– Ты серьезно? – Лэнделл резко повернулся к Элайдже и вскочил на ноги. – Ты согласен отступиться от принца Малика? Согласен с тем, что Кастил привезет ее домой, в наши земли, и женится на ней, сделает принцессой? Окажет честь, предназначенную той, кто сплотит все наши народы, а не разъединит их? Кастил слегка пошевелился, его руки соскользнули с подлокотников. – Как я только что сказал, я с Кастилом. – Элайджа поднял взгляд на Лэнделла. – Всегда, невзирая на его выбор. И если он выбирает ее, мы тоже должны это сделать. Это… это совершенно нелепо, все эти аргументы. Но неважно. Мне плевать на сплочение народов Атлантии, потому что мы с Кастилом никогда не поженимся. Правда, у меня нет возможности указать на это. – Я ее не выбираю. И никогда не выберу, – поклялся Лэнделл. Кожа на его лице истончилась и потемнела. Он пристально оглядывал тех, кто сидел вокруг него. Вольвен. Он вольвен, поняла я. Я поудобнее переместила нож в руке и напряглась. – Вы все знаете – вольвены ее не примут. Неважно, есть в ней атлантианская кровь или нет. И народ Атлантии ей не обрадуется. Она чужачка, воспитанная теми, кто вынудил нас отступить в земли, которых быстро стало слишком мало, и они стали непригодными. – Он уставился на Кастила. – Даже она сама не приняла тебя, а мы должны верить, что ты свяжешься с ней узами? Узами? Я глянула на Киерана, а потом на Кастила. Некоторые вольвены связывались узами с атлантианцами определенного класса, и нетрудно было догадаться, что Кастил как принц относится к их числу. Киеран казался ближе к Кастилу, чем кто-либо, с кем он общался при мне. Но ни о каких других узах я не знаю. Опять же, это все не имеет никакого значения, поскольку мы не поженимся. – И мы должны верить, что она достойна стать нашей принцессой, когда она в открытую отвергает тебя перед твоими людьми, и при том от нее смердит Вознесшимися? – провозгласил Лэнделл. Я сморщила нос. Я не воняю… не воняю Вознесшимися. Или да? – Когда она отказывается выбрать тебя? – Я выбираю ее, – заговорил Кастил, и мое глупое-глупое сердце замерло, хотя я-то Кастила не выбрала. – И это все, что имеет значение. Вольвен оскалился, и я расширила глаза при виде удлиняющихся клыков. – Ты сделаешь это – и наше королевство падет, – прорычал он. – Я не выбирал эту суку с лицом в шрамах. Я вздрогнула. Я правда вздрогнула. Щеки горели, словно я получила пощечину. Не успев понять, что делаю, я подняла руку и потрогала неровный шрам на щеке. Лэнделл опустил руку на бедро. – Я предпочту увидеть ее мертвой, чем спокойно стоять и позволить этому свершиться. Прошло несколько мгновений после того, как Лэнделл произнес эти слова, и волосы у меня на висках взметнулись от пронесшегося вихря. Кресло Кастила опустело. Раздался крик, и что-то тяжелое звякнуло о тарелку. Перевернулся стул, и Лэнделл… он больше не стоял у стола. Его тарелка больше не была пустой. На ней лежал узкий метательный кинжал. Вытаращенными глазами я проследила размытую полосу движения – Кастил придавил Лэнделла к стене, прижав предплечьем горло вольвена. Боги богов, он способен двигаться так быстро, так тихо… – Я просто хочу, чтобы ты знал: меня не сильно задели твои сомнения насчет того, что я намерен делать. Меня не волнует, как ты со мной разговаривал. Я не настолько не уверен в себе, чтобы меня заботили мнения ничтожных людишек. – Лицо Кастила было в нескольких дюймах от выпученных глаз вольвена. – Если бы все ограничилось этим, я бы посмотрел на это сквозь пальцы. Если бы ты остановился после того, как упомянул ее в первый раз, я бы позволил тебе спокойно уйти с твоим чрезмерным чувством собственного достоинства. Но потом ты оскорбил ее. Ты заставил ее вздрогнуть, а потом угрожал ей. Этого я не забуду. – Я… Кастил выбросил вперед правую руку, и то, что хотел сказать Лэнделл, оборвал булькающий звук. – И я не смогу тебя простить. Кастил дернул руку назад и швырнул что-то на пол. Предмет с чавканьем шлепнулся. Я медленно приоткрыла губы, когда до меня дошло, что это за бесформенный красный комок. О боги. Сердце. Это в самом деле сердце. Кастил отпустил Лэнделла и шагнул назад, глядя, как вольвен соскальзывает по стене, а его голова заваливается набок. Затем повернулся к столу. Его правая рука была перепачкана кровью. – Кто-нибудь еще желает что-нибудь сказать? Глава 2 По пиршественному залу эхом пронесся хор отрицания, но никто из сидящих даже не дернулся на стуле. Некоторые и вовсе посмеивались, а я… я пялилась на кровь, стекающую по пальцам Кастила и капающую на пол. Он взял салфетку Лэнделла и направился обратно к своему креслу, рассеянно вытирая руку. Я наблюдала за ним с колотящимся сердцем. Он сел и повернулся ко мне. Его глаза прикрыла бахрома густых ресниц. – Наверное, ты думаешь, что это чересчур, – сказал он, уронив смятую, окровавленную салфетку на свою тарелку. – Не чересчур. Никто не посмеет говорить так о тебе или с тобой и остаться в живых. Я уставилась на него. Он откинулся на спинку кресла. – По крайней мере, я дал ему быструю смерть. В этом есть некоторое достоинство. Я не знаю, что сказать. Не знаю, как к этому относиться. О боги, он только что голой рукой вырвал сердце из груди вольвена! Стоявшие у двери стражники забрали Лэнделла, а один из мужчин за столом спросил: – Так когда же свадьба? Вопрос приветствовали смехом, и на губах Кастила появился намек на улыбку. Он наклонился ко мне. – Обе половины твоего лица прекрасны. Каждый дюйм восхитителен. – Он поднял ресницы, и я оказалась в плену его пристального взгляда. – Это было правдой, когда я сказал тебе об этом в первый раз, это по-прежнему правда сегодня и это будет правдой завтра. Я разомкнула губы в резком вдохе и чуть не потянулась к лицу, но вовремя остановилась. Каким-то образом, привыкая к тому, что меня видят без вуали Девы, я забыла о шрамах, хотя никогда не думала, что такое возможно. Я уже много лет их не стыдилась. Они служат доказательством моей силы, напоминанием об ужасном нападении, которое я пережила. Но, впервые снимая вуаль перед Кастилом, я боялась, что он согласится с герцогом Тирманом. Как согласилось бы большинство людей, увидев меня без вуали или глядя на меня сейчас. Герцог всегда говорил, что одна половина моего лица – шедевр, а другая – кошмар. Но когда Хоук – Кастил – увидел бледно-розовый рваный шрам, который начинается от линии волос, перерезает висок и заканчивается у носа, и другой, короче и выше, протянувшийся через лоб и бровь, он сказал, что обе половины прекрасны как единое целое. Я поверила ему тогда. Впервые в жизни я почувствовала себя красивой, что мне тоже было запрещено. И да помогут мне боги – я по-прежнему ему верю. – То, что он сказал, было больше, чем оскорбление. Это была угроза, а я такого не потерплю, – закончил Кастил, откинулся на спинку и взял бокал той же рукой, которой не так давно вырвал сердце из чужой груди. Мой взгляд упал на кинжал, по-прежнему лежащий на тарелке Лэнделла. То, что вольвен пытался сделать этим кинжалом, не должно было стать потрясением. Как будто я не знаю, что многие из сидящих за этим столом предпочли бы видеть меня порезанной на куски. Я не в безопасности здесь, но все они видели коридор, ведущий в этот зал. Они должны знать, что случится, если ослушаться Кастила. В глубине души я по-прежнему недооцениваю их ненависть ко всему, что напоминает им о Вознесшихся. А я еще как напоминаю, хотя и не сделала им ничего плохого, кроме как защищаясь. За столом возобновились беседы. Тихие обсуждения, более громкие. Смех. Как будто ничего не случилось. Меня это обескуражило. Но в том, что именно выбило меня из колеи, я не смогла признаться даже самой себе. Киеран прочистил горло. – Пенеллаф, не хочешь вернуться в свою комнату? Вопрос вырвал меня из задумчивости, я на секунду промедлила с ответом. – Ты имеешь в виду в мою камеру? – Там гораздо удобнее и даже близко так не сквозит, как в темнице, – возразил он. – Камера есть камера, неважно, насколько она удобная. – Я точно помню, что мы об этом уже говорили, – заметил Кастил. Я перевела взгляд на него. – Я точно помню, что мне все равно. – Я также уверен: мы пришли к заключению, что ты никогда не была свободной, принцесса, – добавил он. В этих словах по-прежнему звучит жестокая правда, как и в тот момент, когда он произнес их в первый раз. – Не думаю, что ты вообще распознала бы свободу, если бы тебе ее предложили. – Я знаю достаточно, чтобы понять: свобода – не то, что ты предлагаешь, – бросила я в ответ. Ярость вернулась жаркой, желанной волной, согрев мою слишком холодную кожу. На губах Кастила заиграла легкая улыбка, но не та натянутая и расчетливая. Мой гнев сменился смущением. Он что, нарочно меня дразнит? Сильно раздраженная, я переключила внимание на вольвена. – Я бы хотела вернуться в мою более удобную камеру, где и близко не так сквозит. Полагаю, мне не разрешат идти туда самой?