Искать одежду погибшего нужды не было. Брюки, рубашка, жилет с золотой цепочкой и пиджак, аккуратно сложенные и развешанные, находились на ближнем стуле. По-хозяйски проверив его карманы, Пушкин вынул портмоне, набитое сотенными купюрами, простой носовой платок без вензелей и смятую квитанцию из аптеки. Кошелек Пушкин положил на конторку перед Зарембой. Чиновник только покривился: дескать, мелочь, не стоящая внимания, и так все понятно. Подхватив пузырек, Пушкин спросил, зафиксирована ли вещь в протоколе, можно ли взять на время. Зарембе все было настолько безразлично, что он согласился бы отдать из номера всю мебель. Более не отвлекая чиновника от важного дела, Пушкин отправился на осмотр. Обошел номер, заглянув в спальню и ванную комнату. Кровать не смята и даже не раскрыта, в ванне сухо. Удобствами номера не пользовались. Из дорожных вещей нашлась только плетеная корзина с петушиными перьями на дне. Беглый осмотр открыл, что в номер, кроме главной, ведут еще две двери. Одна была накрепко заперта и, судя по всему, соединяла с соседним номером, как часто бывает в старых гостиницах. Пушкин нагнулся и провел пальцем под дверной щелью. На подушечке осталась полоска пыли. Открыв другую дверь, найденную за драпировкой, Пушкин обнаружил лестницу, которая, судя по соблазнительным запахам, вела в ресторан. Он не поленился спуститься. И оказался в узком коридоре, из которого сразу можно было попасть в главный обеденный зал. Пушкин только заглянул в зал и тут же отпрянул. Попасть на глаза Ангелине, а потом вырываться из ее щедрых объятий казалось лишним испытанием. Никем не замеченный, Пушкин вернулся в номер и вышел к приставу с доктором, у которых темы для болтовни не заканчивались. – Ну как, сюрприз не подкачал? – Свешников игриво подмигнул. Пушкин обратился к Богдасевичу. – Время смерти удалось установить? – Что бы я здесь делал? – ответил доктор. – Лежит более двенадцати часов. – То есть около девяти часов, вчера вечером. – Наверняка… – Причина смерти? – Пушкин, да вы что?! – пристав удивился искренне. – Так ничего не поняли? Ну и ну. И где же ваша хваленая прозорливость? – Прозорливость спит. – Естественная смерть, конечно! – победным тоном закончил Свешников. – Господин решил поиграть в чернокнижника, не справился с ночными страхами и помер! Все, конец представлению. – Какие факты на это указывают? Пристав и Богдасевич обменялись понимающими взглядами, оба хмыкнули. – Послушайте, Пушкин. Поверьте мне как доктору: господин умер от сердечного приступа. Спазм – и нет человека. У него слабое сердце. Внешние признаки сердечной болезни налицо. Не успел выпить настойку валерианы. Да она не помогла бы. – Константин Владимирович, вас не смущают некоторые странности? Пристав хотел отшутиться, но выражение лица Пушкина к этому не располагало. – Петух без головы? – спросил он. – У жертвы снят перстень, но при этом кошелек полон ассигнаций, часы золотые на цепочке и обручальное кольцо не тронуты. Свешников совсем перестал улыбаться. – Откуда узнали про перстень? – Бороздки на указательном пальце правой руки глубокие. Носил не снимая. Быть может, семейная реликвия. – Ну, допустим. И что? – С жертвой… Кстати, как его фамилия? – В книге регистрации чернильное пятно, – ответил пристав. – Портье растяпа. – Удачное совпадение. Важно другое: этот господин не был один в номере. С ним был кто-то еще. Вот теперь пристав насторожился. – Только ваше предположение, – сказал он резко. – Стол настолько тяжелый, что погибшему с его комплекцией не передвинуть его к стене. Тяжелый ковер одному трудно закрутить. Коридорного для такой затеи звать глупо. Значит, был кто-то еще. – Ну, это уж вы фантазируете! – сказал не слишком уверенно Свешников. – Коридорный с половым никого не видели, да и дверь в номер была не заперта. – Вторая дверь прямиком ведет в ресторан. Вошел и вышел – никто не заметит. – Точно – фантазии. – Может, и птицу не он резал? – спросил доктор. – Несомненно он. – Петух вам доложил? Богдасевич ухмыльнулся меткой шутке пристава. – Вы правы, петух, – сказал Пушкин. – Вернее, то, что вырвался и бегал без головы. Господин не умеет птичку резать. Забрызгался до неприличия. После смерти петуха произошло что-то еще. Свешников подмигнул доктору. – Магическое? Явился дух отца Гамлета? Пушкин не улыбнулся. – Господин полз из пентакля на коленях. – С чего взяли? – Кальсоны запачканы мелом. Полз к пузырьку с валерианой. – Ну, так верно! – обрадовался Свешников. – Мы же говорим вам с доктором: у него сердце прихватило! – Его что-то сильно напугало, – сказал Пушкин. – У меня нет ни одной гипотезы, что это могло быть. – Что ни говорите, а это смерть от сердечного приступа, – так веско сказал Богдасевич, как будто заранее отвергал возможные сомнения. – С медициной не спорю, – сказал Пушкин. – Но это не естественная смерть. – А какая же?! – Убийство, Константин Владимирович. Заявляю официально от имени сыскной полиции. Раз вызвали, вынужден занести в протокол. Свешников приложил ладонь к груди, где под гражданским сюртуком у него билось сердце. В общем, довольное порядочное для полицейского сердце. С грешками, конечно, но у кого их нет. – Благодарю, господин Пушкин, я вас развлечься позвал, а вы мне такой подарочек. – Ничего, господин пристав, вскрытие все расставит по местам, – уверенно сказал Богдасевич. – Фантазии разлетятся. – Буду рад, господа. В одном вы правы. – Наконец-то, – облегченно вздохнул Свешников. – А в чем мы с доктором правы? – Убитый принял участие в магическом ритуале. Который кончился насильственной смертью. С досады пристав даже плюнул. На ковер гостиницы. – Вот и делай добро людям. – Желаете сами провести розыск? – спросил Пушкин. – Нет уж, раз намутили – будьте любезны копаться, – ответил Свешников. – Пока скальпель Богдасевича не призовет вас к ответу. Алексей, может, не стоит так утруждаться из-за приезжего? – Он москвич. – Да с чего взяли?! – В номере нет ни одного чемодана. В Москву так не ездят. Пристав хотел что-то возразить, но веского слова не нашлось. А препираться с Пушкиным просто так – бесполезно. Свешников знал, что у того на все найдется ответ. Не совладаешь голыми руками. – Господин пристав, нельзя ли сфотографировать место преступления? – Можно, господин сыщик! – радостно ответил Свешников. – Но только в Петербурге. У нас в Москве полицейских фотографов еще не имеется. Да и к чему? Все друг друга и так знают. – Убитого не знаете. – Не мелочитесь, Пушкин.