К славе ведут две дороги: начало одной – удача, другой – глупость. Джумет. Чашу ветра я изопью Волета последовала за молодым капельдинером, который уже дважды повторил, что для него большая честь сопровождать Прыгающую Леди за кулисы. Он споткнулся о ступеньку, стараясь держать ее в поле зрения, как будто она была птичкой колибри, способной растаять в воздухе. Он осыпал ее похвалами: она была намного красивее, чем гравюра в «Грезе», и грациозна, и храбра, и уникальна, и неудивительно, что она привлекла внимание принца. И каким же ничтожеством он должен казаться ей, будучи всего лишь капельдинером без всякой надежды возвыситься. Когда музыка смолкла и публика высыпала из зала, капельдинер расчистил ей дорогу, крича: «Направо, направо! Дайте дорогу Прыгающей Леди!» Они спустились в бельэтаж, затем в вестибюль и обошли его по кругу, пока коридоры не сузились и толпа не начала рассеиваться. Великолепные гобелены на стенах уступили место мрачным табличкам с надписями: «Соблюдайте тишину», «Только для уполномоченных лиц» и «Шпионов выдворим вон». Наконец они добрались до плохо освещенного и грязного тупика. Мужчина, похожий на баррикаду, сидел на табурете и читал газету; и то и другое казалось слишком маленьким для него. На рукаве у него были нашивки сержанта, а в ушах – ватные тампоны. Увидев их, он сложил газету вчетверо и с недовольным видом поднялся на ноги. Капельдинер остановился недалеко от охранника: – Здесь я должен вас покинуть, миледи. Это была большая честь для меня. Волета оборвала его, махнув рукой. – Могу я дать один совет? – Капельдинер выглядел невероятно польщенным. Его грудь раздулась, как у голубя. Взгляд Волеты стал острым. – Найди порт. Присоединяйся к команде. Уплывай и никогда больше не оглядывайся назад. Восторг растаял на лице капельдинера. Волета протянула деревянную пластинку неулыбчивому сержанту. Он тщательно осмотрел пропуск, прежде чем вернуть. Затем, не произнеся ни слова, открыл изумрудную дверь, ведущую за кулисы «Виванта». Волету удивило, насколько все показалось знакомым. В зале, выкрашенном в черный, господствовала путаница веревок и подпорок, сквозь которую протискивались люди. Музыканты, раскрасневшиеся и вспотевшие после первой половины вечерней программы, сидели в обнимку с инструментами и держались особняком. Она прошла мимо группы скрипачей, стайки виолончелистов и стада трубачей, опорожнявших сливные клапаны на пол. Все они были слишком заняты, чтобы заметить ее. Внезапное ощущение анонимности было чудесным. Она спросила флейтистов, где гримерная Сирены. Они закатили глаза при упоминании имени звезды, но сказали, куда свернуть. Потом надо было искать дверь, отмеченную блестящей звездой. Продираясь сквозь толпу, орудуя коленями и локтями, Волета вскоре обнаружила, что стоит перед дверью, украшенной этим серебряным, сверкающим знаком. Она разгладила платье, глубоко вздохнула и постучала. Дверь распахнулась, и из нее выскочила Сирена – радостная и словно бы вздохнувшая с облегчением. Волета от удивления вскрикнула, и возбуждение Марии рассеялось. Ее лицо вытянулось. Очевидно, она кого-то ждала и вовсе не стриженую незнакомку. Мария оставила дверь распахнутой и, не сказав ни слова, вернулась на скамеечку у туалетного столика. Огромное зеркало окаймляли лампы. Угол наклона ламп позволял сидящему за туалетным столиком быть самым ярким объектом в захламленной комнате. Мария сияла, как полная луна. На углу ее столика стояла ваза со страусовыми перьями. Среди множества горшочков с пудрой, щеток и гребней высился безголовый бюст, погребенный под нитками бус. Вдоль стен комнаты громоздились вешалки, чьи «рога» ломились от мантий, шалей и накидок. На стене за линией вешалок висели портреты в рамах – звезды минувших лет. Эти ухмыляющиеся идолы, казалось, осуждающе уставились на Волету. Лицо Марии было напудрено до мертвенной бледности. От темного макияжа ее глаза казались больше и ярче. Медного цвета ленты вплетались в темно-рыжие волосы, растрепанные после выступления. Мария взглянула на себя в зеркало, заметила лохматость, но не стала поправлять. Она повернулась на скамейке лицом к Волете, ее осанка была безупречной, а взгляд – прямым. – Вы та самая Прыгающая Леди, не так ли? – Мне не нравится это имя, – сказала Волета. – Нет, конечно же нет. Мне тоже не понравилось имя, которое мне дали, – сказала Мария, глядя на молодую женщину с нескрываемым любопытством. – Ты не очень-то похожа на гравюру в газете. Впрочем, я тоже. Их сделал один и тот же человек. Стипл, Стампл, Стимпл, что-то в этом роде. Он бездарь или абсолютный халтурщик, я точно не знаю. Он приделывает нам всем одно и то же лицо. Меняет прическу, делает бюст чуть больше, чуть меньше. Лица всегда одинаковые. – Газеты как таковые мне тоже не нравятся. – Тогда у тебя есть хоть какая-то надежда. – Мария повернулась на скамейке лицом к огромному зеркалу. Она стерла с губ помаду и снова принялась ее наносить. – Ты прибыла сюда на том огромном корабле в порту, о котором все говорят, на лодке Сфинкса. – Это был не вопрос. – Верно. – Стоит отдать тебе должное: ты изначально очень хорошо проявила себя. Уверена, у тебя все получится. Тут любят эффектные появления. – Я здесь вовсе не для этого. На самом деле я с нетерпением жду отъезда. Я думаю, что все это… – Волета указала на скопище накидок на вешалках и самодовольных улыбающихся звезд в золоченых рамах, – немного глупо. Ты прекрасно поешь и играешь, но это место, эти люди – они ужасны. Мария отложила губную помаду и посмотрела на отражение Волеты. – Ты еще слишком молода, чтобы так разочаровываться. Зачем приходить сюда, если ты настолько выше всего этого? – Я пришла за тобой. – За мной? – Да, – сказала Волета и потянулась, чтобы закрыть дверь. – Я пришла, чтобы спасти тебя. Мария снова повернулась к Волете с отвисшей челюстью. Фыркнула, рассмеялась: – Спасти меня? От кого же? – От герцога. Меня прислал Сенлин. Мария захлопнула рот, клацнув зубами. – Окажись это правдой, ты бы знала, что я уже дала ему ответ. Я не могу уйти. Я не уйду. – О, кое-кто не хотел, чтобы я приходила. Они сказали, что ты уже приняла решение, и… – Они были правы. Тебе стоило прислушаться. Что ты можешь сказать такого, чего уже не сказал он? И если он не смог убедить меня, почему же ты надеешься преуспеть? – И что же он сказал? – Он был очень… откровенен. – Мария принялась рыться в беспорядке перед собой. Она рассеянно перебирала кисточки и пудреницы. Надела браслет, сняла его и снова надела. – Он рассказал мне обо всех своих отчаянных поступках и о том, как ему за них стыдно. Я простила его и попросила оставить меня в покое. – Он сказал, что спас мою жизнь и жизнь моего брата? Потому что так оно и было. Не раз. Он совершил много ошибок, но и одержал несколько побед. У него есть… Руки Марии тяжело опустились на туалетный столик. – Я очень рада, что у него есть такие преданные друзья. Честное слово. Это очень вдохновляет. И я не виню его за то, что он сделал. Я не чувствую себя выше его, или тебя, или кого-либо еще. Мы все делали отчаянные вещи, чтобы выжить. Но я скажу тебе то же самое, что и ему: я не брошу свою жизнь. – Но почему? – парировала Волета, скрестив руки на груди. Мария не смогла полностью скрыть своего потрясения, а может, не хотела и пытаться. Она покачала головой, моргнула: – Это действительно не твое дело, юная леди. – Послушай, я понимаю, что ты меня не знаешь, но я провела последние шесть месяцев, питаясь овсянкой, спасаясь от смерти и разыскивая тебя. Ты говоришь, что Сенлин смирился с твоим ответом. Ну так помоги мне смириться! Почему ты не хочешь уйти? Эти люди ужасны. Это ужасное место! А твой муж… – Не читай мне нотации о моей жизни! – рявкнула Мария и стукнула по туалетному столику с такой силой, что ее гребень подпрыгнул. – Я знаю, на что она похожа! Поняв, что гнев делу не поможет, Волета глубоко вздохнула и заговорила снова, сдержаннее: – У меня никогда не было такой гримерной, как эта, и такой великолепной публики, как у тебя. Но не так давно был человек, который нависал надо мной и моей жизнью. Его звали Родион. Он руководил заведением… борделем, где я жила и работала и который я не могла покинуть. Он отчитывал меня. Он мучил меня. Он доминировал надо мной. Он заставлял меня танцевать ради ужина и каждый день говорил, как мне повезло, что я попалась в его ловушку, была привязана к его сцене, была у него под каблуком. Потому что единственным, что стояло между мной и самой невыразимой судьбой, был он. Он был дьяволом, сдерживающим тьму. – Волета почувствовала, что ее голос задрожал. Она прочистила горло и сказала более отчетливо: – Я потеряла всякую надежду на спасение. А потом Сенлин… – Мне очень жаль! – сказала Мария так громко и твердо, что это прозвучало скорее упреком, чем извинением. – Мне очень жаль, что твоя жизнь была такой ужасной. Но, пожалуйста, не путай свои страдания с моими. Я люблю мужа. Он разумный человек, энергичный деловой партнер и прекрасный о… у меня нет никакого желания возвращаться к той скудной, глупой жизни, которую я вела раньше! – Говоря это, она снимала драгоценности – кольцо, серьгу, браслет и колье, – как будто эти блестяшки были источником ее несчастья. – А теперь прошу меня извинить, мне нужно закончить представление. Избавившись от драгоценностей, Мария с трудом поднялась и оттеснила Волету к двери. – Я знаю, что это пугает, но, поверь мне, становится легче, когда ты оказываешься далеко от всего этого, далеко от него. Поверь! Ты должна мне поверить! – взмолилась Волета в отчаянном порыве и продолжила умолять, даже отступая. Ничего не ответив, Мария открыла дверь, готовясь вытолкнуть незваную гостью в коридор. И она, и Волета изумились, увидев перед собой краснощекую служанку с запеленатым младенцем на руках. – Мне очень жаль, миледи, – тут же заговорила горничная. – Я знаю, что ужасно опоздала, но герцог нас сильно задержал. Он сказал, что мне не следует утруждать себя визитом, но я знала, что вы захотите увидеть ее хотя бы на мгновение. – Горничная передала завозившегося младенца на руки Марии. – Она долго спала и хорошо поела. Лицо Марии излучало любовь, которая на мгновение заслонила собой весь остальной мир. Она поцеловала девочку и уткнулась в нее носом. – Все хорошо. Я знаю, какой он. Спасибо тебе, Молли. Волета в изумлении уставилась на ребенка: – А это еще кто? Погоди, это же… – Тише, – сказала Мария. Она снова поцеловала девочку и вернула в объятия служанки. – Отвези Оливет домой, пожалуйста. Я надеюсь, что не опоздаю, но не задерживайтесь с отходом ко сну из-за меня. – Да, миледи, – ответила Молли, снова заворачивая ребенка в коридоре. Мария захлопнула дверь, не выпуская Волету из комнаты. Выражение ее лица совершенно переменилось. Прежняя уверенность и строгость рухнули. Она вцепилась в руку Волеты, глядя напряженно и испуганно: – Ты не должна говорить об этом. – Как же ты держала это в секрете? – Ты даже не представляешь, на что он способен. – Кто? Герцог? Погоди, а Сенлин знает? Это его ребенок? Мария не ответила, но ей и не нужно было отвечать. Правда была запечатлена на ее лице.