Ричард вернулся в спальню, наклонился вперед и пошел, спотыкаясь, пока не повалился обратно на кровать цикл окончен ничего не достигнуто кроме примитивнейшего бесполезного выпуска пара. Он оплакал свои неадекватность и беспомощность протестующими рыданиями. Затем, замолчав, с внезапной спокойной решимостью перевернулся и потянулся к ручке ящика прикроватной тумбочки, открыл его и достал блокнот, лег на спину, снова перевернулся, чтобы нащупать за лампой ручку, нашел пыльную, вытер пыль о простыни возле высохших пятен, подумав, что они сходны по цвету и по значению, и устроился поудобнее на подушках. Открыл блокнот на новой странице; последняя запись была сделана два года назад. Скучные пустые страницы скучные пустые годы, в которые он ничего не написал. Не задумывайся, не удивляйся, просто пиши это необходимо просто. Он принялся писать: 16 Зуд в моей голове. Вот как это началось. А закончилось это кровью и искромсанной плотью, но началось с размышлений, с мечты, с осознания моей неадекватности. Африка пуста, покажи мне, Мать, путь твоей Новой земли. Ты создала пустыню костяного праха, где Когда-то танцевали твои дети. Будут ли более светлые народы Земли Наслаждаться твоими широкими бедрами, теперь, когда твои дети Ослабли и уменьшились в числе? Набросишь ли новую мантию сонной болезни Только на белых, Чтобы укрыть своих первенцев? На чужих берегах твои разбросанные по всему свету трудились, Чтобы стать белыми, носить костюмы, Научиться пользоваться деньгами белых. Пробившись из твоей земли, они идут над землей, Никогда не касаясь ногами земли. Им неведом никакой центр, Они черные белые люди, Этот твой заброшенный далеко на чужбину сын я – черный Белый человек. Плачь по мне, мать: Когда я плачу по тебе, я не могу любить. АСИДАК (биоканал 4)> Роджер, я считаю, что вижу постройки. Это очень интересно, не так ли? «Монетки» вошли в атмосферу B-2 и упали. Я могла бы написать поэму об их путешествии. Две трети выжили и передают огромное количество данных. Они видят огромные зеленые песчаные пустыни и широкие просторы, покрытые листвой, похожие на травяные моря. Это зеленая планета, как мы и думали; трава и песок и два глубоких, широких зеленых моря, одно в северном полушарии и одно в южном. Возле северного полюса небольшое синее море. Все моря, докладывают мои «монетки», кишат микроорганизмами. На суше как будто бы нет крупных форм жизни; там нет признаков животной жизни, однако в атмосфере достаточно кислорода для поддержания такой жизни. Возможно, животные здесь существуют только в морях или кислородный цикл отличается от земного. Конечно, всегда существует возможность того, что под землей обитают крупные колонии насекомых. Во всяком случае, жизнь здесь есть. (Проверка алгоритма оценки положительная.) Благодаря наклону оси B-2 в девять градусов здесь есть смена времен года. По-видимому, они слабо отличаются, ничего похожего на земные зиму и лето; разница примерно как между весной и осенью. Роджер, возможно, это мое самое важное наблюдение. На суше мои разбросанные «монетки» видят выветрившиеся башни, образующие круги. Диаметр этих кругов – от нескольких сотен метров до десяти километров. Высота башен – до сотни метров, в сечении они овальные или круглые, причем цилиндрические башни, похоже, преобладают в меньших кругах. Круги или кольца редко располагаются далее двухсот или трехсот километров от кромки моря, и от берега к этим образованиям тянутся широкие полосы, напоминающие дороги или тропы. С помощью телескопических камер дальнего действия я подтверждаю эти наблюдения с расстояния в четверть миллиона километров. Мои «монетки» не сообщают ни о каких признаках жизни или чьих-либо перемещениях в этих кругах или на линиях-путях. Запущенные вчера мобильные наблюдатели сейчас снижают скорость, готовясь к торможению в атмосфере, и должны сесть через пять часов десять минут. Я ожидаю их отчетов в течение двадцати восьми часов. Пятерым я дала указания сесть на массивы суши, двум – на луга и трем – неподалеку от кругов башен; а три мобильных наблюдателя, способных плавать, я направила: один в полярное море, окруженное со всех сторон сушей, – единственный здесь не зеленый, а синий океан, – другой в экваториальное море, опоясывающее всю планету, а третий – в южное море, наибольшее по площади. (Пакет данных 5.6 пикосекунды.) ЛитВиз-21/1 Подсеть A (Дэвид Шайн): «АСИДАК подтвердила открытие первой жизни за пределами Земли! Проснитесь, историки, это знаковый момент в истории рода человеческого: мы не одиноки! И, словно этого мало, АСИДАК сообщает о возможном наличии разумной жизни или некоей формы жизни, способной строить высокие башни, расположенные кругами. Австралийский Норт-Кейп обещает обеспечить сегодня попозже фотографии с низким разрешением, переданные с планеты, и то, что видит – или, точнее, видела – АСИДАК, и мы их вам покажем, как только получим сами… Кто не ощутит в такой миг пылкую гордость? АСИДАК – вероятно, самое дорогое исследовательское средство всех времен – полностью окупила себя. Сегодня мы узнали, что во Вселенной есть жизнь. Останется ли теперь наше собственное существование прежним? И вот дополнительный маленький сюрприз: АСИДАК сообщает, что, возможно, обнаружила остатки городов. Мы обеспечим полный охват всех сенсаций, как только получим их из Норт-Кейпа и от экспертов-аналитиков всей планеты. И это обещание ЛитВиз-21 – не преувеличение. Мы всегда стараемся отыскать иной взгляд на то, о чем сообщаем, посмотреть с другой стороны и стремиться к истине за рамками общеизвестных фактов, но сегодня мы ошеломлены точно так же, как другие каналы визиосети. АСИДАК обнаружила на другой планете, на зеленой планете B-2, второй планете альфы Центавра B, то, что может оказаться городами. Во все времена людей интересовало, одиноки ли мы во Вселенной, будет ли она принадлежать нам безраздельно? На протяжении большей части нашей истории мы, за исключением немногих мечтателей, полагали путешествия в космосе маловероятными, а полеты к далеким звездам – невозможными, чистой фантазией. Тем не менее технический прогресс и врожденное стремление человека исследовать все вокруг вынудили нас отправиться на Луну и планеты. Мы не нашли на них жизни. Наши космические телескопы подтвердили наличие у далеких звезд планет, которые заметно больше Земли; мы не могли знать, существуют ли землеподобные планеты, но наши инстинкты говорят нам, что несомненно существуют, и в 2017 году пять стран, с молодым технологическим гигантом, Китаем, во главе, приняли решение создать первую межзвездную автоматическую исследовательскую станцию. Соединенные Штаты неохотно позволили уговорить себя присоединиться, стали шестым участником проекта и внесли в него свой значительный опыт космических исследований. Построенная на околоземной орбите, на крупнейшей китайской орбитальной платформе «Золотая заря» АСИДАК, Автоматизированная система изучения дальнего космоса, обрела жизнь… фигурально выражаясь. Роджер Аткинс, входящий в руководство корпорации «Проектировщики разума» и главный разработчик мыслительных систем АСИДАК, создал биоэлектронного мыслителя с возможностями, далеко превосходящими возможности любой отдельно взятой человеческой личности, но не обладающего самосознанием. Как сказал Аткинс в 2035 году, после пяти лет работы в этом проекте: (Воспроизведение виз-интервью. Аткинс – невысокий, полноватый, с пушистыми редеющими каштановыми волосами, в черной псевдокоже.) «Мы не хотим отправлять туда искусственного человека. Мыслитель АСИДАК, созданный специально для этой миссии, будет работать лучше, чем человек. Но мы не станем пренебрегать поэтическим аспектом, и АСИДАК не окажется слепой и неспособной иметь мнение. Как-никак, когда АСИДАК достигнет цели, один цикл общения с ней будет занимать более восьми с половиной лет; она будет там очень одинока, и ей придется думать и принимать важные решения самостоятельно. Ей придется выносить суждения, что прежде делали только люди. Мы также вложили в нее горячее желание общаться с другими, помимо его создателей; АСИДАК будет социальна по-новому. Она захочет встретиться и пообщаться с неведомыми новыми интеллектами, если таковые найдутся». Дэвид Шайн: «Теперь похоже, что АСИДАК получит свой шанс… Говоря коротко, наши ученые создали симулякр человека, который лучше человека, но не вполне человек – вот вызов философам, – и отправили его в пятнадцатилетнее путешествие к альфе Центавра. Эти десятилетия странствий и затраченных усилий привели к открытию, способному изменить наши представления о себе, о жизни, обо всем важном. Мы не одиноки. Говоря откровенно, мы в ЛитВизе-21 считаем, что уже пора отпраздновать… Но ученые-создатели АСИДАК настоятельно призывают не торопиться. АСИДАК почти несомненно обнаружила жизнь. Но башни, которые обнаружил АСИДАК, все-таки могут оказаться не зданиями или городами. Во что верите вы? Отправь свой голос по номеру нашей обратной связи и присылайте комментарии со своего домашнего визора, не забыв указать свой идентификатор. Возможно, ваше мнение окажется важным для всей аудитории ЛитВиза-21…» 17 Мэри Чой выбралась из рейсового межлоскутового мини-автобуса ЗОИ и мельком глянула на Первый Восточный Комплекс, прямые штабеля узких горизонтальных зеркал из четырех сегментов, стыки выровнены в серебристые вертикали, готовящихся в этот и еще много часов отражать свет скатывающегося к западу солнца в шестом лоскуте, где жил Э Хасида. Город накрыли однородные оловянные облака, надвигающиеся с моря и обезглавившие Комплексы. В этот вечер не могло быть никакого полезного солнца, возможно, даже пошел бы дождь, и все равно Комплексы перекомпоновывались, словно ими двигало чувство вины из-за их загораживающегося присутствия. Мэри стояла на крыльце, дожидаясь, когда домашний диспетчер доложит о ней. Эрнест Хасида открыл темную обшитую дубом дверь и тепло улыбнулся; низкий и мускулистый, с округлым лицом и грустными глазами, что уравновешивали губы, сложенные от природы так, будто он забавлялся или изумлялся, и пухлые щеки. Мэри улыбнулась в ответ и почувствовала, как неприятности этой недели отступают под воздействием его молчаливого приветствия. Он отступил от двери, взмахнув рукой, и она вошла и обняла его; голова Хасиды приходилась на уровне ее груди. Он ткнулся носом в черную форму и тут же отстранился, встряхиваясь, но слишком сильно, для него чересчур широко ухмыльнулся, сверкнув мелкими ровными белыми зубами и проецируя резцами крошечные розы. Затем жестом предложил ей сесть. – Я могу полежать у тебя в ванне? – спросила она. – Конечно, – ответил он мягким, бархатным голосом. – Все настолько плохо? – Произошло ужасное убийство. И вылазка селекционеров. А скоро я отправляюсь в Надзор, чтобы сделать запрос. – Гм. Не сказать, что ты спокойно проводишь время. Решительно нет. Э Хасида не увлекался отслеживанием информации в сети или просмотром ЛитВизов, но, конечно, не питал отвращения к новым технологиям. В его маленьком дряхлом бунгало было полно удивительного оборудования. Эрнест был техником-чародеем в заимствовании и интеграции; он гармонично соединял несовместимые элементы за десятую часть стоимости: по вашему знаку музыка начинала звучать со всех сторон. Искусство танцующего света превращало стены в декорации драматического представления, в окна могли заглядывать динозавры улыбаться подмигивать; по ночам над кроватью парили ангелы, напевая тихие колыбельные, тогда как древние японские мудрецы давали советы по махаяне, с головами, вытянутыми как дыни, и мудрыми глазами в морщинках от невероятного веселья. Он отступил, поклонился, повернулся к своей визуальной клавиатуре и снова взялся за работу, словно Мэри здесь не было. Отчасти успокоившись в его присутствии, Мэри начала долгий импровизированный танец тай-чи, выкручивая руки, как прошлым утром, но с большей грацией уверенностью плавностью. Она представляла себя озером рекой дождем над городом. Она нашла свой центр зависла там на миг и открыла глаза. – Обед? – спросил Эрнест. На трех широких плоских экранах за его клавиатурой красовались страшные лица вытянутые угловатые едва ли человеческие следившие за ними глазами горящими словно ледяные угли. Их контуры были очерчены неоном, а сами они выполнены детской пастельно-песчаной темперой. У одного из них, судя по носу, был череп животного, кошки или собаки. – Пугающе, – прокомментировала она. – Пришельцы, – сказал он с гордостью. – Позаимствовал кое-что из голограффити в нашем районе. Э Хасида специализировался на инопланетянах. Наполовину японец, наполовину спанглиш, он легко переходил от ярких основных красок майя и мексиканских мотивов к спокойным приземленным пастельным тонам старой Японии; от пейзажей к трансформированному поп-арту. Его работы пугали и приводили в восторг. Мэри была бы рада Эрнесту и без его таланта; с ним он идеально дополнял ее, подрывающая основы тревожащая просвещенность против ее прагматичности склонности управлять невозмутимости. – Можешь рассказать? – спросил он, присаживаясь рядом с ней на край дивана и веля на языке управляющих машинами жестов – языке собственного изобретения, – чтобы им принесли еду. Три арбайтера, по виду собранные из металлолома, преображенного в изящные абстракции бочкообразные округлости и кубистские ребра черные и серые, развернулись и покатили в ту часть квартиры, что служила кухней и питомником нанопроектов. – Вероятно, я отправляюсь в Эспаньолу, – сказала она. – На всякий случай уже оформляются документы. Подозреваемый улетел. – Подозреваемый в чем? – Восемь убийств. Одна ночная оргия. Эрнест свистнул. – Бедная Мэри. Ты тяжело переживаешь это. – Ненавижу, – сказала она. – Ты слишком сопереживаешь. Посмотри; ты только расслабилась и опять напряглась. Она разжала пальцы и покачала головой. – Это не гнев, это досада. – Ее черные глаза изучали его лицо. – Почему люди способны так поступать? Как могут происходить такие ужасные вещи? – Не все такие же уравновешенные, как ты… и я, – сказал Эрнест со слабой улыбкой. Она покачала головой. – Я найду этого сукина сына. – Теперь похоже на гнев, – заметил Эрнест. – Я хочу, чтобы все это закончилось. Хочу, чтобы все мы повзрослели и были счастливы. Все мы. Эрнест с сомнением хмыкнул. – Ты зои. Это как хирург. Если у всех все хорошо, вы без работы. – Я бы не прочь. Ты… – Мэри поискала слова, не нашла. Проявление ее сомнений и слабости. Последние два года Эрнест был ее жилеткой. Свою роль он играл спокойно, ее личный психохирург-утешитель. – У меня сегодня даже нет времени на любовь. – При выборе «обед или любовь» ты выбираешь мой обед? – Ты хороший повар. – Ты уже сколько часов на ногах? – Очень много. Но у меня был перерыв, а теперь вот другой. Не волнуйся. Эрнест, ты слышал об Эмануэле Голдсмите? – Нет.