И слово это – «СМЕРТЬ». – Ну, что вы? – Хмурый сидел за столом, вооружившись ложкой. – Еда стынет. – Приятного аппетита, – улыбнулась Анжи. – А как там по правилам-то? Если все отгадки отгаданы, то наша взяла? – Ты сначала отгадай, – сухо ответила Мара, и лицо ее на глазах начало стариться: глаза – тускнеть, щеки – обвисать, заострился нос, поредели волосы. – Да смерть это, что же еще! – как можно беззаботнее произнесла Анжи, хотя голос ее на последнем слове предательски дрогнул. – А-а-а-а!!! – завопила Мара, хватаясь за голову. Одним рывком она опрокинула стол. От грохота дом пошел ходуном, по стенам пробежали трещины, книги посыпались на пол, музыкальный центр обрушился. – Ну вот, опять пожрать не дали, – сокрушенно посмотрел на свои испачканные в супе колени тощий старик с совершенно лысой головой. Вместо рубашки и брюк на нем была черная кольчуга и черные же кожаные штаны, и только хмурился он по-старому. – Бежим! – Анжи дернула за собой Глеба и кинулась к выходу. Мара, занятая какими-то своими внутренними проблемами – она продолжала доламывать все, имевшееся в избушке, – не сразу заметила, что гости уже уходят. Ее крик достиг их уже на улице: – Не пускай! И тут же ожили черепа на заборе. Глаза в них засветились ярче, колья забора стали гнуться, преграждая путь. – Куда дальше? – заметалась между жердинами Анжи. – К реке Смородине! На той стороне они бессильны. Анжи хотела было бежать за избушку, но Глеб потянул ее обратно в овраг. – Давай через Калинов мост, дальше они тебя не достанут. – Как это – меня? А ты? Они на «мягких точках» съехали в овраг, и только сейчас Анжи разглядела, что это никакое не болото, а самая настоящая речка, узенькая, еле различимая. Слева, за пышным кустом, виднелся широкий добротный мост. За их спинами взметнулся очередной крик. Черепа, оседлав жерди, мчались с бугра вниз. Анжи вцепилась в подол футболки Глеба и, захлебываясь от быстрого бега, ринулась к мосту. – Экхе, экхе! – Из-за моста не спеша поднялась змееподобная голова. Голова широко зевнула, мелькнул между острыми зубами тонкий раздвоенный язык. – Все бегаете? – голосом известного артиста Папанова поинтересовался Змей. – Все суетитесь? – Не пройдем, – затормозил около самого моста Глеб. – Это Змей Горыныч, он мост охраняет, надо какого-нибудь богатыря ждать. Анжи в отчаянии оглянулась. Мара верхом на метле кружила над развалившейся избушкой, на чудом уцелевшем пороге в огненно-красном свете стоял гигантский Кощей. – Чур меня! Чур меня! – шептала Анжи, мелкими шажками пробираясь вперед. Змей вытащил из-под моста оставшиеся две головы и для пробы дыхнул огнем. Получилось впечатляюще. И тут Анжи услышала знакомое пение. На сухом дереве, расправив крылья, сидела птица Гамаюн, кокошник на ее голове ярко полыхал. – Вперед! – Анжи снова вцепилась в помятую футболку духа и решительно ступила на мост. – Экхе, – Змей выставил вперед лапу. Анжи легко перемахнула через нее, выпустив Глеба. Ахнула. – Я остаюсь, – покачал головой Глеб. – Пойдем! Граница скоро закроется! – Не надо… Со всей злобой, накопившейся за последние месяцы, она пнула путавшуюся на дороге лапу Змея и шагнула обратно. – Ты! Пойдешь! Со мной! – крикнула она, срывая голос, обежала вокруг и толкнула Глеба в спину. По инерции он пробежал несколько шагов вперед. Анжи догнала его и толкнула снова. На третьем пинке дух добежал до конца моста и обернулся. – Не оглядывайся! Там не твое! Анжи вновь схватила Глеба за футболку и поволокла наверх. Птица пела все громче, свет от нее расходился все дальше. В лучах четко выделялись две фигуры. Тургенев держал Лутовинова под руку. Шел он чуть согнувшись, потому что предок был заметно ниже. Тургенев хмурил кустистые брови и что-то бурчал себе в бороду. – А! Ну, наконец-то! – заметил классик вновь прибывших. – Я и не чаял. Если это все, то мы пошли. Анжи, не в силах что-то вымолвить, кивнула. Все получилось. Вызванный дух Тургенева увлек за собой Лутовинова, и теперь они возвращаются домой. Больше на тело Глеба никто кроме собственного духа предендовать не будет. Ее жизнь и жизнь ее друзей теперь тоже в безопасности. Лутовинов с Тургеневым неспешным зашагали к реке. – Да! – остановился Иван Сергеевич. – Там кое-кто остался, – он повертел рукой, пытаясь точнее подобрать слово. – Ну, да вы разберетесь. Анжи опять кивнула, протянула руку, чтобы привычно ухватить Глеба за футболку, но нащупала лишь пустоту. Рядом никого не было. Перед писателем и его предком, как заяц, показывающий дорогу, зигзагом мчалась светлая фигура. Глеб бежал обратно. – Стой! Анжи сорвалась с места. Ярость билась в ее ногах, пульсацией стучала в голове. От крика Глеб вздрогнул и остановился. В два прыжка Анжи настигла его и сбила с ног. – Из-за тебя! Из-за тебя все! – орала она ему в ухо. Глеб не шевелился. Он просто лежал лицом вниз. – Ты гад! Гад! Понял?! Из-за тебя! В бессильной ярости она колотила Глеба по спине, понимая, что больше не сможет сдвинуть его с места. Птица Гамаюн громко вскрикнула и сорвалась с ветки. – Она улетает, – прошептала Анжи. – Улетает! Птица сделала круг над кладбищем и повернула обратно. Сложив крылья, она камнем рухнула вниз. Прямо на лежавшего на холме Глеба. Вместо последней главы и эпилога Анжи пришла в себя оттого, что рядом с ней кто-то возился. В «Веселом Джеке» плясал огонь, из прорезанного глаза выглядывали. – Извините, вы не подскажете, куда пошел Тургенев? – осведомился призрак, зябко передергивая плечами – одет он был не по сезону. – Домой, – просто ответила Анжи. – Как домой? А я? – А кто вы? – Анжи до того устала, что даже удивляться не могла. – Я его почитатель, поклонник. Я знаю все его произведения. Я читал все рукописи. Я следую за своим кумиром по всем мирам. Он не мог уйти без меня! Анжи слабо усмехнулась. Так вот кого здесь оставил классик! Видимо, и в XIX веке здорово уставали от назойливого внимания фанатов. – Ну, жди теперь, – хмыкнула она, расправляя плечи и с удовольствием потягиваясь. – Теперь до Вальпургиевой ночи[5] проход открыт не будет. Она подняла голову. На третьем этаже ярко горел свет, на фоне штор мелькали тени. Глеб вернулся, значит, Хэллоуин подошел к концу. – Лентяй, – толкнула она в бок Серого. – Что выбираешь – радикулит или воспаление легких? – Мне бы чаю, – пробормотал Серый, чихая и потирая замерзшие руки. – Джек! Подъем! Пираты на подходе! Воробей тут же вскочил, словно и не спал. – Ну, и где все? – с готовностью спросил он. – Где эти ваши гоблины? – Какие гоблины? – вспомнила Анжи слова птицы Гамаюн. – Здесь только свои летают. Она быстро оглянулась. В кустах таял образ яркой птицы с женской головой. В это же время штора на третьем этаже дернулась. Глеб выглянул в окно, но сколько ни вглядывался в темноту своими ясными карими глазами, никого не увидел. На дворе стояла непроглядная темень, как и всегда бывает в колдовское время накануне Дня Всех Святых.