Принц Владимир, или Вольдемар, говорил уверенно, как о деле свершенном, и это Данилу Тимофеевича потрясло до глубины души. Он не взорвался, нет — ему показалось, что сердце в груди стало биться реже. Покосился на бояр — те сидели насупившись, как сычи, но молчали, потрясенные. Все сказанное было и безумием, но и на правду походило тоже. А принц спокойным голосом продолжил говорить страшные вещи: — Так оно и будет, бояре, прости, владыко — но что есть, то есть. Ждать недолго осталось — через две-три недели известие о том обязательно придет. Это политика, тут нет союзников и друзей, а токмо одни расчеты и интересы. Под благовидным поводом Делагарди сюда отступит, и вначале возьмет Корелу до зимы, а летом следующего года наступит очередь других городов. Хотя ту же Ладогу шведы постараются захватить уже нынче — отряд Делавиля, что якобы на помощь к Москве вышел, город и захватит. А от него путь на Новгород открыт будет. И предлог благовидный у шведов будет — они стараются русским «помочь», дабы их города поляки не захватили. Есть у меня верные людишки, они весточки присылают, а дальше только хорошо подумать надо и все сопоставить. Так что все уже поделено между королями — ляхам Москва отходит, а свеям Новгород. И хоть они воюют меж собой сейчас, но поживиться не откажутся и к весне мир учинят, так как силы на захват русских земель им потребны. От таких слов князя пробрало, он хотел высказать в глаза этому наглому «последышу» все, что думает о таких «сказаниях», но осекся, услышав спокойный голос епископа Сильвестра. — Ворон ворону глаз не выклюет. Я думаю, бояре, что три седьмицы не столь большой срок, чтобы нам всем не подождать. Имена этих семи бояр не нужно знать — когда царя Василия насильно подстригут в монахи, тогда они всем известны станут. Семь изменников всеми русскими землями править будут — стыд и срам. Но ты ведь их имена ведаешь, принц? Вольдемар только кивнул епископу Сильвестру, и тут Мышецкого пробрало от столь молчаливого ответа — князь осознал, что все сказанное чрезвычайно походит на истину. Но тогда, если, нет, когда предсказанные события совершаться, станет окончательно ясно, что принц самый настоящий, а никакой не самозванец. Один вопрос только останется — кто из королей — Магнус или Стефан Баторий, его настоящий отец по семени своему. И тут он себя поймал на мысли, что даже если он от поляка, то следует его принять как законного ливонского наследника, выгодно зело. Впрочем, неважно это — мать ведь княжна Старицкая, а сие много значит. Но обо всем следует князю Одоевскому в Новгород отписать, а лучше самому туда немедленно отправится… Королева Ливонии Мария, супруга первого и единственного короля Ливонии Магнуса, принца Датского, дочь казненного царем Иоанном Васильевичем Грозным последнего удельного князя Владимира Андреевича Старицкого. До ее кончины в Новодевичьем монастыре остается почти два года… Глава 19 — Бояре, вы на заклание обрекли и град свой, и земли — так нельзя воевать. Отдать инициативу неприятелю при малых силах означает обречь себя на неизбежное поражение. Смотрите, что получится — отправите навстречу шведам две сотни стрельцов, те их побьют с легкостью. Видел я свеев в поле — дерутся крепко, боевиты, «огненному бою» обучены добротно — заряжают мушкеты быстрее, чем стрельцы пищали, а бьют из них дальше и точнее. Так что побьют быстро и жестоко, а мы две сотни людей напрасно потерям. Я не говорю про ту тысячу ополченцев, что погибнут в поле без всякого полезного результата — их там всех в землю затопчут, и не заметят. Владимир хмуро посмотрел на воевод — те были изрядно смущены, даже глаза отводили, молчаливо вину признавая. После того, как Мышецкий и Пушкин собственными глазами увидели, на что способен карабин с оптикой, и узнали, как именно перебили шведов у скита, бояре были ошарашены. А после того как выяснили, что тем воинством командовал сам выборгский губернатор, которому удалось бежать — их доверие к нему стало полным. Сами уступили бразды правления, и попросили всеми ратными делами заправлять, чего Стефанович сейчас никак не ожидал, так как горды и с норовом были воеводы карельские, и власть просто так не уступили бы. Ведь это «ущемление чести», что по «местничеству» недопустимо. Но тут они как-то быстро признали его право на «старшинство», даже не то, что бы спорили, смотрели как отца родного, хотя он младше их летами на добрый десяток прожитых годов. Возникло ощущение, что князь с боярином с облегчением скинули на него «груз ответственности». — Следующая ваша ошибка в том, что, даже собрав с уезда всех крестьян, русских и карел, но оставив их в весях, обрекли их на поражение поодиночке. Шведы отправят карательные отряды по окрестностям, по сто-двести воинов в каждом, и приведут население к полному повиновению, разорив и убив всех непокорных. Затем начнут расширять контролируемую территорию, пока не займут весь уезд. Войска у них хватит — в Выборге почти три тысячи ратных людей, подойдет Делагарди со своими тремя тысячами «природных» шведов — немцы из его отряда к полякам перейдут, как я вам говорил. И еще отряд Делавиля у Ладоги — если дела пойдут плохо, они его сюда постараются отвести. Пока Корела держится, любое наступление супостатов в новгородских и псковских землях обречено. — Почему, ваше высочество? Разве нельзя утвердится на земле нашей, крепостицы важные взяв помимо Корелы? — Можно, пока зима не нагрянет, — усмехнулся Стефанович. — Летом по морю припасы перевозить можно на кораблях, а как снег выпадет, только санным путем по льду али по суше. А мы отсюда перехватим пути от Выборга, много ли свеи навоюют, да в землях, где их владычества признавать не будут? Единственный их шанс ключевые города захватить, чтобы оттуда свою власть на окрестности распространять. Вначале нашу Корелу им нужно взять, чтобы весь перешеек до самой реки Невы под властью находился. Затем истоком и устьем реки овладеть, это зимой будет, когда лед установится. Займут крепость Орешек и слободу Невское Устье, что на месте впадения Охты стоит. А следующим летом двинутся на Новгород — и возьмут его, сами знаете, что в смуте не только земли, но и люди, что ими управляют. Но о том нет нужды говорить преждевременно, ведь если мы выстоим, то иначе все будет, совсем по-другому все события пойти могут. — А мы устоять разве сможем, ратников у нас самая малость? Лучше в осаду садится, а там и продержаться… — Корела неприступна и зимой — река ведь не замерзает, а на ней лед тонкий, если встает — ведь на это ты уповаешь, боярин? Владимир посмотрел на Пушкина и усмехнулся. И решил иносказательно поведать Ивану Михайловичу о дальнейших событиях, которые в историю должны были войти как «героическая оборона Корелы». — Сожжешь ты посады и в осаду сядешь, а дальше что? Взять крепость шведы не смогут, подкоп под стены не проведешь, реку не вычерпаешь. На приступ не пойдут — бревна в Федоровской речке в дно вбиты, лодки не пройдут. А потому шведы обложат оба берега Вуоксы и пушки поставят. Они в августе подойдут — чтобы урожай не успели собрать и под защиту стен припасы отвести. Жителей и воинов скопится до четырех тысяч — через месяц начнется голод, потом нагрянет скорбут — цинга — от недоедания зубы у всех выпадут. Дальше придет мор — каждый день десятками умирать людишки будут, пока живых останется горсть малая. В реку лодки с хлебом шведы из Ладоги не пропустят — картечью и ядрами побьют. И все — к зиме все вымрут, и крепость с трупами занята будет. И что самое плохое — все ратники бесцельно помрут от голода, вместо того, чтобы пользу принести. — Так помощь от Новгорода подойти сможет… — Боярин, ты меня удивляешь! На что такие надежды, людей наивных смущать, если вы тут все бунтовщики по воле царя и московских бояр. И вас с потрохами отдали шведскому королю в полное его владение. Зачем ложным упованиям сам предаешься и людей в заблуждение вводишь⁈ Владимир говорил с такой укоризной в голосе, что Пушкин смутился, отвел взгляд, насупился и Мышецкий. Ему стало ясно, что именно такой план, оказавшийся самоубийственным, и выбрали воеводы. А теперь оба осознали, что их расчеты оказались в корне неверными. А иного варианта у них не припасено, взрослые люди, а смотрят на него как нашкодившие юноши. И он не стал тянуть время, а решительно произнес: — Не все так плохо, как только кажется. Да, шведы сильны, у них опытные войны и их намного больше, чем у нас. Но время еще есть — почти два месяца. А это немалый срок, если начнем правильную подготовку, и разумно каждый день используем. Для того мы сейчас с вами обсудим как вести «малую» войну в сочетании с «большой». Если притянем шведов к Кареле, где только горожане будут — то приманка будет. А войском своим иначе действовать будем, так ратники пользу принесут, а не напрасно с голодухи помрут, потерь неприятелю не причинив… Полководец Якоб Делагарди — сын пошел по стопам отца, и также долгое время воевал с русскими. Именно они расширили далеко на восток границы Шведского королевства, превратив его в империю… Глава 20 — Я не мог ошибиться — но почему до сих пор не объявлено о «семибоярщине»? Июль уже на дворе, первая неделя истекает… Владимир последние дни изрядно нервничал, хотя вида не показывал. Сроки исполнения его «пророчеств» уже подходили, а из Москвы гонцы так и не прибыли с вестями. Хотя до Новгорода должны уже добраться — недаром туда князь Мышецкий отбыл. Данила Тимофеевич явно на него сделал ставку, раз семью свою и скарб приказал на струги не грузить, демонстрируя всем, что бежать из Корелы не намерен. Хотя нашлись слабые духом — вереница стругов и ладей каждый день отправлялась в плавание, благо Ладога была на удивление спокойной и пока не грозила своими знаменитыми штормами — те будут ближе к осени. Отплывали в основном посадские люди, когда осознали, что дома и мастерские в случае неизбежной осады будут сжигать. И путь их шел в Сердобольский погост или слободу, что спустя какое-то время будет в Сортовалу шведами переименована, в северо-восточном углу обширного Ладожского озера. Последнее не зря морем именовали — свыше семнадцати тысяч квадратных километров, крупнейший пресноводный водоем Европы, в России только Байкалу уступает, протянулся на двести с лишним верст с юга на север, и на сто двадцать с востока на запад — впечатляющие размеры, особенно когда в бинокль посмотришь. Эвакуация началась, и то к добру — меньше голодных ртов будет в осажденном городе, это большой плюс. К тому же, как не крути, но в других селениях Приладожья народа прибавиться за счет самой Корелы, в уезде и так с населением туго, есть такое слово «пустошь». Хотя многие плыли на Валаам и Олонец, чтобы там от шведского нашествия уберечься, но то правильно — саму Карелию тоже заселять надо. А вот в Новгород или Псков люди не торопились съехать — Смута и туда нахлынула мутной волной. Ряд крепостей в Ижорской земле, или Ингрии — Ивангород, Ям, Копорье — «тушинцы» еще держали за собой, поддерживая «второго» Лжедмитрия. И милости от московских бояр уже не ждали, порядком озлобленные — среди них хватало «болотниковцев», над которыми по приказу Василия Шуйского учинили расправу. Так что словам не верили — всю Россию охватила ожесточенная гражданская война, всех против всех. И крови прольется еще немало… — Ничего, теперь иначе воевать будем, по-новому. Только без военно-технических новшеств обойдемся, пока еще рано. Вначале нужно нормальную производственную базу создать, промышленность — заводы и мануфактуры. Железо нужно плавить, руды ведь хватает, до самой Колы месторождения. Одно за другое цепляется, и все нужно делать комплексно, если во главу угла результат поставить. Но над этим будет время подумать, если, конечно, от шведов отобьемся… Владимир прикрыл глаза — хотя солнышко сильно пригревало, но прохладный ветерок с близкой Ладоги навевал сонливость. Он сильно устал за эти дни, решая бесконечный перечень задач, который постоянно пополнялся. А ведь еще пока только воевода, без официального поста, хотя каждый житель, даже глухой, уже знает кто он такой на самом деле. И не до смеха тому будет, кто заикнется о его самозванстве — уже не поверят. — Сейчас ничего не скажут, даже если из Новгорода епископ Сильвестр известия не получат о «семибоярщине». Слишком опасна ситуация, чтобы меня, единственного союзника, лишится. Ведь шведы открыто войска стягивают к границе, теперь не отрядом малым пойдут, а все три тысячи двинут. Ничего, справимся, если клювом не прощелкаем. Стефанович поднялся из кресла, привычно отмахнулся от комаров — сюда он не залетали днем, ветерок мешал, но вечером появлялись в «силе великой», как сказал бы летописец. Народ свои «домашние средства» на основе дегтя использовал, а у него репеллент оставался, на год хватит, а там уже видно будет — прожить бы еще этот год. — Ничего раньше срока отпевание делать — отобьемся, — как заклинание в который раз повторил про себя Владимир, сам он не был полностью уверен в успехе. Машинально покосился на грядку — выбрали в крепости самое солнечное место, натаскали корзинами лучшей земли, перегноя добавили. У брата в рюкзаке оказался пакет с картошкой — дюжина клубней, предназначенных для ухи. Пока партизанил, они ростки дали, а по прибытию в Корелу решил огород устроить — картошка от цинги первейшее средство, к тому же лет через десять, если все клубни как семена использовать, крестьяне уезда посадочным материалом обеспечены будут. Картофель самый полезный овощ для этих мест, где даже рожь с овсом плохо произрастает — холодно тут для зерновых, да и заморозки бывают. И хотя поздновато высадил, но ростки уже вылезли, зеленели на славу и давали определенную надежду. Покосился на две кадушки — у Ваньки обычные семечки нашлись, видимо не протряхнул рюкзак толком, щелкал их постоянно. С десяток набрался, половину про запас оставил, остальные посадил в горшочках, два ростка проклюнулось. Теперь слуги таскают их с утра сюда, а вечером обратно в тепло дома заносят — подсолнух на северах только в теплицах расти может, ему солнечный юг нужен, хотя в Белоруссии он у него на даче хорошо рос. Но так в Гродно гораздо теплее, чем здесь. Жаль, конечно, что братец помидоров не взял, и перца горького или сладкого в стручках — тоже можно было их посадку организовать. Но чего нет, того нет… Стефанович отвлекся от мыслей — к Детинцу, мерно вздымая весла, целой вереницей шли струги. Необычное зрелище, такое еще не случалось, чтобы целым караваном припожаловали сюда. И пробормотал: — Так это из Новгорода князь Мышецкий приплыл… Ладожское озеро у Сортовалы. Весь северный берег в шхерах… Глава 21 — Обзавожусь я родственниками, хотя таковым им не являюсь. Ибо самозванец чистейшей воды, ан нет — с восторгом признали, что сильно похож на Одоевских, хотя в любом мире двойников найти можно, а людей просто схожих лицами еще больше. В конце-концов у нас прародители одни. Хотя кто знает — за четыре века кровушку могли и подмешать, а гены свое взяли, ведь доказано что генетика наука. В другой ситуации Владимир может быть искренне рассмеялся, но сейчас ему было не до смеха. Вместе с Мышецким прибыл новгородский воевода князь Иван Никитович Одоевский, который являлся ему «дядей», и двоюродным братом его «матери», ливонской королеве Марии Владимировне, будучи младше ее на три года. Прозвище «дядя» имел Мниха, но звался еще как Большой, так как был у него еще младший на пять лет брат, полный тезка, прозванный Меньшим. А вот старший брат Василий умер двадцать лет тому назад. И с первой минуты дородный дядя в драгоценной собольей шубе взирал на него ошарашенно, потом сдавил в объятиях так, что кости захрустели. Да и князь Мышецкий тоже был маленько не в себе, разглядывая их двоих. А уж когда появился первенец князя Иван Иванович, по нынешним временам уже не юноша, а молодой мужчина, двадцати лет от роду и еще безбородый, так и Стефановичу стало немного не по себе — они были похожи, как старший брат с младшим. Тут даже Мышецкий произнес, что «родная кровь не водица, и завсегда свое возьмет». И вот сейчас Владимир сидел в кресле и курил, размышляя. Информации навалилось изрядно. Дело в том, что тетка князя (и как выяснилось родная «бабка» самому Стефановичу в его нынешней ипостаси) была замужем за Владимиром Старицким, двоюродным братом царя Ивана Грозного. И казнена, вернее, отравлена вместе с ним, и их общими детьми, рожденными в этом браке. В живых оставили только Марию, что уже считалась невестой датского принца Магнуса, хотя ей было меньше десяти лет от роду. Но тут дело государственное — царю нужны были союзники в Ливонской войне, вот и пожалел девчонку. Так что прочитанная когда-то книга несла в себе вполне достоверную информацию. И сейчас он как ни крути признан Одоевскими — а ведь они последние удельные князья в Московском царстве, и род их не пресекся. Старицкие могли претендовать на престол, но из них, и то по женской линии, сейчас «нарисовался» именно он, со своей кандидатурой. — Нафиг, нафиг — меня там убьют сразу, схарчат моментально, — Владимиру захотелось сплюнуть. Еще бы — пара Лжедмитриев, «сыновей» Ивана Грозного, и вот вам еще «родной» внук князя Старицкого. А ведь еще есть постриженный в монахи Василий Шуйский, и королевич Владислав, которому чуть позже пообещают царскую корону. Но там не срастется — его папенька, король Сигизмунд сам захочет примостить свою тощую шведскую задницу на московский трон. Объединить, таким образом, Речь Посполитую с Русским царством, понятное дело, под эгидой поляков… — Ох и надымил ты тут, принц, сразу видно что ляхи с литвинами тебя учили. Вот только о том тебе не следует речь вести, как и заикнутся о том, кто твой настоящий отец. Что глаза вытаращил, милый мой племянник, не обижайся на дядьку. Поди сам не знаешь, кто твой настоящий отец. А потому прими совет — учи датскую речь, и как можно скорее. Иван Никитович уселся в кресло напротив него, взмахнул рукою, отгоняя от себя табачный дым — Владимир затушил сигарету, но аккуратно, превратив ее в «чинарик». — Отец твой король, кто спорит, только не Магнус, а Стефан Баторий. Матери твоей тяжко было после смерти Магнуса — тот пил страшно. На похороны приехал этот бывший трансильванский господарь — хоть и стар был, но ловок, бабам такие нравятся. Вот и не устояла твоя матушка, и понесла тебя вскоре. Можно было бы тебя «последышем» объявить — но тогда бы я тебя перед собой не увидел. — Почему, дядя? Владимир решил вести себя исключительно по-родственному, но как младший к старшему — тут нужно всячески «мостки» перебрасывать и отношения всеми способами крепить. — Да зарезали бы тебя шведы — сестрица одна в Каркусе жила, и лишь польский король был ей защитой. Стефан свою выгоду имел — ты как наследник Ливонии ему был не нужен, более того, опасен для него. Так что Машка молчала, тебя и рожденную через год от Баторию дочь, твою сестру, стала именовать «приемышами», якобы от ливонского барона, ее верного выссала. Но когда король Стефан помер, осталась она совсем без защиты. А тут Бориска Годунов, царский шурин, подсуетился, чтоб ему сковородки облизывать, прости господи, — князь перекрестился, Стефанович машинально последовал его примеру. И тут Иван Никитович нахмурился, желваками заиграл: — Ты это брось — католиков у нас не любят, схизматиков проклятых… — Прости, дядя, но я лютеранин, не признаю власть папы и католиков, — пискнул Владимир, лихорадочно придумывая корректировку «легенды». — Ух ты, а я испугался за тебя, — волнение дяди было непритворным. Он даже вспотел и принялся утирать лоб. Затем тихо заговорил: — Ты ведь на польском и литвинском говоришь как на родных языках, на немецком хорошо, а наша речь зело хуже. Вот я и подумал, что тебя ляхи в свою веру привели, схизматиком стал. А сестра твоя где сейчас? — Не знаю, помню смутно девочку, а она потом пропала. — Наполовину, значит, обманули. Мария как приехала, ее сразу в монастырь с твоей старшей законной сестрой упрятали, и та через два года умерла — худо ребятенку в обители, как в узилище. И грамотка пришла, что ее «приемыши» в Каркусе померли. Чуть с ума не сошла сама, но молитвами утешилась. Да оно и понятно, Стефан Баторий тоже помер, а если бы узнали, что ты его сынок прижитый, бастард непризнанный, то и в этом случае тебе не жить. Что совенка об пенек, что пеньком по совенку — только перья полетят в разные стороны. Потому и выжил, и вырос вон каким молодцем. Но теперь решать нам с тобой воедино нужно, как быть дальше, ибо времена страшные наступают, и ежели ошибемся, вместе и помрем в одночасье. От слов князя, вернее от тона каким все было сказано, холодок по телу прокатился. Владимир понял, что сейчас речь пойдет о главном, и потаенном, потому что Иван Никитович наклонился и зашептал… Русская поместная конница, дворянское ополчение и «дети боярские» со своими боевыми холопами… Глава 22