— Хотя большую часть он заплатил золотом, — добавил прощелыга-чиновник. — Он мне еще больше нравится! — хохотнул Овейн. Усадьба принца Кадви оказалась построенным еще римлянами просторным домом с портиком и колоннами. Дом был повернут в сторону лесистой долины с широким руслом впадающей в море реки Экс. Кадви был принцем думнониев, племени, которое дало название всей нашей стране. Одновременно Кадви был и вождем расползавшегося во все стороны племени, что населяло землю между Иской и Керновом. Было время, когда все племена Британии считались отдельными, и человек из Катувеллани нисколько не был похож на жителя Белги, но римляне всех перемешали. Лишь некоторые племена, вроде племени Кадви, сохранили свой особый облик. Это племя считало себя самым главным среди бриттов, и люди его татуировали лица символами своего клана. В каждой долине обитал отдельный клан, обычно состоявший из дюжины семей. Соперничество между кланами было жестоким, но ничто не могло сравниться с враждой и соперничеством между всем племенем принца Кадви и остальной Британией. Столица племени Иска, римский город с крепкими стенами и каменными строениями, своей роскошью и великолепием могла поспорить с лучшими городами Гвента. Однако Кадви предпочитал жить вне города в собственном поместье. Земли Кадви были богатыми, но принц желал сделать свои владения еще богаче. Тем вечером мы сидели на открытой площадке под портиком, смотревшей прямо на обширные угодья Кадви. Вечер был мягким, и ужин подали отличный. — Бывал на торфяниках? — спросил принц у Овейна. — Никогда, — сказал Овейн. Кадви хрюкнул. Я видел его на Высоком совете Утера, но сейчас мог хорошенько разглядеть этого человека, чьей обязанностью и честью было охранять Думнонию от набегов со стороны Кернова или из далекой Ирландии. Принц был низеньким, лысым человечком средних лет, крепко сбитым, с голубыми племенными отметинами на щеках, ногах и руках. Он носил одежду бриттов, но обожал свою римскую виллу с мощеными дорожками, колоннами и водопроводной водой, которая бежала по каменному желобу через весь внутренний двор прямо к портику, где образовывала небольшой пруд для мытья ног. Кадви, решил я, живет хорошей жизнью. У него богатые урожаи, его овцы шерстисты, а коровы тучны, его многочисленные жены веселы и счастливы. Саксы не угрожают его владениям. И все же ему явно этого было мало. — На торфянике есть деньги, — хвастливо проговорил Кадви. Он был здорово пьян, его люди, сидевшие вокруг стола, тоже отяжелели от вина и еды. — Олово. И золото. Может быть. Но олова много. Ужин кончился. Кадви раздал девушек-рабынь воинам, и теперь они с Овейном, оставшись наедине, просто болтали. Я сидел так тихо и неподвижно, что они меня, наверное, и не замечали. — Хочешь олова? — спросил Кадви. — Олово хотят многие люди. Без олова нельзя сделать бронзу, и потому в Арморике, не говоря уж о наших землях, за него дают большую цену. — Он повел расслабленной рукой, словно охватывая всю Думнонию, потом рыгнул, удивленно потряс головой и попытался успокоить свой желудок добрым глотком вина. Затем нахмурился, явно стараясь припомнить, о чем говорил. — Олово, — наконец произнес он, вспомнив. — Ну, расскажи мне о нем, — наклонился к принцу Овейн. Он косил взглядом на одного из своих людей, который раздел донага девушку-рабыню и лил ей на живот масло. — Это не мое олово, — сказал Кадви. — Значит, чье-то, — набычился Овейн. — Хочешь, спрошу у Ливеллина? Он умный пройдоха, когда дело касается денег и владений. В этот момент весельчак, ливший на девушку масло, принялся с размаху шлепать ее по животу, и тяжелые желтые капли летели на хохочущих зрителей. — Беда в том, — повысил голос Кадви, пытаясь отвлечь внимание Овейна от голой девицы, — что Утер позволил людям из Кернова прийти и разрабатывать заброшенные римские рудники. Эти прохвосты должны, отметь себе, посылать дань в вашу сокровищницу, но негодяи отвозят олово назад в Кернов. Это я знаю точно. Овейн насторожился. — Кернов? — Они добывают деньги прямо из нашей земли. Нашей земли! — раздраженно воскликнул Кадви. Кернов был отдельным государством, таинственной землей в самой отдаленной части западного полуострова Думнонии, землей, которой никогда не правили римляне. Большую часть времени эти люди жили с нами в мире, но иногда король Марк вдруг вылезал из кровати своей последней жены и посылал отряд грабителей за реку Тамар. — Что делают тут люди из Кернова? — разъярился Овейн. — Я же толкую! Крадут наши деньги. И не только это. Эти рудокопы не платят всего, что должны. Но ты никогда этого не докажешь. Никогда, даже если твой умный парень Ливеллин сунется в ту торфяную дыру и сумеет подсчитать, сколько олова они добывают в год. — Кадви отмахнулся от назойливого мотылька и мрачно покачал головой. — Они под охраной закона. Утер им потакал, вот они и думают, что им все нипочем. Овейн рассеянно пожал плечами. Он увлеченно следил за полудюжиной пьяных солдат, которые гонялись за девушкой, чье обнаженное тело, покрытое масляной пленкой, блестело при свете факелов. Девушка была увертливой и скользкой от масла, и обессилевшие от хохота охотники никак не могли ее схватить. Я еле сдерживался, чтобы не захихикать. Овейн резко повернулся к принцу. — Тогда пойди туда и убей нескольких бастардов, — сказал он так, будто предлагал съесть кусок жареного мяса. — Я не могу, — покачал головой Кадви. — Почему? — Утер дал им защиту. Если я нападу на них, они пожалуются Совету и королю Марку и заставят меня заплатить за каждого убитого рудокопа. — Жизнь раба была дешевой, а хороший рудокоп стоил так высоко, что даже богатому принцу вроде Кадви заплатить королевскую пошлину было разорительно. — Но как они узнают, что напал на них именно ты? — жестко усмехнулся Овейн. Вместо ответа Кадви ткнул пальцем в щеку. Голубые татуировки могли выдать его людей с головой. Овейн серьезно кивнул. Натертую маслом девушку наконец удалось повалить и пригвоздить к полу. Она лежала в кустах, росших на нижней террасе в окружении своих гогочущих преследователей. Овейн раскрошил кусок хлеба, хмыкнул и снова поднял взгляд на Кадви. — Итак? — Итак, — коварно улыбнулся Кадви, — дело могло бы сладиться, найди я людей, которые сумели бы немного порастрясти бродяг-рудокопов. Это заставит их искать у меня защиты, понимаешь? А расплатой будет олово, которое они сейчас посылают королю Марку. А твоя доля... — он помолчал, испытующе глядя на Овейна, — твоя доля — половина стоимости олова. — Сколько? — быстро спросил Овейн. Они говорили теперь так тихо, что мне пришлось напрягаться, чтобы сквозь хохот и веселые выкрики солдат расслышать хоть слово. — Пятьдесят золотых слитков в год. Вот таких. Кадви вытащил из кошелька слиток золота размером с рукоять меча и покатил его по столу в сторону Овейна. — Такой большой? — Даже Овейн был ошарашен. — Торфяник — богатое место, — мрачно проговорил Кадви. — Очень богатое. Овейн перевел взгляд на раскинувшуюся внизу долину Кадви, где в неподвижной, серебряной, как клинок меча, реке лежало плоское отражение торфяника. — Сколько там рудокопов? — деловито спросил он. — В ближайшем поселении, — Кадви на мгновение задумался, — семьдесят или восемьдесят человек. И конечно же без счету рабов и женщин. — А как много таких поселений? — Три, но остальные два чуть в стороне. Меня интересует ближнее. — Нас только два десятка, — осторожно сказал Овейн. — А ночь на что? — усмехнулся Кадви. — На них никогда никто не нападал, потому и посты не будут выставлены. Овейн отхлебнул вина из рога. — Семьдесят золотых слитков, — сказал он твердо. — Не пятьдесят, а семьдесят. Принц Кадви секунду подумал, потом согласно кивнул. Овейн усмехнулся. — Почему бы нет, а? — гоготнул он и погладил широкой ладонью золотой слиток, затем вдруг быстро, как змея, обернулся и впился в меня острым взглядом. Я не двинулся, делая вид, что весь поглощен созерцанием голой девушки, которая плотно приникла всем телом к одному из татуированных воинов Кадви. — Ты не заснул, Дерфель? — резко спросил Овейн. Я испуганно подпрыгнул, будто от неожиданности. — Лорд? — И растерянно захлопал глазами, притворяясь, что последние несколько минут мои мысли бродили где-то далеко. — Отличный парень, — сказал Овейн, довольный, что я ничего не слышал. — Хочешь одну из этих девочек, а? Я вспыхнул. — Нет, лорд. Овейн расхохотался. — Этот юнец только что раздобыл себе хорошенькую маленькую ирландочку, — подмигнул он Кадви, — потому пока остается ей верен. Но он научится. Когда попадешь в Потусторонний мир, малыш, — он опять повернулся ко мне, — ты не станешь печалиться о мужчинах, которых не убил, но здорово пожалеешь о женщинах, мимо которых прошел. Гигант говорил мягко и даже нежно, почти ворковал. В первые дни моей службы я побаивался Овейна, а он любил меня и хорошо со мной обращался. Теперь он снова уставился на Кадви. — Завтра вечером, — тихо сказал он. — Завтра вечером. Мое почти мгновенное перемещение из Тора Мерлина в отряд Овейна было похоже на прыжок из этого привычного мира в иной. Я глядел на луну и думал о длинноволосых людях Гундлеуса, перебивших защитников Тора, а перед моим мысленным взором стояли люди на торфянике, которые окажутся перед звериным лицом той же жестокой опасности уже этой ночью. Я понимал, что ничего не смогу сделать, чтобы остановить это, хотя твердо знал, что это надо остановить, но судьба, как твердил нам Мерлин, неумолима. Жизнь — шутка богов, любил повторять он, и тут нет справедливости. Нужно научиться смеяться, сказал мне как-то Мерлин, иначе нахнычешь себе смерть. Наши щиты были густо вымазаны дегтем, взятым у лодочников, чтобы они походили на черные щиты ирландских всадников Энгуса Макайрема. Их длинные остроносые лодки привозили воинов, чтобы совершать набеги на северное побережье Думнонии. Данный Кадви проводник с татуированными щеками весь день вел нас через зеленую тенистую долину, медленно поднимавшуюся к неясно манящему торфянику, он изредка проглядывал сквозь прорехи в густой листве высоких деревьев. Это был приятный лес, в котором то и дело мелькали олени и лопотали быстрые холодные ручьи, сбегавшие к морю с торфяника. К вечеру мы уже были на окраине торфяника, а с наступлением темноты взбирались по козлиной тропе к вершине. Место это было таинственным. Древние люди, жившие здесь, оставили в долинах свои священные, окруженные камнями круги, а вершина была увенчана непонятной кучей серых камней, наваленных в беспорядке. Через топкие, коварные низины проводник провел нас быстро и уверенно. Овейн сказал нам, что люди на торфянике восстали против короля Мордреда, а их вера велит бояться пришельцев с черными щитами. Это было ловко придумано. Я и сам поверил бы этой сказке, не подслушай вчера его разговор с принцем Кадви. Вдобавок Овейн пообещал нам кучу золота, если мы все сделаем как надо, но предупредил, что этот ночной набег должен остаться в тайне, ибо у нас нет приказания Совета вершить суд. По дороге к торфянику в самой гуще леса мы наткнулись на старое святилище, возведенное под дубами, и Овейн заставил каждого из нас поклясться смертным словом, что впредь мы будем держать язык за зубами. Из заросших мхом ниш в полуразрушенных стенах на нас строго взирали пустыми глазницами ветхие черепа. В Британии повсюду попадались подобные древние, скрытые в чащах святилища — явные свидетельства того, как накануне появления римлян в религии страны безраздельно властвовали друиды. Но и теперь еще сельские жители тянулись к своим богам и приходили сюда с мольбами о помощи. И мы тоже в тот час среди древних дубов, с которых свисали бурые клочья лишайника, опустились на колени перед черепами, и каждый коснулся рукояти меча Овейна. А те избранные, кто был посвящен в тайны Митры, удостоились поцелуя Овейна. Затем, получив благословение богов и поклявшись убивать, мы двинулись навстречу ночи. Первое же место, куда мы попали, оказалось ужасно грязным. Огромные плавильные костры плевались искрами и чернили небеса жирными клубами дыма. Между кострами теснились приземистые хижины. Над всем высились огромные слежавшиеся угольные кучи, похожие на мрачные черные склепы. В горле першило от едкого горького запаха. Эта горная деревушка скорее походила на королевство Аровна, властителя Потустороннего мира, чем на человеческое поселение. Как только мы приблизились, залаяли собаки, но ни один из жителей деревушки даже не проснулся. Никто здесь не позаботился даже о малой защите — ни забора, ни земляного вала. Возле телег стояли привязанные к колу приземистые лошадки — пони. Завидев нас, они беспокойно заржали, но и тогда никто не вышел, чтобы выяснить причину шума. Деревушка спала. Все хижины были круглыми, сложены были из камня и крыты торфяными плитами. Лишь в центре поселения различались силуэты двух старых римских зданий, квадратных, высоких и мощных. — На каждого из нас выйдет по два человека, если не больше, — прошипел Овейн, — и это не считая рабов и женщин. Нападайте стремительно, убивайте быстро и не оставляйте без прикрытия спину. Держитесь вместе! Мы разделились на два отряда. Я оказался рядом с Овейном. Железные кольца в его бороде грозно поблескивали в свете костров. Собаки лаяли, кони ржали, наконец, подал голос молодой петушок. И только тогда из хижины выполз какой-то мужчина, пожелавший узнать, с чего бы всполошилась скотина. Но было уже слишком поздно. Бойня началась. Потом я видел множество подобных кровавых расправ. В деревнях саксов мы, прежде чем начать резню, поджигали хижины, но этот грубый камень и сырые торфяные плиты не горели. Мы выхватывали из костров горящие головни, совали их внутрь хижин и врывались с копьями и занесенными мечами. Иногда пламя было таким сильным, что обитатели хижины сами выскакивали наружу, где их уже поджидали безжалостные клинки, рубившие, как топоры мясников. Если же огонь не выгонял на улицу всю семью, Овейн приказывал врываться сразу двоим, в то время как остальные подстерегали у входа. Я знал, что очередь совершать кровавую работу дойдет и до меня. Я страшно боялся, понимая, что не осмелюсь ослушаться приказа. Я был повязан ужасной клятвой, и отказ означал смерть. Ночь наполнилась воплями. Первые несколько хижин дались нам достаточно легко, потому что люди спали или только-только проснулись. Но по мере нашего продвижения в глубь деревушки сопротивление становилось более яростным. Два человека напали на нас с топорами, однако с ними быстро справились наши копьеносцы. Женщины с детьми на руках разбегались в разные стороны. На Овейна прыгнул разъяренный пес, но тут же, повизгивая, рухнул на землю с переломанным хребтом. Я увидел, как женщина, прижимая младенца к груди и таща за собой окровавленного ребенка постарше, пыталась скрыться от разящих мечей и копий, и внезапно вспомнил последний выкрик Танабурса о том, что моя мать жива. В этот момент я с ужасом осознал, что старый друид, наверное, проклял меня за покушение на его жизнь. До сих пор счастливая судьба оберегала меня, но теперь я чувствовал, как зло окутывает, окружает, словно невидимый лютый враг. Я дотронулся до шрама на левой ладони и стал молиться Белу, чтобы он отвратил проклятие Танабурса. — Дерфель! Лисат! Ваша хижина! — прокричал Овейн, и я, не успев опомниться, подчинился приказу. Отбросив меч, я метнул горящую головешку в дверь и буквально вполз в низкий проем. Дети заверещали. Полуобнаженный человек прыгнул на меня с ножом. Я с трудом увернулся, споткнулся, упал на девочку и нанес удар копьем ее отцу. Острие скользнуло по ребру, мужчина начал валиться на меня. Вот-вот его нож вонзится мне в горло! Но Лисат подоспел вовремя и ударил его копьем. Человек согнулся пополам, прижал руки к животу. Лисат выхватил нож и устремился к вопящим детям. Я поскорее вынырнул наружу. Наконечник моего копья был окровавлен. Овейну я сказал, что в хижине был лишь один мужчина. — Пошли! — крикнул Овейн. — Деметия! Деметия!