– Так это ты меня убила? – Красная Рука говорил без злости и обвинений. Его голос, высокий и немного хрипловатый, звучал пытливо, почти весело, но не сердито, что смутило Эдит. – Верно. Но в ее защиту скажу, что в то время ты вел себя очень плохо. – Правда? Мне очень жаль, – сказал Красная Рука, оглядывая Эдит от пушистого воротничка до тапочек и обратно. – Она выглядит довольно сильной. И злой. Я думаю, что она хочет убить меня. – Очень проницательно, Охряник. Наблюдательность к тебе тоже возвращается. И я думаю, что ответ – вероятно, да, – сказал Сфинкс. – Из-за того, кем я был? – Красная Рука уже приближался к Эдит и Ирен. Он был бос и шел нетвердой, шатающейся походкой. Когда разбитые флаконы захрустели под его пятками, он, казалось, не почувствовал никакой боли. Ирен выпятила грудь и встала на цыпочки, изо всех сил стараясь выглядеть устрашающе. Красная Рука улыбнулся ей, разинув рот, как турист перед памятником. – Замечательно, – пробормотал он и потянулся к ее лицу. Красный свет покрывал кончики его пальцев. – Трудно даже заподозрить, что мы принадлежим к одному виду, правда? Ты словно гора. Я – предгорье. Ирен зарычала на него, и он убрал руку. Он повернулся к Эдит, неуклюже, как жеребенок. Она изо всех сил постаралась скрыть страх, – хотя, конечно же, боялась. Но он, казалось, был слишком поглощен броской машиной у нее на плече, чтобы заметить ее мужественную позу. – Какой грозный инструмент! – сказал Охряник, задумчиво пощипывая себя за подбородок. Пока он изучал лишенные изящества пластины и грубые углы, Эдит согнула движитель, чтобы показать его силу и отпугнуть Охряника, хотя демонстрация не произвела должного эффекта. Он радостно зааплодировал и сказал: – Как приятно снова видеть вас в игре, господин Рука! – Ничего страшного, Охряник. – Сфинкс повернулся к Эдит. – Вот видишь! Он совершенно изменился. Он наивен, словно лань. Эдит усмехнулась: – Конечно, ты же не думаешь, что мы поверим в его безобидность. Он запросто схватил в полете стофунтовую тележку, как подушку! – Он наивен, Эдит, а не слаб. – Мантия Сфинкса скользила под ним, пока он кружил вокруг группы. – Очень важно, чтобы вы поладили. Охряник будет вашим пилотом. – На вахту прибыл, капитан! – сказал Красная Рука, салютуя Эдит с лягушачьей улыбкой. – Ты действительно думаешь, что я возьму его в команду? – Думаю. Возможно, если бы ты не помогла сбежать вашему последнему пилоту, мы бы не оказались в таком положении, – сказал Сфинкс, и Эдит почувствовала укол вины при мысли об Адаме. Интересно, как ему живется среди искровиков. – Капитан должен доверять своей команде. И как, по-твоему, я могу ему доверять? – Не мог бы ты повернуться, Охряник? – Сфинкс покрутил в воздухе черным бархатным пальцем. – Вот так. Спасибо. А теперь, пожалуйста, расстегни рубашку. Эдит и Ирен даже не пытались скрыть смущения от приказа Сфинкса, хотя их отвращение сменилось болезненным восхищением, когда они увидели обнаженную спину Красной Руки. Его позвоночник был заключен в медный панцирь, который тянулся от затылка до пояса. Кожух отражал выпуклости хребта, но между полированными позвонками сиял красный свет мощной среды Сфинкса. – Как вы могли заметить, у него больше нет наруча, – сказал Сфинкс, постукивая по своему пустому запястью, словно спрашивая, который час. – Манжета позволяла ему самому менять батарейки, но теперь все изменилось. Нет, теперь ему нужна помощь. – Сфинкс нажал на третий сверху позвонок на хребте Красной Руки, и из него выдвинулись четыре ячейки, обнажив верхушки четырех пузырьков. – Их нужно менять по меньшей мере каждые сорок восемь часов. – Довольно часто, – сказала Эдит. Ее новая рука могла работать больше недели на одной батарейке. – Да, но среда, по существу, заменила энергию, которую его тело могло бы произвести самостоятельно. У него больше нет возможности черпать силы из еды или сна. Так как он не может сам заменить батарейки, ему придется полагаться на вас, чтобы продолжать жить. Если он когда-нибудь предаст вас, то предаст и самого себя. – Значит, я должна поверить, что у него есть инстинкт самосохранения? – спросила Эдит. – Конечно есть, – сказал Охряник, снова застегивая рубашку. Он повернулся к ним с дружелюбной улыбкой. – Смерть – интересная драма, но я уже видел ее однажды. Я не уверен, что готов просидеть на бис. – Вот видишь! – радостно воскликнул Сфинкс. – Вам нужен Охряник, чтобы управлять кораблем, и ему нужно, чтобы вы меняли батарейки. Взаимная потребность лучше доверия. – И все же это очень большой корабль, – сказала Эдит. – А как насчет остальных членов моей команды? – Это и есть остальные члены команды, – сказал Сфинкс и рассмеялся, увидев раздражение на лице Эдит. – Не волнуйся. «Авангард» летает почти сам по себе! Глава вторая Неожиданный стук в дверь моей квартиры в той же степени желанен, как барабаны армии вторжения. Орен Робинсон из «Ежедневной грезы» На мостике «Авангарда» прозвучал сигнал тревоги: одинокая ксилофонная нота, которая, казалось, исходила из ниоткуда и одновременно отовсюду. – Заткнись, заткнись, заткнись! – сказала Ирен с нарастающим раздражением сквозь стиснутые зубы. Сигнал тревоги раздавался раз в минуту, каждую минуту в течение последних шести дней. За это время он превратился из забавы в досаду, а потом – в настоящую пытку. Мостик, который сам по себе превосходил всю главную палубу «Каменного облака», казалось, спроектировал ювелир: все было сделано из золота, серебра или другого драгоценного сплава. Панели управления кораблем, занимающие три из четырех стен мостика, заполняли кнопки и поворотные переключатели, изукрашенные не хуже перстней с печаткой. Посреди этих кнопок и переключателей вспыхивали сотни граненых лампочек. Их красные, белые и зеленые огни были настолько яркими, что комната засверкала. Ряд хрустальных циферблатов показывал скорость ветра и барометрическое давление, а также высоту корабля, скорость набегающего потока, плотность оболочки, температуру змеевика, уровень масла и дюжину других важных измерений, лишь отчасти знакомых экипажу. По правде говоря, капитан Уинтерс и ее команда из двух человек все еще находили большинство функций корабля загадочными. И в первые же мгновения после вылета в начале недели они получили важный урок на тему того, что нельзя возиться с элементами управления, которые не понимаешь. Едва корабль миновал ангар Сфинкса, как Ирен щелкнула тумблером, который, по ее мнению, должен был погасить ходовые огни корабля – и в ее защиту можно было сказать, что этот тумблер находился рядом с выключателем коридорного освещения, – но на самом деле он выпустил несколько сигнальных ракет с кормы. Искрящиеся снаряды едва не проскочили через двери ангара в логово Сфинкса. Сфинкс поспешно отправил крылатого гонца, и Байрон после обеда проиграл запись для команды за мрачным пудингом. Крем-брюле Байрона подгорело, но еще хуже был гнев Сфинкса. – Нельзя крутить что попало и тыкать пальцами куда попало! Вы же сами себя взорвете! Прочитайте руководства. Я вам их для этого и дал! На мостике снова зазвонил сигнал тревоги. – Охряник, пожалуйста, скажи мне, что мы продвигаемся к разгадке, – сказала Эдит, потирая подбородок, чтобы немного ослабить напряжение. Она сидела в капитанском кресле между постом наводчика, который сейчас занимала Ирен, и пультом пилота, где устроился Охряник с раскрытым толстым руководством на коленях. – Устранение – это своего рода прогресс, капитан. Знание того, чем вещь не является, делает нас еще на один шаг ближе к пониманию того, что же она такое! – радостно сообщил Охряник, отслеживая читаемый текст пальцем. Он сидел перед штурвалом корабля, который на самом деле совсем не походил на штурвал. Главный руль «Авангарда» напоминал рога быка, увенчанные с обеих сторон золотыми шарами. Эдит нахмурилась, глядя ему в затылок. Когда она выбросила Красную Руку из порта Голла, ей и в голову не пришло, что однажды придется командовать его ожившим трупом. Сфинкс считал его одновременно важным и безобидным, хотя Эдит не была уверена ни в том ни в другом. Она определенно сомневалась, что он был так вежлив, как притворялся. К его чести, со времени их неловкого воссоединения Охряник ни разу не упомянул о своем убийстве и не выказал никаких признаков затаенной обиды. И это было достаточно хорошо, потому что она не собиралась извиняться. Но все же в его поведении было что-то пугающее. Он был чересчур веселым. Как человек, который только что отдал прислуге пустую тарелку после чудесной и неторопливой трапезы, или как тот, кто едва отдышался от долгого приступа неудержимого хохота после отменной шутки. Насколько она могла судить, других эмоций он не знал: он никогда не злился, не грустил, не волновался и не боялся. Он ни разу не пожаловался на то, что она, по сути дела, заперла его на мостике, и, похоже, его вовсе не раздражала эта непрекращающаяся тревога. Он просто был веселым, безупречно веселым – и так все время. – Как бы вы описали эту тревогу, капитан? – спросил Охряник. Желто-белые волоски торчали из его розового черепа, как щетина свиньи. Эдит заметила выпуклость его механического позвоночника сквозь зеленую форменную куртку. Это напоминание о его зависимости успокаивало. – Она звучит так, словно мне в ухо медленно вонзают шип, – сказала Ирен, и, будто по команде, снова раздался сигнал. Руководство, над которым склонился Охряник, было толщиной по меньшей мере в три дюйма, и это был всего лишь второй из трех томов такого же размера. Инструкции были настолько громоздкими, потому что объясняли не только функции корабля и способы их ремонта, но и основные принципы, на которые опиралась работа системы. Это был, по его словам, «учебник инженерного дела, спрятанный внутри диплома по физике, с энциклопедией в качестве приложения». – Как думаете, это больше похоже на звуки цимбал, «музыку ветра» или… капание воды в чайную чашку? – Охряник вычитывал варианты в многочисленных таблицах руководства. – А какое это имеет значение? – спросила амазонка. – Ну, сигнал тревоги, который звучит как цимбалы, означает, что нагревательная спираль полностью вышла из строя и корабль вот-вот взорвется. – Я думаю, мы бы это заметили. – Отличная мысль, капитан! А «музыка ветра» означает, что в котельной произошел взрыв, который опять же, вероятно, привлек бы наше внимание. А капающий звук… дайте-ка подумать… это сигнал тревоги при столкновении. – Сигнал тревоги, сообщающий, что мы на что-то наткнулись? Разве это не то же самое, что повесить колокольчик на пушечное ядро? Какой в этом смысл? Продолжай искать, – сказала Эдит и снова обратила внимание на массив золотых рам, которые окружали мостик над консолями. Вместе они образовывали то, что в руководстве называлось «магновизором». По сути, это было окно в комнате с глухими стенами. Каждый элемент магновизора показывал какую-нибудь часть пейзажа снаружи – пустынную долину, горы, небо и корабли, занимавшие его. Фасад Башни полностью заполнял панели правого борта, хотя и не совсем в нужном порядке. В золотых рамах магновизора мир представал в оттенках серого, от бледного пепла до темной золы. Формы двигались и появлялись медленно. Этот эффект напомнил Эдит рисунок на горячем камне с помощью воды, хотя Охряник сказал, что технология включает в себя железную стружку и миллионы мельчайших намагниченных булавок. Эдит предпочла бы простоту подзорной трубы или ни с чем не сравнимый вид с бушприта, но именно магновизор позволял «Авангарду» быть столь надежным. Имелись даже две рамы, показывающие вид под кораблем, – не в пример лучше необходимости посылать впередсмотрящего ползать по нижнему такелажу и проверять, нет ли там нежелательных теней. Эдит и ее команде потребовался целый день, чтобы сориентироваться в различных ракурсах магновизора, и еще один день понадобился, чтобы глаза привыкли к монохромному и плоскому изображению мира. Но теперь они более или менее свыклись с ним. Магновизор был всего лишь одним из многочисленных технологических чудес корабля. В отличие от «Каменного облака», которое повиновалось капризам ветра, на корме у «Авангарда» имелась пара тяговых продушин. По словам Охряника, эти отверстия скрывали две мощные паровые турбины и в сочетании с закрылками на двух коротких стабилизаторах корабля обеспечивали им маневренность, с которой пассивные воздушные корабли не могли конкурировать. «Авангарду» не нужно было ждать, пока поднимется нужное течение и понесет, куда надо: он сам создавал свой ветер. Новый сигнал тревоги нарушил привычную размеренность звона, и все они как один подняли головы. – Нет, нет, я не справлюсь с двумя сразу. Это нечестно! – простонала Ирен. Новый сигнал тревоги, который был выше и мелодичнее, прозвучал вслед за первым. Получилось что-то вроде «дзинь-дон». – А это что такое? – Ага! Я полагаю, это и есть уведомление о столкновении, – сказал Охряник, перелистывая страницы руководства. – Мы во что-то врезались? – спросила Эдит. Быстро читая, Охряник взволнованно ткнул пальцем в страницу: – Подождите! Он звучит не только в случае жестоких столкновений. Он звонит всякий раз, когда происходит физический контакт с кораблем. Эдит помахала рукой в воздухе: – В каком смысле? – В таком, что кто-то пытается взять нас на абордаж.