– А в наше время его видел кто-нибудь идущим ночью по плотине? – не удержалась от вопроса Анжи. – Не знаю, я по ночам сплю, – буркнула экскурсоводша и пошла по тропинке к усадьбе. – А что такое разрыв-трава? – Лентяй стоял чуть в стороне, поэтому успел задать свой вопрос как раз в тот момент, когда работница музея проходила мимо. – Вот вам разрыв-трава, – экскурсоводша сорвала первую попавшуюся травинку и сунула в руки Серому. – У вас есть билеты? – бросила она через плечо, удаляясь. – Какая же это разрыв-трава? – расстроенно пробормотала Анжи, разглядывая сувенир, доставшийся Лентяю. – Это же клевер! – Это на удачу! – Женщина протянула руку и взяла веточку с тремя листиками. – Его надо носить с собой, тогда он будет способствовать продвижению всех дел. Если клевер увидишь во сне, то непременно в ближайшее время влюбишься. Анжи стремительно покраснела и демонстративно отвернулась. – Что за чушь? – дернула она плечом. – Разрыв-трава-то как выглядит? – А тебе зачем? – усмехнулась женщина, возвращая на нос солнцезащитные очки. – Клады искать? – Нельзя как будто просто спросить? – фыркнула Анжи, доброжелательный тон женщины ее раздражал. – Все равно такой травы не существует. – Ну почему же? – писательница глянула в спину удалявшейся лекторши и, видимо, окончательно решила изучать усадьбу без посторонней помощи. – Я даже могу сказать, что это такое. – Ну и что? – сквозь зубы спросила Анжи. Выглядело это настолько неучтиво, что Серый дернул ее за рукав. – Да вон она! – Писательница ткнула пальцем в сторону густой поросли папоротника. Анжи зайцем скакнула в ту сторону и зашарила руками в кустах, надеясь заметить что-нибудь необычное. – Брось! – шагнул следом за ней Ленивый. – Пусть барин сам ищет свою траву. Не нарывайся. – Тебя мне только тут не хватало! – отпихнула его Анжи и снова углубилась в заросли. – Не ходи далеко! – раздался насмешливый голос писательницы. – Ты на ней стоишь! – На чем я стою, если это папоротник! – отозвалась Анжи. – Разрыв-трава-то где? Первым полез из зарослей Серый. – Вы правда писательница? – как можно небрежнее спросил он, но в глаза собеседницы заглянул заискивающе. – Мы Глеба знаем. – Так вот с кем он ночь провел! – усмехнулась женщина, и темные очки снова оказались в ее руке. – А я-то думаю, где он синяк такой заработал? На плотину ходили? И как, встретили барина? – Никого мы не встретили, – насупилась Анжи. Она тоже стояла на дорожке и теперь отряхивалась от колючек чертополоха, щедро наградившего ее репешками. – Какие вы тут легенды собираете? – продолжал светскую беседу Лентяй, не замечая сокрушенных охов Анжи. – Плащ испачкан, Лавкрафта нет, все свечи перетаскал, сидит дома с разноцветной физиономией, боится на улицу нос показать, – легко перечислила писательница. – А за книгой, я так понимаю, мне надо на плотину идти? – К оврагу, – буркнула Анжи, сдаваясь. – Неужели о Лавкрафте все правда? – Ты-то жива, хоть и читала, – взгляд у писательницы был мягким и внимательным, он словно пытался ненавязчиво протолкнуться сквозь глаза и проникнуть в мозг, узнать, о чем человек думает. – Хотя был один такой случай. Молодой человек на спор пошел на кладбище, сел читать рассказ «Извне», а утром его нашли мертвым. Что с ним произошло, никто не знает. Кстати, – она повернулась к Анжи, – у меня этого рассказа нет. И книга всего одна, так что ее стоит найти. Ну что? Пойдем, покажешь? – И она стала спускаться обратно к пруду. Анжи покосилась на Серегу. Если бы он посмотрел на нее, то уже через секунду они вдвоем бежали бы к центральным воротам, подальше от всей этой чертовщины. Но Лентяй пошел следом за писательницей, словно она его на веревочке вела. Вот ведь балбес! Давно бы сбежали, и никаких вопросов. А теперь еще за книгу отвечать. Она даже не помнила, куда ее дела. Сидела, читала, увидела свет фонариков, вскочила… То ли вернула она книгу Глебу, то ли нет… За этими размышлениями Анжи не заметила, как спустилась к пруду. Серый с писательницей уже вовсю о чем-то говорили, она показывала руками то в сторону плотины, то на овраги, то на поля. – Тургенев вообще далеко не такой простой писатель, как это принято считать… Анжи догнала их и пристроилась в хвосте, так что теперь и ей перепал кусочек лекции. – Ученые выделяют у него целый цикл мистических повестей. Ясно, что не все из того, о чем он писал, выдумано. Что-то он брал из жизни. Легенды, слухи, сплетни. О старом барине – легенда известная. Но где-то здесь еще есть могила утопленника, русалочье болото… Анжи передернула плечами. Даже при свете дня слушать все эти истории было неприятно. – Грань между миром живых и миром мертвых – тонкая. Где-то верили, что границу эту можно перейти только в определенные дни, как в праздник Хэллоуина. Кто-то считал, что сделать это можно только на кладбище или в склепах. Славяне в этом отношении были самыми раскрепощенными. В их поверьях мертвые сами могли вернуться в любой момент. Хоть днем, хоть ночью, хоть на кладбище, хоть на оживленной улице. Анжи сглотнула неприятный комок, застрявший в горле, и поежилась. Вот черт дернул Серого обо всем этом спрашивать! – Кстати, – писательница бросила взгляд через плечо, ни секунды не сомневаясь, что Анжи идет за ней. – Завтра знаменитая ночь на Ивана Купалу, ночь, когда разная нечисть обретает всю свою силу. Тогда-то и зацветает твоя разрыв-трава. – Папоротники размножаются спорами, – проявила свои глубинные познания в области биологии Анжи. – Это обыкновенные папоротники, – улыбнулась женщина. Ее скорее забавляла колючесть девочки, нежели задевала. – А волшебный папоротник зацветает только один раз в году, в колдовскую ночь. И цветет он так быстро, что не все успевают его сорвать. – Что тут успевать? Подошел да бери. – И Анжи демонстративно пнула ногой развесистый лист папоротника. – Если бы все было так просто! Писательница сделала неуловимое движение, пропуская Анжи вперед, и вот уже по тропинке они шли втроем, и Анжи из просто спутницы превратилась в собеседницу. Но заметила это, только когда они добрались до оврага. До этого она, не помня себя, слушала невероятный рассказ. – Разрыв-траву охраняет нечисть, поэтому, придя на место, первым делом надо очертить вокруг себя круг, чтобы злые силы не могли до тебя добраться. А как увидишь ослепительно яркий блеск цветка, его надо сорвать, сделать на пальце надрез, положить его туда и бежать прочь, не оглядываясь. Потому что, если оглянешься, цветок пропадет, а самого тебя уничтожит нежить. Ну, и не забывать чураться. То есть говорить: «Чур меня!» – А как определить, где он расцветет? – Серый был во власти мистического вдохновения. Он даже слегка забегал вперед, чтобы заглянуть в глаза писательницы, больше смотревшей на дорогу, чем на собеседников. – Надо найти самые большие листья папоротника, чтобы они были похожи на орлиные перья. Когда цветок расцветет, вокруг станет светло, как днем, при этом прогремит гром и земля сотрясется. – Что-то я не помню, чтобы гром без дождя гремел, – нахмурилась Анжи. – Да? – Писательница наградила ее очередной своей странной улыбкой. – А много ты помнишь? Например, где ты была вчера? Они остановились на краю оврага. Анжи пришлось еще раз поежиться, потому что ночные воспоминания были свежи, а вместе с ними в памяти вставал пережитый ужас. Днем овраг выглядел мирно. Елочки, стожок, развесистый дуб. – Ага! – Писательница что-то подняла около дуба. – А вот и свечка! Анжи молча подошла к дереву, обогнула его. Здесь она, значит, сидела, оттуда выскочил Глеб, от пруда прибежали ребята. – Мы потом с Сережей туда пошли, – махнула она рукой в сторону плотины. – А Глеб с Джеком здесь остались. И, кажется, книга была у Глеба. – Да, интересное место, – протянула писательница, с видимым удовольствием оглядывая чахлый пейзаж и даже втягивая носом воздух. – Здесь бы года два прожить – такое можно написать… Уже не обращая внимания на своих спутников, женщина вернулась к пруду и спустилась на деревянный настил к воде. Днем пруд был самым обыкновенным водоемом, ничего такого таинственного или грозного. По его голубой поверхности бежала легкая рябь, на которой, как кораблики, покачивались опавшие с деревьев листики. Местами деревья нависали прямо над водой, а там, где берег вырывался из зеленого плена, росли камыши и тянулись илистые прогалины. Щебет птиц отражался от зеркальной поверхности пруда и возвращал их песни небесам. Тут же захотелось раздеться и окунуться в эту манящую прохладу. Но некстати на ум пришел рассказ о русалках и утопленниках, и Анжи на всякий случай отошла от воды подальше. А то кто его знает, может, стоит только руку опустить, как тебя утянет на дно! И потом будет уже все равно, отчего ты утонул – русалки защекотали или ты сам захлебнулся. Треснул сучок, колыхнулась ветка. Накрученная собственными фантазиями, Анжи вскрикнула и остановилась. Ей показалось, или в кустах действительно кто-то прошел? «Кия, кия!» – заорала птица, и, с шумом пробиваясь сквозь листву, на озерный простор вырвалась какая-то пернатая живность и исчезла в овраге. Анжи глубоко вздохнула и закрыла глаза. Кровь бешено стучала в голове, колотилось сердце. Вот так свяжешься с придурками, потом сама заикой станешь. Кто бы ей вчера сказал, что она испугается обыкновенной утки! Анжи отвела в сторону ветку и вгляделась в полумрак. Ничего здесь не было. Тонкие стволы орешника, пестрые березки, осинки. В следующую секунду на нее глянули большие печальные глаза. Ей снова почудилась борода, длинный кафтан… От ужаса она упала на колени, но никто не спешил ее схватить, затащить под деревья и съесть. Птицы все так же приветливо щебетали, сквозь листву пробивалось жаркое июльское солнце, земля не торопилась дрожать, раскалываться и поглощать некстати появившегося на этом месте человека. Анжи подняла глаза. Перед ней был куст волчьей ягоды. Невысокое растение с тоненькими палочками и узкими листочками, щедро усыпанное крупными красными ягодами. Наверное, игра света, солнечные блики или еще что-то создали впечатление, что на Анжи кто-то смотрел. – Глупость какая, – пробормотала она, хлопая ладошкой по растопырившимся листьям. Куст качнулся, открывая то, что находилось за ним. На высоком пеньке лежала хорошо знакомая книга. Вид у нее был такой, словно ее только что читали и на секунду отошли, оставив открытой. Легкий сквознячок шевелил странички. Из середины книги что-то торчало. Что-то, похожее не то на перо вороны, не то на… папоротник. Анжи забыла, как дышать. Ей очень захотелось убежать отсюда. Бежать, куда глаза глядят, только бы подальше от всей этой чертовщины. Но ноги совершали обратное движение – они шли вперед, переступали через ветки. Рука уже тянулась к книге. Ветер дунул сильнее, и страницы услужливо открылись на заложенном месте. Глаза машинально пробежали по строчкам: «Внешний вид Амброза неприятно поразил меня; он сильно похудел и осунулся. Вместо бодрого румяного человека, каким я его видел в последний раз почти четыре года тому назад, передо мной стояла жалкая пародия на моего кузена. Изрядно уменьшилась и его природная живость, разве что рукопожатие было по-прежнему крепким, а взгляд ясным и проницательным, как в былые годы». Солнечный лучик скакнул, и стало заметно, что страница не только заложена. Только что прочитанный ею абзац был подчеркнут. И подчеркивание это сделано не карандашом и даже не ручкой, а ногтем. Большим сильным ногтем, какие бывают на лапах хищников. Острые, разрывающие бумагу и вспарывающие человеческие тела. – Ой, мамочки! – всхлипнула Анжи и попятилась. По заду ее хлестнул куст волчьей ягоды. Она взвизгнула и прыгнула в сторону, влетев в колючие ветки дикого шиповника. Дальше пошли заросли крапивы. Анжи запуталась, где выход из этого бурелома. Ей казалось, что от пруда она сделала пару шагов, а вот она все бежала и бежала, и конца этому лесу видно не было.