– Да. – Однако табличка по-прежнему на месте, – заметил Найджел. – Это не вяжется с ее решительным характером. Были еще желающие? – Я думаю, она им отказывала. Был, например, один юный пианист, блестящий, просто виртуоз, его отец очень настаивал. Розали пришла в восторг, кажется, никогда она не выказывала такого энтузиазма после прослушивания. Я даже приревновала! Она несколько раз повторила мне, что ей нечему его учить, хуже того, она боялась нарушить его восприимчивость. Для нее это был гений. Я помню, что она сухо выпроводила его отца, потому что он слишком настаивал. – Он выиграл конкурс? – Увы, нет! Он даже не участвовал! – А вы не помните, как звали этого юношу? – Он индиец. Шандар Сингх. Вскоре детективы ушли, Найджел чуть ли не подпрыгивал, так был возбужден, Гарди же сохраняла спокойствие. – Думаешь, это не совпадение? – спросила она, садясь за руль. – Легко проверить. Если Шандар Сингх родственник Амана Сингха, у нас, пожалуй, есть ниточка и даже мотив. Гарди переварила информацию, следя за движением. Заметив указатель, она включила поворотник. – Мы совсем рядом с больницей, заскочим? Найджел посмотрел на часы и кивнул. Им понадобилось не больше десяти минут, чтобы припарковаться на стоянке больницы Святого Георгия. Они отправились в отделение интенсивной терапии в крыле Гросвенор. Старшая медсестра приняла их, как только они показали свои карточки. – Как она? – спросила Гарди. – Состояние стабильное. Это скорее фаза каталепсии, чем кома. – То есть? – Она не двигается, но, скорее всего, слышит и иногда реагирует движением глаз. Можно подумать, что она загипнотизирована. – У нее были посетители? – спросил Найджел. – Никого, только женщина с маленьким мальчиком вчера и сегодня, – сказала медсестра, сверившись со списком. – Миссис Фезаль. Кстати, они еще там, палата триста пятнадцать. Детективы толкнули дверь. Хан и Нур были в палате, сидели на пластмассовых стульях. Хан играл на планшете, а Нур тихим голосом читала последние репортажи о королевской семье на ухо миссис Биглет. Та лежала на койке, очень бледная, с запавшими глазами, в левой руке торчала игла капельницы. На правой руке отчетливо видны были царапины, четыре параллельные бурые корочки, чуть припухшие. Найджел сфотографировал их телефоном, чтобы сравнить со следами, найденными в квартире. – У меня есть такая же, – сказала Гарди, показывая пальцем на маленькую королеву, которая стояла перед Ханом на тумбочке и махала рукой, как метроном. Мальчуган улыбнулся. – Только она фисташково-зеленая и не машет рукой, – добавила Гарди, досадливо поджав губы. – Всё время забываю сменить батарейки. Нур встала, и Найджел энергично пожал ей руку. – Миссис Фезаль, могу я вас спросить, почему вы здесь? – Не знаю, – вздохнула Нур. – Я всей душой надеюсь, что миссис Биглет очнется. Мне тяжело видеть ее в таком состоянии. Она с печальным видом показала на газеты. – Она ведь так любила королеву… – Я понимаю, – сказал Найджел, жестом пригласив ее выйти с ним в коридор. – Вы знакомы с ее учениками? – Нет, я убиралась до них или после. – Вы не слышали стычек, ссор, выяснения отношений? – Миссис Биглет бывает вспыльчива, так что да, я слышала громкие голоса. – Злые? – Я не знаю, что вы понимаете под злыми. Думаю, она громче всего кричит на меня и Хана. – Вы знаете юношу по имени Шандар Сингх? – Нет, это мне ничего не говорит. Найджел вздохнул. – Благодарю вас. Оставшийся в палате Хан показывал Эмме Гарди игру на планшете. Он поднял голову, когда в палату вернулась Нур. – Пойдем, мой Алмаз. Хан быстро оделся. Перед тем как выйти, он потянул Гарди за рукав и шепнул ей на ухо: – Вы не посадите меня в тюрьму? Гарди, смеясь, взъерошила ему волосы. – Ни за что на свете! 30 Полежав в тронном зале Букингемского дворца, тело королевы в стеклянном гробу, укрепленном свинцом, выехало из ворот на артиллерийском лафете, запряженном шестью черными лошадьми, в сопровождении офицеров артиллерийского полка в парадной форме, с эскортом из двух полков королевской гвардии, и отправилось в Вестминстер-холл. Вся королевская семья следовала за ним пешком, так же как и правительство в полном составе и депутаты обеих палат. Это был первый из предстоящих церемоний большой кортеж, и встречали его два миллиона человек. В глубокой тишине, окутавшей город, был слышен только бой барабанов, затянутых черным крепом, сопровождающий стук копыт, и время от времени короткие приказы, отдаваемые невероятно звучными боевыми голосами офицеров, эхом отражающимися от фасадов. Биг-Бен прозвонил, приветствуя прибытие гроба. Накрытый королевским знаменем с гербами Англии, Ирландии и Шотландии, он был выставлен на катафалк, обитый фиолетовой тканью, дабы принять последний поклон подданных. На бархатной подушке, положенной на крышку гроба, красовались символы власти: держава, скипетр и корона. Вокруг катафалка стояли четыре гвардейца, направив стволы ружей в землю, и было условлено, что эту вахту, не прекращающуюся ни днем ни ночью, будут нести и члены королевской семьи. Толпа шла к Елизавете II, чтобы сказать последнее прощай. Непрерывной чередой тянулись люди из всех социальных слоев, серьезные, взволнованные, часто заплаканные, обходили гроб, склонив голову, и шли к выходу. Стихийно возникшие алтари расцветали повсюду – на Трафальгарской площади, у ограды Букингемского дворца, в Гайд-парке. Букеты, детские рисунки, карточки с надписями, фотографии, свечи и лампады – подношения уже превзошли похороны леди Дианы и королевы-бабушки. Казалось, горе народа может измеряться на вес, не его слез (которые будут течь ручейками и в конце концов сольются в реку), но всех этих срезанных цветов, оторванных от земли и положенных снопами прямо на асфальт. Уход Елизаветы II весил тонны цветов, тонны горя. Фергюс и Элиот вышли из метро на Найтсбридж, потому что станция «Гайд-парк-корнер» была закрыта. Фергюс до поры не показывал, что лежит в ящичке, который он сам соорудил, – это было что-то вроде очень легкой деревянной рамки на шарнирах, перевезти ее в метро не составило труда. – Твоя мать ничего не сказала? – Она даже не заметила, – ответил Элиот. – Статуэтка уже много лет стоит на полке. – Ты хоть почистил ее хорошенько? – В лучшем виде. Как новенькая. Фергюс увлек Элиота в Гайд-парк и вытянул шею, осматривая окрестности в поисках подходящего места. Оно нашлось на повороте аллеи, заваленной по обеим сторонам букетами цветов, где люди вынужденно замедляли шаг. Он разложил свой ящичек, и показалась фотография формата афиши, натянутая между двумя стойками. На ней был фасад Букингемского дворца в снегу. – Давай сюда королеву, – сказал Фергюс. – Сделаем пробу вживую. Он взял статуэтку и, держа ее на уровне груди, велел Элиоту прижаться к нему, после чего сделал селфи своим смартфоном. Отстранившись от Элиота, он внимательно всмотрелся в экран, увеличивая изображение большим и указательным пальцами, чтобы не упустить ни одной детали. – Элиот, давай еще раз, надо кое-что подправить, дворец плохо видно. Он должен занимать всю рамку. Он сделал еще один снимок. – Вот! Отлично! Что скажешь? За пятьдесят пенсов можно предлагать людям сняться с королевой. Но не абы когда, понял? В день Х, когда ее дворец засыпало снегом. – Это и есть твоя идея? – поперхнулся Элиот. – Но это же… гадко! – Что тут гадкого? – Да всё, старина! Ты больной на голову, Фергюс! Теперь ты хочешь делать деньги на покойниках? Он невольно повысил голос, и Фергюс сделал ему знак не кричать, озираясь вокруг.