Мириэль, должно быть, нажала какую-то тревожную кнопку, поскольку теперь по черной лестнице спустился и увидел Ермака и Уэлша сам господин Пасифико. Посмотрел дальше и увидел Феттла. – Что он здесь делает? – спросил господин Пасифико, указывая на Ермака. – Я же сказал, что ему здесь больше не рады. Мириэль пришла в замешательство. – Он вошел, когда господин Феттл читал. Я не хотела мешать. – Ты вреден для дела, Ермак, – сказал господин Пасифико. – Это ты привел его с собой, Ричард? Феттл в ошеломлении промолчал. – Он все еще с тобой, Уэлш? – Он идет, куда хочет, – заявил Уэлш. – На хрен. Все трое – вон. – Господин Феттл… – начала Мириэль. – Он прирожденная жертва. Посмотри на него. Черт возьми, Ермак прилетел сюда к нему, как оса к тухлому мясу. Прочь прочь прочь. Феттл взял бумаги и планшет, по возможности с достоинством поклонился всем по кругу и направился к двери, чтобы выйти на улицу. Мириэль попрощалась с ним; остальные наблюдали с молчаливой жалостью. Уэлш и Ермак пошли следом и за порогом расстались с ним, не сказав больше ни слова, улыбаясь с мрачным удовлетворением. Они правы. Слишком правы. Выбросив бумаги и планшет в сточную канаву на углу, он ждал автобуса на остановке для вызова транспорта, прохладный ветер сдувал его седые волосы на глаза. – Джина, – сказал он. – Милая Джина. Кто-то коснулся его локтя. Он резко обернулся и увидел Надин в длинном зеленом пальто и намотанном как тюрбан шерстяном шарфе. – Я подумала, ты можешь приехать сюда, – сказала она. – Ричард, а я-то считала, что это я сумасшедшая. Что ты делаешь? Ты показал им? – Да, – сказал он. Убить свое «я». Вот почему Эмануэль сделал это. Чтобы избавиться от того, кто ему не нравился; от себя. Если у меня не хватает мужества убить свое тело, я могу убить других и тем самым обречь свое «я». Надин взяла его за руку. – Пошли домой. К тебе, – сказала она. – Откровенно говоря, Ричард, на твоем фоне я кажусь прошедшей коррекцию. 38 Проживающие здесь люди назвали земли Эспаньолы Айити и Кискейя, что означает «горная страна» и «великая земля»… Антонио де Эррера, процитированный в «Паломничестве Перчеса» Эспаньоле требовалось два международных аэропорта, а было их три, и третий свидетельствовал о переоценке масштабов туризма полковником сэром Джоном Ярдли в начале его правления – или о потребностях его наемной армии. В Гольфе-де-ла-Гонаве был океанский порт, пять километров плавучих подъездных путей; меньший океанский порт в десяти километрах от берега к северо-востоку от Пуэрто-Платы и огромный наземный терминал Международного порта Эспаньолы к юго-востоку от Санто-Доминго. МПЭ принимал основной поток гиперзвуковых кораблей. Мэри Чой проснулась в сумерках и увидела прекрасный закат, окрасивший густым оранжевым золотом неровные холмы Восточных Кордильер. Гиперзвуковой корабль плавно снизился до нескольких сотен метров над темно-фиолетовым Антильским морем, подняв шепот двигателя до рева направленных к земле турбин, пронесся над белыми песчаными пляжами и утесами, затем над гектарами голого бетона, завис, осторожно опустился и сел без заметного толчка. Экран в спинке сиденья показывал интимные части гиперзвукового корабля под фюзеляжем – толстые белые колонны, заканчивающиеся рядами серо-черных колес, светящуюся в полумраке призрачную серую дорожку. В бетоне открылись двери, и из подземных туннелей поднялись шахты подъемников. В нижнем правом углу экрана значилось, что температура воздуха снаружи 25 градусов по Цельсию, местное время 17:21. – Добро пожаловать в Эспаньолу, – прозвучало из динамиков салона. – Вы прибыли в международный аэропорт Эстиме на лифтовой круг 4А. До центра города Санто-Доминго вы доберетесь на метро. Весь ваш багаж сейчас сгружают с авиалайнера; он автоматически проследует вместе с вами к пересадочному узлу или к предварительно выбранному вами конечному пункту назначения. Для въезжающих пассажиров нет никаких таможенных правил, ничто не помешает вам скорее начать радоваться. Желаем приятного отдыха в благодатной Эспаньоле. Она встала, собрала личные вещи и последовала за тремя усталыми мужчинами в псевдокостюмах. Около двухсот пассажиров неторопливо направились к эскалатору в глубине. Через нескольких минут она вышла из разрисованного внутри цветами аэропортского поезда в центральном пересадочном узле Санто-Доминго. Здесь все было украшено тропическими цветами. Вдоль проходов стояли огромные черные вазы, из которых поднимались невероятные многоцветные джунгли. Водопады изливались в пруды, где плавали красивые рыбки из морских садов Антильского моря, в основном натуральные, некоторые – плоды рекомбинаторного искусства. С купола атриума в центре пересадочного узла свисала подвижная занавесь прокинной скульптуры, льющей свет и благоухание на прибывших гостей Эспаньолы. Индустрии нано в Эспаньоле почти не было – в основном ранние произведения искусства, ввезенные из США, совершенно бесполезные для иных, помимо основного назначения, целей. По краю внутреннего дворика с десятка специальных площадок к любопытным путешественникам обращались проецируемые гиды в роскошной форме. Система подавления шума оставляла не вызывающий неприязни негромкий гул, на который мягко накладывалась местная музыка. Выхваченную из толпы прибывающих пассажиров остроглазой кофейно-коричневой женщиной, облаченной в бело-зеленую ливрею, Мэри направили в ВИП-зал. Отгороженный от остальной части атриума стеклянными стенами зал был пуст, если не считать высокого человека в старинном сюртуке и двух бронзового цвета арбайтеров непонятного назначения. С легким поклоном высокий мужчина протянул руку, и Мэри пожала ее. – Инспектор Мэри Чой, позвольте приветствовать вас в Республике Эспаньола. – Его ослепительную улыбку украшали два передних резца цвета красного коралла. – Я назначен вашим avocat и сопровождающим. Меня зовут Анри Сулавье. Мэри наклонила голову и приветливо улыбнулась. – Merci. – Вы говорите по-французски, по-испански или, быть может, по-креольски, мадемуазель Чой? – Извините, только калифорнийский испанский. Сулавье развел руками. – Это не проблема. В Эспаньоле все знают английский. Это родной язык нашего полковника сэра. И второй по распространенности язык в мире, если не первый, да? Но я заодно буду выступать в качестве переводчика. Мне сказали, что ваше время ограничено и вы хотите немедленно проконсультироваться с нашей полицией. – Я бы сначала поела, – сказала она, снова улыбнувшись. Кто-то сделал прекрасный выбор – Сулавье – держался он открыто и был обаятелен. Она не раз читала такое про Эспаньолу: если забыть ее печальную историю и нынешние сомнительные экономические условия, здесь жили самые дружелюбные люди на Земле. – Конечно. В ваших апартаментах вас будет ждать ужин. Мы прибудем туда самое позднее через час. В любом случае те, с кем вы хотите поговорить, сейчас уже заканчивают работу, а офисы закрываются. Вы отлично сможете побеседовать с ними завтра. Кроме того, по нашим сведениям, ваши коллеги прибудут… – Он посмотрел на часы. – Через два часа. Я их здесь встречу, не беспокойтесь. С вашего позволения, я провожу вас до ваших апартаментов в дипломатическом квартале Порт-о-Пренса. После этого вечер в вашем распоряжении. Можете работать или отдыхать – как угодно. – Ужин в апартаментах меня вполне устроит, – сказала она. – Вы, несомненно, знаете, все, кто приезжает в Эспаньолу официально, живут обособленно, чтобы не отвлекаться на нашу туристическую индустрию, которая может не отвечать их потребностям. Тот арбайтер, что слева, передвигавшийся на трех колесах, протянул руку, чтобы взять ее личные вещи. Она с улыбкой отказалась, решив, что лучше уберечь планшет от возможной утечки данных. Ее осторожность, похоже, позабавила Сулавье. – Сюда, пожалуйста. Воспользуемся закулисными коридорами. Так гораздо проще. В поезде до Порт-о-Пренса, кроме них, никого не было. Черные бархатные подушки сидений украшал герб полковника сэра: носорог и дуб под звездным небом. Они выехали из пересадочного центра Санто-Доминго и вскоре уже катили по рельсам, поднятым над землей, – через широкие открытые равнины, через холмы, ярко-зеленые от недавнего дождя. На остров быстро опускался вечер, окутывая все волшебным сапфировым полумраком. На севере высился величественный хребет Центральной Кордильеры, его пики еще пылали в лучах заката, мрачные предгорья были расчерчены черными полосами нового леса и террасами, где горели огни ферм. Мэри на основании изученного ждала красот – но не ожидала ничего столь захватывающе идиллического. Как у подобного края могла быть такая история? Но ведь до полковника сэра Эспаньола не была такой прекрасной. В его правление остров стал единым государством после череды почти бескровных переворотов, отправивших и демократически избранных лидеров, и тиранов в эмиграцию в Китай и Париж. Он подавил конкуренцию внутренних интересов, национализировал всю иностранную промышленность, начал разработку нефтяных запасов на южном шельфе с помощью бразильского преступного мира, а эти грязные деньги пустил на создание уникального бизнеса – предоставления избранным заказчикам услуг наемников и террористов по всему миру. В начале двадцать первого века промышленно развитые страны обнаружили, что их граждане не готовы осуществлять некоторые наиболее жестокие действия, необходимые государству. Полковник сэр с энтузиазмом ринулся в этот вакуум и с таким успехом предоставлял желающим отлично обученную армию эспаньольских юношей, что лучшие валюты мира поддержали почти обесценившийся гаитянский гурд и обанкротившееся доминиканское песо. На десятый год своего правления он начал восстанавливать давно вырубленные эспаньольские леса, ввозя лучших специалистов по рекомбинации и аграрных экспертов, чтобы вернуть остров хотя бы к подобию его доколумбовой юности. По сторонам убегали назад хорошо освещенные выбеленные небольшие городки, подробности были неразличимы из-за скорости. Она успевала заметить лишь контуры деревянных построек и бетонных жилых комплексов для эспаньольцев; это были города, обычно недоступные для туристов, города, где растили солдат и куда те возвращались, чтобы жить и давать жизнь дочерям и сыновьям, будущим солдатам. Армия Эспаньолы, если верить тому, что она читала, насчитывала около ста пятидесяти тысяч человек. В случае необходимости гиперзвуковые корабли или суборбитальный транспорт могли за несколько часов забрать из одного или другого международного аэропорта, временно закрытого для входящих рейсов, десятки тысяч воинов и отправить их в любую точку планеты. Сидя напротив Мэри, Сулавье глядел, как мимо мелькают поля и поселки. – Увы, в последнее время в мире спокойно, – сказал он. – Ваше правительство перестало вести бизнес с Кап-Аитьеном и Санто-Доминго. Это весьма печалит полковника сэра. – У вас по-прежнему остается туризм, своя нефть и сельское хозяйство, – сказала Мэри. Сулавье поднял руки, потер большой палец одной руки о три других, обозначая деньги, и накрыл их другой ладонью, словно чтобы придушить. – Нефть – легче получать по вашей технологии переработки мусора, – сказал он. – Любая страна на Земле способна произвести достаточно еды. Туризму нанесен большой ущерб. Нас называют всякими неприятными словами. Это нас огорчает. – Он вздохнул, передернул плечами, словно отбрасывая неприятную тему, опять улыбнулся. – У нас еще остается красота. И мы сами. Если наши дети не отправляются умирать за других, это тоже хорошо. Он не упомянул о производстве и экспорте «адских венцов». Возможно, Сулавье не имел к этому никакого отношения. Она, в общем, надеялась, что не имеет. Поезд проследовал по длинному туннелю и вышел в пустынную низину, украшенную криворукими кактусами сагуаро и островками кустарника цвета пыли, едва заметными при свете из окон поезда. Над горами ярко, не мигая сияли звезды. Поезд нырнул в другой туннель. – Природное разнообразие у нас как у целого материка, – задумчиво сказал Сулавье. – Вы, наверное, задаетесь вопросом, как мог кто-то, поселившись здесь, оставаться злым? Мэри кивнула; главная загадка эспаньольской истории. – Я изучил историю наших лидеров. Сперва они были хорошими людьми, но через несколько лет, а иногда всего через несколько недель в них что-то менялось. Они начинали злобиться. Бояться странных сил. Как ревнивые старые боги, мучили нас и убивали. И под конец, перед тем как умереть или отправиться в изгнание, становились похожими на маленьких детей… Они раскаивались и искренне недоумевали, что же с ними случилось. Улыбались в объективы камер: «Как я мог сделать такое? Я хороший человек. Это был не я. Это был кто-то другой». Мэри очень удивила такая откровенность, но Сулавье продолжил: – Так было до полковника сэра. Он здесь уже тридцать лет, столько же, сколько Папа Док в прошлом веке, но без страшной жестокости Папы Дока. Мы многим обязаны полковнику сэру. Честный и искренний; Сулавье, похоже, не умел скрывать свои истинные чувства. Но, несомненно, скрывал. Он наверняка знал то, что знала она; секрет стабильности полковника сэра. Эспаньоле были дарованы двадцать лет необычайного процветания и сравнительно мягкое управление. Если Эспаньола и была одержима демоном боли и смерти, полковник сэр смягчил его влияние на жителей острова, направив его внимание в другую сторону.