпрыгнувшую из окна. Это был Фандорин – я узнал жилет. В следующую секунду из того же окна выскочили еще двое в штатском и схватили Эраста Петровича за руки. Ксения Георгиевна пронзительно вскрикнула. Однако Фандорин проявил удивительную гуттаперчивость. Не высвобождая рук, он пружинисто изогнулся и ударил одного противника коленом в пах, а потом точно таким же манером обошелся со вторым. Оба агента согнулись пополам, а Эраст Петрович легкой, стремительной тенью пересек лужайку и исчез в кустах. – Слава Богу! – прошептала ее высочество. – Он спасен! Вокруг дома забегали люди – некоторые в мундирах, иные в цивильном. Кто-то понесся по аллее к воротам, другие бросились догонять беглеца. Но преследователей было не так уж много – пожалуй, с десяток. Где им угнаться в темном, просторном парке за шустрым господином Фандориным? Насчет Эраста Петровича можно было не тревожиться. Но вот что будет со мной? В дверь громко постучали. – Ваше императорское высочество! В доме преступник! С вами всё в порядке? Ксения Георгиевна жестом велела мне спрятаться за шкаф. Открыла дверь, сказала недовольным голосом: – У меня страшная мигрень, а вы так кричите и грохочете. Поймайте вашего преступника, а меня больше не беспокойте! – Ваше высочество, по крайней мере, запритесь на замок. – Хорошо. Я услышал звук поворачиваемого ключа и вышел на середину комнаты. – Я знаю, – лихорадочным шепотом заговорила Ксения Георгиевна, зябко обхватив себя за плечи. – Всё это неправда. Он не мог совершить кражу. И ты, Афанасий, тоже на такое не способен. Я обо всем догадалась. Вы хотите спасти Мику. Я не прошу рассказывать, что именно вы задумали. Скажи только – я правильно догадалась? – Да. Она и в самом деле меня больше ни о чем не спрашивала. Опустилась на колени перед иконой и стала класть земные поклоны. Я никогда раньше не видел, чтоб ее высочество проявляла такую набожность, даже в детстве. Кажется, она еще и что-то шептала – вероятно, молитву, но слов было не разобрать. Ксения Георгиевна молилась невыносимо долго. Полагаю, никак не менее получаса. А я стоял и ждал. Только убрал бутылку виски в саквояж. Не оставлять же ее было в комнате великой княжны? Лишь когда в доме все стихло и из парка, громко переговариваясь, вернулись преследователи, ее высочество поднялась с колен. Подошла к секретеру, зазвенела там чем-то, а потом подозвала меня. – Держи, Афанасий. Вам понадобятся деньги. У меня нет, сам знаешь. Но вот опаловые серьги и бриллиантовая брошь. Они мои собственные, не фамильные. Эти вещи можно продать. Наверное, они стоят много. Я попытался возражать, но она и слушать не стала. Чтобы не ввязываться в долгий спор, который сейчас был бы совсем не ко времени, я взял драгоценности, твердо пообещав себе, что верну их ее высочеству в целости и сохранности. Затем Ксения Георгиевна вынула из шкафа длинный шелковый кушак от китайского халата. – Привяжи это к шпингалету и спускайся. До земли он не достанет, придется прыгать. Но ведь ты храбрый, ты не побоишься. Храни тебя Господь. Она перекрестила меня и вдруг поцеловала в щеку – я даже растерялся. И, верно от растерянности, спросил: – Не передать ли что-нибудь господину Фандорину? – Что я его люблю, – коротко ответила ее высочество и подтолкнула меня к окну. До земли я добрался без членовредительства. Парк преодолел тоже без приключений. У ограды, за которой располагалась Большая Калужская улица, почти пустая в этот вечерний час, остановился. Выждал, когда поблизости не будет прохожих, и очень ловко перебрался на ту сторону – в искусстве лазания через заборы я определенно добился немалых успехов. Однако как действовать дальше, было неясно. Денег у меня так и не появилось, даже извозчика не наймешь. И куда, собственно, ехать? Я остановился в нерешительности. По улице брел мальчишка-газетчик. Совсем еще недоросток, лет девяти. Кричал что было мочи, хотя покупать его товар здесь вроде бы было некому: – Свежий «Грошик»! Газета «Грошик»! Газета объявлений! Кому кавалера, а кому неве-есту! Кому квартеру, а кому хорошее ме-есто! Я встрепенулся, вспомнив о пари с Фандориным. Зашарил по карманам в надежде отыскать завалявшийся медный грош или копейку. За подкладкой лежало что-то круглое, плоское. Старинная серебряная монетка, петровский алтын. Ну да ничего, авось в темноте не заметит. Я подозвал газетчика, выдернул у него из сумки сложенный листок, кинул в кружку серебро – зазвенело не хуже, чем медь. Мальчишка как ни в чем не бывало поплелся дальше, выкрикивая свои неуклюжие вирши. Подойдя к фонарю, я развернул серую бумагу. И увидел – на первой же полосе, прямо посередине, вершковыми буквами: Мой орел! Алмаз мой яхонтовый! Прощаю. Люблю. Жду весточки. Твоя Линда. Пиши на Почтамт, предъявителю казначейского билета № 137078859 Оно, то самое! Никаких сомнений! И ведь как ловко составлено – никому постороннему, кто про алмаз и обмен не знает, и в голову не придет! Но увидит ли Фандорин эту газету? Как ему сообщить? Где его теперь искать? Вот незадача! – Ну как? – раздался из темноты знакомый голос. – Вот что значит н-настоящая любовь. Это страстное объявление напечатано во всех вечерних газетах. Я обернулся, потрясенный такой счастливой встречей. – Ну что вы, Зюкин, так удивились? Ведь ясно было, что, если вы сумеете выбраться из дому, то полезете через ограду. Я т-только не знал, в каком именно месте. Пришлось ангажировать четырех газетчиков, чтобы разгуливали вдоль забора и погромче выкрикивали про частные объявления. Вы непременно должны были клюнуть. Всё, Зюкин, пари вы проиграли. Плакали ваши замечательные подусники с бакенбардами. 17 мая