— Они хотели меня переиграть краплеными картами, только подзабыли, что в таких играх могут и карты «передернуть». А еще колоду на «свою» заменить, и тузы в рукаве спрятать, а то и джокера. Так что совсем иные игрища пошли, когда Владислава с престола «убрали». Владимир зло усмехнулся — в политической борьбе не до сантиментов, его самого поляки не раз собирались убить. Он только той же самой «монетой» оплатил по накопившимся «счетам», только и всего. Зато брат Сигизмунд все возможности потерял для унии Речи Посполитой и Московского царства — и без того мизерные шансы превратились в иллюзию. А теперь и вообще исчезли, растаяли как туман над водой, как снег, брошенный на раскаленную плиту, как роса под яркими солнечными лучами. И все потому, что новгородские войска не только заняли тверские земли, в состав которых сейчас входили старинные новгородские вотчины, такие как Торжок, но и освободили их, при неописуемом восторге населения. Дело в том, что момент для активных действий был выбран самый удачный — подготовленные войска, как только стало известно о смерти царя Владислава, которому кроме Москвы и окрестностей никто не думал присягать, тут же двинулись в «освободительный поход». Новгородский государь начал «собирать» русские земли под своим, естественно, верховенством. Все дело в том, что сейчас присягают не царству как таковому, а монарху и его наследникам, а когда их нет, то возникает возможность для всяких разных коллизий, чем и воспользовался Владимир. Впрочем, он был не первый — так без всякого Земского собора взошел на престол первый «Лжедмитрий», ведь все города и веси признали его как «законного наследника». Обошелся без него и царь Василий Шуйский, выкрикнутый боярами на Красной площади. И грех был не воспользоваться опытом данных прецедентов. Подготовились к действу основательно, начиная от сосредоточения армии, заблаговременного подвоза провианта и фуража, идеологической обработки населения — без реализации последнего лучше было не дергаться. И еще масса чего сопутствующего — привлечение на свою сторону православной церкви, служилого дворянства и «черного люда», чеканки мельхиоровой монеты (ибо для войны нужны деньги), печатание «судной грамоты» государя Владимира Андреевича и многое другое. И вот наступил исторический момент — Тверь, Торжок, Бежица, Старица и другие города, на проведенных вечевых сходах признали его не только государем, но и царем также, и великим князем тверским. И все законно — раз титулы валяются на земле, фигурально выражаясь, то грех их не поднять в этом «многоцарствии», что на русской земле годами жило и множилось. Так еще один претендент появился, которого духовенство, служилый и тягловый люд на вече признал полностью легитимным правителем. На Тверь делался особый расчет — тут много исторически новгородских земель. К тому здешняя Старица была дарована в удел сыну государя Всея Руси Ивана III князю Андрею Ивановичу, который передал ее сыну Владимиру — последнего вместе с женой и малыми детками, и с боярами и детьми боярскими казнил Иван Грозный, приходившийся тому двоюродным братцем. «Добрые родственные» отношения, что тут скажешь! Вот только дочь умерщвленного удельного князя оказалась женой датского принца и ливонского короля Магнуса, вполне законная владелица Старицы. А то, что Мария Владимировна пострижена в монахини, никакой роли не играло, ведь рядом ее сын стоит, законный король, известный по всей Руси воитель, среди титулов которого имеется государь и великий князь новгородский и псковский. И что характерно, сие никем не оспорено и признано — значит, и Старица его по праву, в виду полного отсутствия других претендентов, и законность подкреплена немалой силой. А раз это удел из тверских земель, то всем жителям следует признать нового государя, что обеспечит защиту и процветание разоренных Смутой земель. — Попались бояре — Тверь меня признала, Поморье все за мной стало, а еще вологодские и белозерские земли. Оттого цепная реакция пошла, челобитные валом пойдут с присяжными грамотами. И не только мне присягают, но и наследнику Василию, и супруге. Расчетливы зело людишки! Наличие первенца есть тот пусть дополнительный, но весомый довод, что склонит все русские земли на его сторону. Ведь речь идет о состоявшейся династии. А после освобождения Москвы Земской Собор он обязательно проведет, вот только не для игрищ боярских. Ишь, что удумали — землю он освободит, а им манипулировать собираются. И на Соборе выставят своего кандидата, которого и проведут в цари, благо бояре и дворяне имеют там три четверти голосов. А его самого либо отравят, или в темницу бросят как «изменника» и быстро удавят. Но последнее крайний вариант, понимают, что весь Новгород, Псков и другие земли на дыбы встанут, что твои медведи, и шведы армию отправят — очень огорчатся таким вероломством. И вот тогда от «семибоярщины» только трупы останутся, и все рода вырежут подчистую. Так что не о смерти, а о «кондициях» речь пойдет, заставят его подписать нужные бумаги. Вот только хрен их ждет — на будущем Соборе царя выбирать не будут, но вот «земля» законы его примет и хребет зажравшемуся и подлому московскому боярству через колено сломают. Только так с аристократией бороться нужно, жестоко и без пощады, и патриарх Гермоген свое веское слово произнесет — вот кто обид натерпелся. — Я им Фронду устрою, надолго запомнят, — пробормотал Владимир. Но не стал развивать мысль — завтра в Тверь прибудет старый знакомый гетман от короля Сигизмунда, и разговор пойдет о крайне серьезных делах… Тверской кремль и посад — это княжество долго и ожесточенно боролось с Москвой за первенство. Вот только сила солому хоть и ломит, но люди обид не прощают… Глава 65 — Увидеть древнюю Москву — без санкции соответствующих органов, — фраза из любимого кинофильма вырвалась непроизвольно. Владимир усмехнулся, разглядывая далекие от него краснокирпичные кремлевские стены. Там заперся польский гарнизон полковника Струся — полторы тысячи головорезов, плюс коллаборационисты — «семибоярщина» в неполном составе и со всеми своими «подельниками». — Я вот и увидел, и уходить из Первопрестольной не собираюсь! А тебе, брат Сигизмунд, соответствующую санкцию не получить, я тебе ее не дам, Раз война начата, ее нужно закончит соответствующим образом, и навести должный порядок в стране. А то бардак повсюду и сплошное безобразие — пора заканчивать с этим беспределом! Он дождался своего часа, ради него «вилял» всячески, обманывал не моргнув глазом, заключив в Твери полгода тому назад, в студеном феврале, соглашение с гетманом Ходкевичем о полугодовом перемирии. И все это выигранное время лихорадочно «собирал» земли, «подминал» под себя боярство и тщательно готовил армию, хотя прекрасно понимал, что польский король тоже занимается этим. И вот теперь все будет решено — завтра две армии сойдутся в генеральном сражении и все будет ясно, кто из двух претендентом останется московским царем, а кому, как говорится, не судьба оным быть. Ибо третий кандидат был в марте вульгарно зарезан в Астрахани, «Вася» до него даже не добрался — и без того нашлись «добрые» казаки, соблазненные приличной наградой за голову самозванца. Про своего «выдвиженца» Мишу Романова теперь «родовитые» бояре даже не заикались — Гермоген обрушился на них так гневно, за малым анафеме не предал Боярскую Думу в полном составе. Склонили перед ним гордые выи, а кто не захотел — или головы лишился, либо в Польшу удрал. Таких «перелетчиков» несколько сотен набралось, понимали, что за «шалости» и поддержку интервентов их никто по головке не погладит — не прощать, наказывать будут двуличное боярство, и жестоко. А уж тех, кто в Кремле засел, особо сурово покарают, показательно, как только они сдадутся. Хотя не стоит бежать впереди паровоза — политика дело такое, порой приходится наступать на горло собственной песне. — Якоб, ты ведь прошлый раз бахвалился, что одаришь Жолкевского собольей шубой, когда тот тебя наделил рысьей, — Владимир посмотрел на молодого шведа, тот смущенно закряхтел. Виновато покачал головой, потом негромко произнес раскаянно: — Ваше величество, сам пожадничал — решил наемникам не платить жалование перед битвой, чтобы денег больше осталось. Ведь потери будут, а убитым серебро ни к чему. Так все и потерял, а когда вознамерился вернуть, вы нас вдругорядь и побили у стен Новгорода. Теперь такого не будет — знаю как воевать надобно, урок для того и наглядно даден мне был вашим величеством. Теперь покажу, как я его усвоил. Делагарди поклонился — швед был в суконном зеленом кафтане — форменном обмундировании, впервые введенном новшестве, ибо о подобном никто еще не озадачивался. Нет, у гвардейцев и королевских телохранителей особая форма имелась еще лет полтораста тому назад — достаточно вспомнить шотландских гвардейцев французских королей — читал в юности роман про одного такого искателя приключений. — Не тебе одному, генерал — всем нам надлежит показать надменным ляхам, чего мы стоим ныне. Так что Якоб, реванш брать будем обязательно — пусть молодой принц, брат мой Густав Адольф посмотрит, как у нас это получится, и чего мы стоим на самом деле. Тесть выслал в начале мая в Выборг экспедиционный корпус под командованием наследника престола — две тысячи должным образом обученных мушкетеров при полудюжине новых пушек. Прибыли и столь нужные кирасиры, целых два эскадрона, что с имеющимися у него составили полк из полутысячи отборных всадников, превосходно вооруженных. Нет, в атаку на знаменитых «крылатых гусар» он направлять их не собирался, прекрасно понимая, что кирасир и хаккепелитов просто покрошат в винегрет. А эта тяжелая польская кавалерия заставляла относиться к ней с уважением и опаской — уже несколько раз шведы, не говоря уже про русских, терпели от ее атак значительный урон, а то и поражения. Так, три года тому назад сорокатысячное воинство царского воеводы и брата князя Дмитрия Шуйского сошлось на поле брани под Клушино с двенадцатитысячным коронным войском гетмана Станислава Жолкевского. Поляков в бою участвовала тысяч семь, и больше половины были «крылатые гусары» с пахоликами. И если шведские пикинеры поначалу отбивались, то после перехода наемников на сторону польской короны из-за скаредности Делагарди, они начали отступление. А без шведов огромное русское войско дрогнула, и когда «гусария» смяла один из флангов, собранная «посошная рать» ударилась в бегство. Будь командующим молодой и талантливый Скопин-Шуйский, может быть, и не случилось столь унизительного разгрома. Но того отравили, причем по слухам совершила это супруга главного воеводы, дочь небезызвестного опричника Малюты Скуратова — яблоко от яблони недалеко падает. Вот только зря она сие проделала — муженек ее оказался полной бестолочью и погубил не только войско, но и себя, и царственного брата, которого «семибоярщина» свергла с престола. Проигравших никто не любит, и они всегда расплачиваются по всем счетам, которые накопились! — Ничего, завтра все решится, — тихо произнес Владимир, и хоть был он полностью уверен в своих солдатах, но червь сомнений присутствовал. Тот же Делагарди был предельно собран и молчалив, и уже не бахвалился — поляки заставили себя уважать… Атака «крылатых гусар» Речи Посполитой — символа гордости, непобедимости и лихости шляхты на протяжение многих лет. Жуткое зрелище для обычных мужиков, и даже «служилых людей» со стрельцами, которых ставили на их пути русские воеводы. Только шведские пикинеры могли выдержать натиск. И было еще одно средство, после применения которого «гусария» потихоньку исчезла с полей сражений… Глава 66 — И как ты оцениваешь неприятеля, Густав? Учти, если ты примешь неправильное решение, когда будешь полководцем, то потерпишь поражение. А побеждать надо задолго до того, как вражеские линии буду построены перед тобою на поле сражения. — Ты поэтому рокош устроил королю Сигизмунду, чтобы он сам не смог на Москву пойти, — усмехнулся юный кронпринц, внимательно разглядывающий выстроенную польскую армию. А она впечатляла — ляхов было тысяч восемь, и пять с лишним из них кавалерия. И этому он уже не удивлялся — у поляков огромное число шляхты, в пропорции один к восьми жителям, по этому показателю Речь Посполитую среди всех европейцев только испанцы догоняли. Но там избыток кабальеро «сбросили» на конкисту, и в Новый Свет постоянно уезжали желающие обрести богатство и славу. У поляков же были «кресы всходни» — восточные православные земли. И на дворе Смута — есть шанс невиданно разбогатеть, грабя схизматиков. Или сложить буйную голову, тут как кому повезет… — Именно поэтому я сохранил жизнь «воровскому пану» и его «лисовчикам». Поначалу хотел их казнить, но передумал — король Сигизмунд решил от них избавиться моими руками. Потому отказался платить выкуп, обрекая их на смерть, а такие вещи неразумному правителю припоминают такие люди как «Лис». Так что буча там пошла нешуточная, к тому же в нее выступили протестанты, их возглавил подчаший Януш Радзивилл, владетель землями Слуцкого княжества — у него тоже накопилось обид. — Я знаю, мне о том отец говорил. Думаю, наша армия двинулась на Ригу — пора окончательно разрешить ливонский вопрос, — юный принц внимательно посмотрел на Владимира, и тот только усмехнулся, моментально поняв где «собака зарыта». — Да забирайте вы Ливонию, можете и Курляндию прибрать. Пойми, пока мы в союзе, нет силы, которая могла бы противостоять нам. Торговлю мою вы не ущемляете, взаимных пошлин нет, мой сын твой родной племянник. К чему нам ссоры из-за болот, четко договорились — лютеране вам, православные мне, а католиков бьем вместе. И поверь мне — этого увлекательного занятия тебе надолго хватит — всю жизнь воевать будешь. Скоро такая война грянет, каких прежде не бывало, идти будет очень долго, так силы противоборствующих сторон примерно равны. Мы ведь даже вдвоем еле сможем с поляками справиться. Так что лучше восстановим тут «статус-кво». А твой отец северную часть Лифляндии подгребет. А все остальное надлежит сделать тебе, и время на то будет. Владимир протянул бинокль Густаву — тот сразу же принялся рассматривать поляков. И негромко сказал: — У гетмана нет центра — слева пехота, тысячи две, и полторы конницы — там всего три хоругви «гусарии». Правое крыло намного сильнее — там четыре-пять тысяч кавалерии, а гусарских хоругвей среди них больше десятка. Атака, думаю, последует наискосок, с прорывом нашего левого фланга — как при Клушино, мне рассказывали о том сражении. А там ты «ополченцев» выставил — серый цвет на фоне зеленого хорошо виден. — Если прием принес успех, то к нему могут прибегнуть и во второй раз. Эверт Горн снова примет их на себя — две тысячи мушкетеров серьезная сила, к тому же они под прикрытием пикинеров — полторы тысячи земского ополчения должны выстоять, все же не зря их обучали. Владимир вздохнул — полгода обучения не прошли даром, вот только новоявленные пикинеры в кирасах и касках, с длинными копьями еще не воевали в строю, хотя все были с боевым опытом. Они, и две тысячи жителей Тверских земель были единственными, кого пришлось влить в армию — хоть какое-то обучение прошли, пусть и наспех. Все остальное ополчение, без малого двадцать тысяч, осаждало Кремль, понаставив бревенчатых стенок и выставив пушечные наряды напротив ворот во избежание вылазок — можно было надеяться, что с гарнизоном они справятся — общей массой задавят, если поляки на вылазку пойдут. Сейчас на поле боя Владимир вывел семь батальонов мушкетер — все, что было под рукою из подготовленного войска — новгородцы, псковичи, корелы — испытанные и подготовленные воины, по шесть сотен в батальоне. Еще три батальона стояли в резерве — тверичане еще не были должным образом обучены и обмундированы. Хотя сейчас все они стояли в зеленых кафтанах, с кирасами и касками, а вот их серые одеяния этой ночью напялили на себя ландскнехты, что давно перешли к нему на службу. Просто он вспомнил фокус, что проделал царь Петр в Полтавской битве — «серые» рекрутские одеяния отдал солдатам проверенного Новгородского полка, и те выдержали специально направленный на них удар лучших шведских батальонов. И озаботился, чтобы поляки получили о том информацию от «перебежчиков». Так что фокус вроде сработал — на серые шеренги нацелились гусары, в своих серебристых доспехах, с устрашающими белыми «крыльями». — Прямо «ангелочки» пришли сюда — грабить и убивать. А мы вас бомбами и картечью встретим, «горячим душем». Ничего, скоро узнаете кто «бог войны» и «царица полей». И рыцарских поединков вам не будет. Чего-чего, а только встречных кавалерийских сражений он не собирался устраивать, хотя кроме полутора тысяч кирасир и драгун имел три тысячи дворянской конницы и с тысячу казаков. Но последние не представляли никакой ценности в реальном бою, зато взяли в обложение огромный польский обоз, который ляхи прикрыли двухтысячным охранным отрядом. Хоть в этом пользу принесли, и то ладно… Густав Адольф и его знаменитая шведская пехота… Глава 67 — «Гусария» пошла в атаку, ваше величество! — К чему кричать, я и так хорошо все вижу, не слепец. В атаку пошли передовые части польской конницы, главная масса даже с места не тронулась. Как и рассчитывал Владимир, «клюнул» гетман на «серых», решительно так попер, целенаправленно, вот только не наобум — решил провести «разведку боем». Горн стоял на пути со своим передовым отрядом — он должен сыграть роль «волнолома». Поле боя заволакивали белые клубы порохового дыма — шведы старательно били из своих шести пушек по наступающей кавалерии. Пока только ядрами и бомбами, но этого хватало, чтобы причинить серьезные потери — страшное зрелище, когда ядро сшибает несколько коней, превращая в окровавленные, бьющиеся на земле туши. Недоставало картечи, чтобы атака «захлебнулась», но к ней пока незачем прибегать, да и не нужно — поляки повернули назад, получив отпор. Действительно — проверка, и скоро последует очередная атака. Гонористый народ эти ляхи, и не отступят — ведь Москва так близка, зря они, что ли, столько верст за собой обозные повозки волокли. А там припасов разных на тысячи пудов — гарнизон в Кремле голодать начал, ведь заперли их в самый подходящий момент, когда урожай еще не принялись собирать, и подвалы с погребами пустовали. Задача у передового полка Эверта Горна была одна — промурыжить поляков как можно дольше, хорошенько раззадорить шляхту, довести ее до белого каления, и лишь тогда открыть дорогу к главным силам. Но сделать это под видом отступления, даже небольшую панику придется разыграть, пусть даже пики на землю побросают. Главное, чтобы ляхи отступление за «чистую монету» приняли, и ничего не заподозрили. Но то будет путь в западню! Ведь в этом времени еще не знают такого словосочетания как «огневой мешок», когда попавший в него противник методически уничтожается со всех сторон массированным орудийно-ружейным огнем. Жаль, что нет пулеметов — будь пара-тройка ПКМ с десятком коробок лент на каждый, вся польская кавалерия уже была бы положена на землю, спаслись бы только те, кто вовремя сообразил, что нужно бежать. Но пулеметов не надо, их с лихвой заменят «единороги», которые так пока еще не называются, и вряд ли будут носить это название. Пока задействовано только дюжина стволов, да и стреляли они вчетверо реже, чем были способны натасканные расчеты. Но сейчас только демонстрация — огонь на максимальной скорострельности начнется в тот момент, когда поляки введут в сражение все свои силы, и начнет пальбу главная батарея из двух десятков пушек. Канониры застыли у давно заряженных орудий в ожидании приказа. Но отдавать его Владимир не спешил — противник не дурак, поймет, что к чему происходит, и отступит. Конницу пехота преследовать в поле не способна, и поляки быстро оторвутся, сделают выводы и начнут воевать иначе, используя превосходство в мобильности… — Четвертая атака, ваше величество! — Какие напористые эти ляхи, все лезут и лезут, как бараны на новые ворота, — пробормотал Владимир, покачав головой. Зрелище было завораживающее — польская конница в очередной раз обрушилась на шведов. Те встретили ее мушкетными залпами, и тут же принялись выполнять отработанный маневр — отступать за линию пикинер, что наклонили свои длинные копья, ощетинившись стальными жалами. Вымуштровали земцев отлично, те встали как вкопанные, и казалось, что нет силы, способной свернуть их с дороги. Но это только показалась — все же четвертая атака оказалась для крайнего из четырех «брусков» последней. Или устали, либо нервы не выдержали — но гусары опрокинули этот отряд пикинеров, вынесли два залпа в упор, данные мушкетерами и началась рубка. Смотреть было страшно, но Владимир успокаивал себя тем, что под «раздачу» попала лишь четверть отряда полковника Горна. Те умело отбились от всадников и теперь заспешили на помощь избиваемым товарищам. — Дайте сигнал Эверту — надо пропускать гусар, они почувствовали вкус крови. Пусть «прорвутся»! Все же Владимир опасался, что поляки правильно оценят качественный уровень русско-шведской армии, и этого очень не хотелось. Все же у него войск намного больше — одних мушкетов на восемь тысяч солдат. И еще по полторы тысячи пикинеров и кавалерии, да егерей с пушкарями еще тысяча — в полтора раза больше, чем противника. И три десятка пушек — на них и выпадет основная роль в сражении… — Сомнут «серых», ваше величество! — Там генерал Штиллер, а с его ландскнехтами поляки не совладают. Да, можно было ночью «чеснока» рассыпать, и ямок накопать, только кони нам очень нужны — таких у нас нет. — Как бы поляки всей силой не навалились. — Пустое — в строю на одного конного трое мушкетеров, как минимум, приходится — и бьют они залпами, — отмахнулся Владимир от младшего князя Одоевского, как от надоедливой мухи — тот при нем был вроде как флигель-адъютанта и командир драбантов, телохранителей. Или рынд, если на русский манер бодигардов именовать — должность при монархе почетная, особенно когда тебе только третий десяток. Но охраняет ревностно, требователен и строг — родственник ведь, кому как не им доверять — не предадут, тут друг за друга принято держаться. Тем более тем, что с его смертью сами могут жизнью поплатиться, да и семьи под «раздачу» непременно попадут — им ведь многое припомнят… Залп двух шеренг мушкетеров был убийственным — его в те времена уже оценили по достоинству. Но до тех пор пока артиллерия не сыграла своей роли, инфантерия одна не могла остановить атакующих всадников тяжелой кавалерии, имеющих кирасы и каски — а «крылатые гусары» таковыми и являлись…