Мэри снова наклонила голову. Тут не требовалось дедукции: форма зои была почти стандартной и мало отличалась на разных территориях. – А вы, – сказала она, – с Гринбелта? Орбиталка-трансформант улыбнулась. – В яблочко, – сказала она. – Кто вас трансформировал? – Доктор Самплер. – Со мной тоже работала его группа. Нужно навестить его, пока я внизу. Вы довольны? Она могла бы пожаловаться на истощение меланина, но поскольку такая новость не имела практического значения для бихимической, вежливо ответила: – Да. Весьма. Орбиталка-трансформант заметила признаки приближающегося ухода Мэри на встречу – та без конца поглядывала на стену, на мерцающий индикатор, где скоро должно было появиться ее обозначение, – и протянула визитку. – Я внизу на неделю. Много работы. Буду рада пообщаться. Мы можем предаваться воспоминаниям, просматривая старые каталоги. Мэри рассмеялась, взяла визитку, предложила свою. – Это было бы забавно. – Все сведения на карточке. – Имя на карточке: Sandra Auchouch. – Это читается как Оушок. – Замечательно. Рада познакомиться. Орбиталка-трансформант наклонилась, и они соприкоснулись кончиками пальцев. Никаких плотских помыслов; трансформантка, судя по одежде и манерам, была традиционной ориентации; Мэри редко попадалась такие. Но среди профессионалов своего дела бывала случайная дружба, и упускать шанс не стоило. Р Элленшоу преуспевал на своем высоком посту; не требовалась дедукция, чтобы понять это. Надзорный за взаимодействием «муниципалы-федералы» выглядел как часто прибегающий к коррекции человек, человек мужественный, с внутренним стержнем, с многообразными проблемами, на сглаживание которых затратил годы и сотни тысяч долларов. Мэри вошла бы в его кабинет с тем же самым отношением, будь он преуспевающим натуралом; он был вышестоящим, и она пришла к нему с проблемой, которую не хотела бы решать, если бы они поменялись местами. Мэри Чой уважала руководство и ценила «крышу». – М Чой. Добро пожаловать в Валгаллу. – Элленшоу с недовольным видом стоял перед своим письменным столом, держа в руке мемодиск и планшет. – Вы угодили в осиное гнездо. – Да, сэр. – Пожалуйста, садитесь. – Он сурово смотрел на нее без тени осуждения и даже без мужской заинтересованности. Уважение Мэри к нему возросло. Лед профессионализма трудно наращивать и сохранять, но Элленшоу не казался айсбергом; слишком откорректированный и сам вполне сознающий это. – У меня есть кое-какие вопросы, а затем инструкции для вас. Она уселась, скрестив вытянутые ноги; черные штаны ее формы при этом чуть слышно шуршали. – Вы сами убеждены, что этот Эмануэль Голдсмит – убийца? – Да, сэр. – Мы проверили это письмо. Оно действительно от полковника сэра Джона Ярдли. – Корка льда была достаточно прозрачной, чтобы Мэри заметила политическую окраску Элленшоу; как большинство зои западного побережья, он ненавидел Рафкинда и опухоль Грязного Востока. Старая политика, старая грязь. – У вас есть какие-нибудь соображения насчет того, где сейчас Эмануэль Голдсмит? – Нет, сэр. – Он скрывается? – Не знаю, сэр. – Эспаньола? – Возможно. – Но Ярдли мог бы его принять? Мэри не стала рисковать. – Вы знаете, что федералы сыграют на этом? Возможность, что Голдсмит отправился в Эспаньолу, вызывает эхо в коридорах власти, М Чой. – Да, сэр. – У федералов нет шансов скрыть это. Слишком много золотых и платиновых имен, слишком много голубой крови. Поэтому они отфутболили это дело нам. В исходную юрисдикцию. А чтобы хорошо показать себя в игре, надо быть чистой, как свежевыпавший снег, М Чой. Поняла? – Да, сэр. – Я ознакомился с вашим личным делом и даю вам добро. Завидую натуралам, М Чой. Завидую вашим личным данным. – Благодарю, сэр. – Мне пришлось потратить целое состояние на коррекцию, чтобы все выправить и сгладить. Оно того стоило, но… В общем, вот. – Это было точно рассчитанное истончение льда, и оно сработало; он рассказал о себе достаточно, чтобы Мэри почувствовала – он ей доверяет. – Мне кажется, у вас теперь это называется «крыша», М Чой. Защита на этом уровне, чтобы вы могли сосредоточиться на своей работе. В данном случае жесть крыши очень тонка. Вы лезете через колючую изгородь и действуете не только на свой страх и риск. Вероятно, мы не сможем подхватить вас, если вы сорветесь. Не успеем. Понятно? – Да, сэр. – Кстати сказать, федералам Западного побережья связь с Ярдли так же отвратительна, как мне. Это нечто из прошлого, это связано с Рафкиндом, это воняет. Федералы Восточного побережья относятся к этому не столь однозначно, и, вероятно, так будет еще много лет – большое жюри и суды мелют медленно. Но, возможно, и нет. Ярдли продолжает проталкивать свой импорт. Мы продолжаем его блокировать. Колючая изгородь. Я даю вам позволение взять все местные следы, и если через два дня вы ничего не найдете, у вас есть допуск на один официальный визит в Эспаньолу. Можете запросить помощников, если понадобится, но не более пяти. – Мне понадобятся два эксперта по Эспаньоле, – сказала Мэри. – Мой секретариат найдет их, сообщит имена и отошлет резюме надзорному инспектору Д Риву, если у вас нет на примете своих… У нее не было. – Мне можно сделать запрос в Гражнадзор? Элленшоу, нахмурившись, на мгновение отвел взгляд. – В наших силах только плодить запросы в Надзор. Но если какое-то дело заслуживает запроса, то именно это. Разрешаю обратиться в Надзор за гражданскими лицами. – Благодарю. – Она наклонила голову. – Что именно запрашивать, определяйте сами. Мы поработаем с федералами, чтобы склонить Эспаньолу к сотрудничеству с вами. Звоните мне в любое время. Не пропадайте. В данном случае вы можете оказаться нашей «крышей». – Он добродушно усмехнулся. – Хорошо, сэр. Она покинула кабинет Элленшоу, понимая, что это самое важное дело в ее карьере и ЗОИ оказывает ей неслыханную поддержку; но понимая и другое – федералы вполне могут пустить ее в расход, если на то будут важные причины. Она была не настолько глупа, чтобы не бояться. Для поборников основных прав человека полковник сэр Джон Ярдли был процветающим сердцем тьмы западного мира. Мэри Чой позволила себе необходимую толику страха, но не более. Башни Комплекса потемнели на фоне последней синевы сумерек. Она проехала по самоуправляющей трассе к станции ЗОИ в теневой зоне на бульваре Сепульведа, заполнила заявку на ночное исследование в лаборатории, проспала час в предоставленной койке, выпила питательный коктейль и отправилась работать. 10 Лос-Анджелес, Город Ангелов спит стоя, точно лошадь. Я ходил по теневой зоне (еще до того, как она ушла в тень) поздней ночью, и даже в эти часы видел здесь бурную деятельность не только машин, но и людей… Не думайте, что теневая зона – это безрассудная эксцентричность. Здесь своя жизнь, не столь чистая, как, например, в ульях корректированных, но богатая и полноценная, как в любом городе прошлого, и вполне организованная; в теневой зоне есть свои мэры и советы, начальство и рабочие, мамочки и папочки, жилые кварталы и предприятия, больницы и отделения ЗОИ, церкви и библиотеки, и все они очень важны. Тянущие себя за волосы из трясины улучшатели человечества, не забывайте о земле, с которой поднимаете себя, если не хотите больно упасть! Конечно же, они играли с ним в Фауста; Альбигони и Ласкаль искушали его, и Мартин Берк не мог не поддаться искушению. Ему предстояла ночь терзаний. И поскольку формальности должны соблюдаться, ночь терзаний была неизбежна. Достаточно взрослый, чтобы понимать, что приз может оказаться пустышкой, Мартин Берк пытался бороться с соблазном, но не мог. Эти двое нашли самый уязвимый участочек в его самом бледном, самом мягком подбрюшье. Его жизнь была посвящена науке, и его вырвали из этой жизни не по его вине, а из-за случайно сложившейся неудачной политико-исторической обстановки. Вернуться означало бы снова жить. Он жаждал ходить по Стране Разума. Это был сильнейший из стимулов: обретение на фронтире новых знаний, определявших понятие фронтира. Мартин ухмыльнулся в темноте, наблюдая за повтором трансляции отчета АСИДАК. Затем осознал эту усмешку и опомнился. У него был вагон вопросов, требующих ответа, но Кэрол Нейман не звонила и не имела домашнего диспетчера. Он закрыл глаза и попытался справиться с дрожью. Этические вопросы слишком очевидны и привязчивы. Голдсмит имеет право не соглашаться с вторжением. И все же поэт, убийца, чья Страна Разума отражает адаптацию субсознательных сил творческой личностью… Никогда прежде подобной возможности не было. Никогда. – Я не плохой человек, – сказал он вслух. – Я не заслужил того, как со мной поступили, и этого не заслуживаю. – Чего – этого? Сомнения? Возможность/искушение… Альбигони терять было нечего. Если Мартин не обеспечит ему желаемого, то не обеспечит никто, кроме, быть может, призраков/двойников Мартина Берка, возможно существующих где-то в другом месте, высасывающих его открытия, скребущих его землю звериными когтистыми пальцами, гораздо менее разборчивых; возможно, они существуют на Эспаньоле, не изучают, а эксплуатируют Страну Разума, опережая его даже сейчас, аллигатор против зайца, аллигатор съедает зайца… Мартин не был плохим человеком. Альбигони не переправил Голдсмита в Эспаньолу и не заплатил полковнику сэру Джону Ярдли столько, сколько тот мог запросить, стало быть, Альбигони тоже не был плохим человеком. Конечно, о тюрьмах и лабораториях Ярдли ходили слухи; но у Альбигони были контакты, способные подтвердить или опровергнуть такие слухи. Альбигони не собирался причинять Голдсмиту вред, и, конечно же, Голдсмит был плохим человеком; ему не причинят вреда, только научное исследование, случай искупить преступление, восстановление его ценности для человечества. Мартин лежал на диване, сцепив пальцы, все еще дрожа. Не плохой человек. Возможно, даже, и поступок не плохой. Он поднялся с дивана и попробовал еще раз дозвониться Кэрол. – Алло.