Они направили на нее лучи фонарей. От края до края, сверху донизу, доска была исчеркана цифрами, символами и буквами, все они были уложены так же плотно, как контракт Сфинкса, и выписаны белым, как кость, мелом. Эта работа несла на себе следы множества рук, множества стираний. На мгновение показалось, что в библиотеке нет ничего, кроме этого плотного монолитного кода. Потом Хейст крикнула: «Берегись!» – и темная глыба, лежавшая на скамейке, вскочила с испуганным возгласом. Закутанный в одеяло ход, похоже, пробудился ото сна, хотя его сонливость быстро прошла при виде пистолета Эйгенграу. Ход скатился со скамьи за мгновение до того, как генерал выстрелил из пушки. Дульная вспышка была яркой, как взорвавшийся в небе метеор. Выстрел разбил стол надвое, а скамейку за ним превратил в щепки. Сквозь облако поднявшейся пыли и дыма ход снова возник в нескольких шагах от них. На бегу он что-то нащупывал, что-то маленькое и хрупкое, и оно как будто сломалось один раз, а потом – и второй. Генерал с треском раскрыл пистолет, чтобы вытащить раскаленную добела гильзу. Эдит вскарабкалась на ближайшую столешницу и прыгнула вслед за ходом, который сбросил одеяло и остался обнаженным по пояс. Добравшись до главного прохода между столиками, он остановился, присел на корточки и наконец чиркнул укороченной спичкой – после всех его стараний от нее осталась, считай, одна головка. Он оглянулся на Эдит, прыгнул на ближайший к нему стол и бросил пламя в борозду пороха на полу. Искрящийся порошок побежал от него быстро, как мышь, прокладывая путь к доске. Эдит не знала, куда ведет пороховая линия, знала только, что в конце запала ничего хорошего не ждет. Она перепрыгнула через голову хода, пошатнувшись при приземлении, но удержалась от падения и помчалась за шипящей искрой на полу, которая замерла лишь на мгновение, чтобы вспыхнуть вновь. Проход закончился, и пламя было уже достаточно близко, чтобы осветить место назначения: деревянный бочонок, засунутый под край доски. Поскольку расстояние до него оставалось совсем небольшое, а времени на раздумья не оставалось вовсе, Эдит нырнула вперед и потянулась своим движителем за искрой. Та сверкнула у самого бочонка. Эдит хлопнула ладонью по огню, погасив его с такой силой, что камень внизу треснул. – Останови его! Останови! – крикнул Эйгенграу из-за спины. Эдит перекатилась на спину и наблюдала, как Джорджина и генерал мчатся к ходу. Ход жадно пил из маленького стеклянного флакончика. Хейст схватила его за запястье и вытряхнула сосуд. Тот разлетелся вдребезги на каменном полу, уже пустой. Эйгенграу подхватил хода под мышки и швырнул его на ближайший стол. Поднявшись на ноги, Эдит бросилась туда, где генерал прижимал корчащегося пленника. Ход был миниатюрным человеком – безусловно, достаточно маленьким, чтобы пройти по туннелю через стену Колизея. Хотя его кости были едва ли больше детских, принадлежали они пожилому человеку. Толстые стекла очков разбились – очевидно, в драке. Оставшиеся осколки подчеркивали маленькие, глубоко посаженные глаза. Следы выпитого яда уже были видны на его лице. Губы посинели, а кровеносные сосуды на щеках вздулись и лопнули. – Есть и другие? – требовательно спросил Эйгенграу, и его голос был полон энергии, хотя выражение лица оставалось бесстрастным. – Все пропало, – сказал ход, улыбаясь, хотя тут же быстро поморщился и закашлялся. – Я не могу поверить, что заснул. Столько дней в дозоре – и все впустую. – Что все это значит? – спросил генерал, встряхивая мужчину. – Почему ты здесь? – Если надо срубить дерево топором, придется потратить немного древесины на топорище. – Голос хода с каждым словом звучал все более хрипло. – О чем ты говоришь? Что вы задумали? – Увидеть, как небесный воротник затягивается в петлю. Увидеть, как Король Ходов вытаскивает черного червя из норы. Увидеть, как короли обращаются в прах, а люди, помнящие их, забываются. Увидеть развалины Башни, разбросанные по земле. Проглотить наши языки и вырастить новые. – Испещренные сосудами глаза хода, казалось, смотрели сквозь тех, кто склонился над ним. Он произносил слова, которых они не понимали, его голос становился все тоньше и слабее, превращаясь в хриплый шепот. Затем он сказал с внезапной ясностью: – Приди, Король Ходов! Из его груди с шипением вырвался последний вздох. Пока ход остывал на столе, генерал сел на ближайшую к доске скамью и, положив руки на колени, уставился на непонятный код. – Может быть, это ничего и не значит, – сказала Хейст. – Они сотворили абракадабру из букв – может, с цифрами то же самое. – Возможно, – проговорил генерал. – Я знаю в городе несколько человек, которые в юности изучали математику. Может, они сумеют найти в этом смысл – по крайней мере, понять, существует ли он. – А я-то думала, что фанатики – кучка безграмотных луддитов, – сказала Эдит, прищурившись на формулу. – Марат полон сюрпризов. – Люк Марат? – переспросил Эйгенграу. Эдит спросила, откуда генерал знает это имя. – У него есть небольшая банда фанатиков, которые время от времени появляются, чтобы досадить нам. Несколько лет назад они даже атаковали заставу. Мы довольно легко отбились, но меня поразила их решимость, если не военный талант. – Это больше, чем «небольшая банда», генерал, – сказала Эдит, склонив голову набок. – Я думаю, у Марата грандиозные планы – амбиции, которые затронут каждый дом и удел в Башне. Сфинкс полагал, что Марат что-то здесь прячет, хотя и не знал, что именно. Должно быть, это оно и есть. Что бы это ни было. – Фанатики любили портить книги, а не читать их, – заметила Хейст. – Война нужна для защиты идеалов, а не для их воплощения. – Раскатав рукава, Эйгенграу встал. – Если бы Марат думал, что сможет извлечь выгоду из этих полок, я не сомневаюсь, что он бы на такое пошел. Свет лампы Эдит упал на что-то под нижней кромкой доски. – Подождите минутку, – сказала она и потянула ее за край. Доска со стоном поднялась, взбираясь по рельсам с помощью утяжеленных шкивов. Металлическая меловая перекладина второй доски выглядывала из-под первой. Сильным толчком Эдит отправила внешнюю доску вверх. Нижнюю доску заполняла огромная и подробная схема. Эдит пришлось отступить назад, чтобы охватить ее взглядом целиком. Схема, по-видимому, включала несколько ракурсов одной машины – вид сбоку, вид сверху и поперечное сечение. На первый взгляд устройство напоминало стеноход Сфинкса, но у этого движителя были десятки суставчатых ног. Некоторые его части выглядели похожими на многоножку. Изогнутые бронированные пластины покрывали спину во всю длину. Поразмыслив, Эдит вспомнила кое-что другое. Эта штука выглядела как окаменелость в книге, которую она забрала из комнаты Сенлина, – книге с наклейкой этой самой библиотеки. Движитель был похож на трилобита, но из-под панциря торчали пушки и пики. На виде сбоку, который показывал внутренность машины, изображались сидящие и стоящие фигуры, десятки фигур, нарисованных для масштаба. С первого взгляда она представила себе, что внутри «трилобита» может поместиться сотня человек. – Что же это такое? – спросил Эйгенграу, и его голос дрогнул от благоговейного страха. – Я думаю… я думаю, это осадная машина, – сказала Эдит, ее взгляд скользил по шипам на спине движителя, которые извергали пламя, тщательно размещенным щелям для стрелков и трехлапым якорям, свисающим с брюха. На носу машины торчал огромный выступ, похожий на зазубренный камертон, – возможно, что-то вроде тарана? – Боже мой! Она должна быть огромной, – сказал генерал. – Они ведь не надеются построить такую штуку, правда? – Боюсь, именно на это они и надеются. – Эдит указала на нижний угол доски. – Смотрите. Там печатными буквами, более подходящими для надгробного камня, были начертано: КОРОЛЬ ХОДОВ. Глава тринадцатая Человек может протухнуть, как яйцо: по скорлупе и не заметишь, что содержимое испорчено. Джумет. Чашу ветра я изопью К концу дня некогда похожая на склеп библиотека была полна жизни и света. Десятки солдат прочесывали каждый проход, полку и закуток в поисках дальнейших откровений. Эксперты по боеприпасам искали мины-ловушки и извлекли примитивную бомбу, оставленную ходами, чтобы уничтожить доказательства своей работы. Пыльные газовые канделябры очистили и вновь зажгли, фотографа «Грезы» и его драгоценное оборудование опустили вниз под громкие нервные крики, а самые яркие умы кольцевого удела призвали для изучения двух досок. Констебли осмотрели секретный лагерь в поисках улик и через несколько часов объявили, что шесть ходов жили и работали в библиотеке уже год, а может быть, и дольше. Судя по следам ног и оставшейся одежде, все они были не выше пяти футов ростом. Личности ходов все еще оставались неустановленными, но появились намеки относительно того, чем занимался каждый из них. У их спальных мест лежали стопки книг, посвященные определенным темам. Исходя из этого, констебли полагали, что двое были инженерами-механиками, двое – физиками, один – биологом, еще один – химиком. Нескольких бывших мальчишек из Фалд доставили к генералу, который их и допросил. Ребята быстро признались в контрабанде провизии в обмен на эротические книги и анатомические исследования, которые раньше стояли на полках библиотеки. Фалды узнали об этих непристойных экземплярах благодаря слухам, точный источник которых не могли вспомнить. Эдит и Джорджина помогали, насколько позволял Эйгенграу. Сходство между схемой и блуждающими двигателями Сфинкса, ремонтировавшими Башню, не ускользнуло от внимания генерала, и он не был уверен, предполагает ли это открытие заговор между ходами и Сфинксом или восстание против загадочного изобретателя. Эдит напомнила генералу, что именно она обнаружила след, ведущий в библиотеку. Если она заговорщица, то она также должна быть идиоткой и саботажницей. В конце концов Эдит убедила Эйгенграу предоставить ей фотографию чертежей, чтобы поделиться ими со Сфинксом. Эйгенграу согласился доставить снимки утром. К тому времени, как они с Хейст выбрались из ямы, наступил вечер. Понимая, что обе голодны, блюстительницы покинули пустой Колизей под хор птичьих криков, подобающих весеннему саду. Площадь была забита портшезами и детьми на ходулях, которые продавали газеты, букеты и маленькие фляжки с ежевичным бренди. Они вернулись в порт, где пушки «оловянных солдатиков» поникли, а флаги гавани были приспущены в честь покойного комиссара Паунда. Дань уважения показалась Эдит фальшивой, но, похоже, покойник уже наслаждался возрождением своей популярности. Заголовки вечерних газет, которые выкрикивали на улицах, называли судьбу Паунда «трагической и несчастливой» и намекали на сложное наследие. Хейст приписала колебание общественных настроений безвременной кончине его дочери. – Единственное, что Пеллы любят больше, чем козла отпущения, – это хорошенький труп, – сказала она. Теперь «Арарат» временно находился под командованием кронпринца Пипина Ле Мезурье, который в густеющих сумерках наблюдал за пополнением корабельных запасов. Принц, чей силуэт напоминал тыкву, отсалютовал им над заливом открытого воздуха. Помахав в ответ, Хейст сказала: – Вижу, Пипин наводит порядок в гнезде. Он хочет передать комиссарский пост своему сыну Франциску. Я думаю, что король отдаст его герцогу Вильгельму Пеллу, но поглядим. – А кого бы ты предпочла? – Я скорее дам обезьяне заряженный пистолет, чем пугач кому-нибудь из них. Они пересекли трап, и Эдит взялась за тяжелую ручку стальной двери. Прежде чем открыть люк корабля, она обратилась к Хейст через плечо: – Байрон немного чувствителен к своей внешности. Я знаю, что ты давно его не видела, но была бы очень признательна, если бы ты не пялилась на него. Хейст заверила, что не станет, и Эдит с радостью впустила ее на борт. Байрон встретил их в коридоре. На нем был красный костюм, который казался чем-то средним между военной формой и сюртуком дворецкого. От недавних усилий олень слегка запыхался, но выглядел вполне счастливым. На вытянутой ладони он держал серебряный поднос с двумя бокалами бурлящего шампанского. Эдит обрадовалась, увидев, что он все еще носит пистолет под одеждой. – Блюстительница Хейст, как я рад вас видеть, – сказал Байрон, склонив голову. Джорджина с обаятельной улыбкой поклонилась в ответ и приняла предложенный бокал. – Байрон, я тоже рада тебя видеть. Я не совсем помню нашу последнюю встречу, но виню в этом скорее потерю крови, чем слабое впечатление. – Она отпила шампанское и оглядела сияющий коридор – лампы, стекло, полировка. Интересно, пришло в голову Эдит, что же гостья обо всем этом думает, о странном переходе от стального корпуса снаружи к матовому стеклу кают внутри? – Вы содержите корабль в чистоте, – сказала Хейст. – Он повсюду ходит за мной с совком для мусора, – сказала Эдит с улыбкой и, взяв свой бокал, осушила его одним глотком. – Вот почему здесь так чисто, – сказал Байрон, а затем, заметив помятое состояние капитана, добавил, слегка нахмурившись: – Длинный день, сэр? – И насыщенный событиями. Я так рада, что вернулась домой. – Она стянула с себя шинель. – А где же остальные члены вашей команды? – спросила Хейст, вытягивая шею. – Идем. Я тебя с ними познакомлю, – сказала Эдит. Байрон извинился и ушел, чтобы закончить приготовления к ужину, и Эдит повела Джорджину по передней лестнице на орудийную палубу. Когда они миновали огромную дверь в вестибюле с надписью «Машинное отделение», Хейст остановилась: – Я бы хотела посмотреть, что у вас там за котел. – На самом деле это скорее кладовка, – сказала Эдит, пренебрежительно взмахнув рукой. – И я думаю, что ты предпочла бы увидеть сначала это. Они подошли к краю длинной и широкой орудийной палубы, и Эдит крикнула: – Блюститель на палубе! Хейст ахнула, увидев блестящие ряды богато украшенных пушек. Лошади, козы, слоны и тигры, изображенные в виде пушечных стволов, казалось, сами явились для осмотра. Она протянула руку и погладила серебряную гриву льва, затем рога быка и морду кабана. Стряхнула пылинку с плеча механического канонира. Его круглое лицо хранило нарисованное выражение совершенного, хотя и несколько потертого спокойствия.