— Разумеется, не верю, — ответила я, но была не совсем искренна. В глубине души я до этой самой минуты верила в то, во что вынуждают верить каждого ребенка в Англии. Порслин снова начала обижаться, а я не хотела еще одной вспышки, ни от нее, ни, что еще хуже, от себя. — Она — эта рыжая, да? — внезапно спросила Порслин, возвращая разговор к миссис Булл. — Та, что живет на дороге? — Да, — ответила я. — Откуда ты знаешь? — Я видела кое-кого похожего… поблизости, — уклончиво сказала Порслин. — Где? — требовательно спросила я. — Поблизости, — ответила она, уставившись мне в глаза и бросая вызов, кто кого переглядит. Правда ударила меня по лицу, как пощечина. — Во сне! — сказала я. — Это была она! Во сне ты видела, что она стоит над тобой в фургоне, правда? Это абсолютно логично. Если Фенелла действительно могла видеть прошлое и будущее, а ее дочь Лунита впечатлила министерство ВВС своими силами, нет причин полагать, что Порслин не в состоянии увидеть столь неприятную женщину во сне. — Это не походило ни на один сон, который я видела прежде, — сказала Порслин. — О, боже мой! Лучше бы я его не видела! — Что ты имеешь в виду? — Он не был похож на сон. Я уснула на кровати Фенеллы, даже не потрудившись раздеться. Должно быть, меня разбудил шум — где-то рядом, в фургоне. — Тебе снилось, что ты спишь? Порслин кивнула. — Это и было самое ужасное. Я не шевелила ни мускулом. Лишь продолжала делать глубокие вдохи-выдохи, будто сплю, ну и на самом деле спала, естественно. О, черт! Это так сложно объяснить. — Продолжай, — сказала я. — Я знаю, что ты имеешь в виду. Ты была в моей кровати и видела сон, что спишь в кровати Фенеллы. Она бросила на меня благодарный взгляд. — Не было ни звука. Я долго прислушивалась, потом подумала, что они ушли, и приоткрыла глаза — совсем чуть-чуть и… — И? — Лицо! Большое лицо совсем рядом, в нескольких дюймах! Чуть не касалось моего! — Господи боже! — Так близко, что я не могла сфокусировать взгляд, — продолжала Порслин. — Я умудрилась выдавить слабый стон, как будто мне что-то снится, слегка приоткрыла рот… Должна признать, я была полна восхищения. Надеюсь, что, пусть даже во сне, я буду иметь достаточно присутствия духа, чтобы сделать то же самое. — Лампа едва светила, — рассказывала она. — Свет падал сквозь волосы. Я рассмотрела только волосы. — Которые были рыжими, — подсказала я. — Которые были рыжими. Длинными и вьющимися. Буйными, короче. И тогда я открыла глаза… — Да-да! Продолжай! — И это должно было оказаться твое лицо, не так ли? Но нет! Это было лицо рыжеволосого мужчины. Вот почему я набросилась на тебя и чуть не задушила! — Постой, — сказала я. — Рыжеволосого мужчины? — Он был омерзителен… Весь измазан сажей. Выглядел, будто спал в стоге сена. Я покачала головой. Неким странным образом это все имело смысл, подумала я, то, что во сне Порслин превратила миссис Булл, которую могла случайно видеть в Канаве, в рыжеволосого буйного мужчину. Даффи не так давно читала книгу профессора Юнга и вдруг заявила, что сны — это символы, таящиеся в подсознании. Обычно я отмахивалась от снов, как от мусора, но моя жизнь недавно наполнилась необъяснимыми примерами обратного. Сначала было видение Фенеллы — в хрустальном шаре, — что Харриет хочет, чтобы я помогла ей вернуться домой из холода, и, хотя Фенелла утверждала, что Фели и Даффи подбили ее на это, вся эта история потрясла меня; на самом деле я раздумывала что, если ее признание не было ложью? Потом рассказ Бруки о беспокойной Серой леди из Букшоу. Я так и не решила, не надул ли он меня с этой так называемой легендой, но у меня просто не было времени разузнать получше. Тем не менее я должна признать, что все это сверхъестественное где-то глубоко в моем мозгу весьма нервировало меня. — Почему ты мне раньше это не рассказала? — О, я не знаю, все так сложно. Часть меня недостаточно тебе доверяла. И я знала, что ты доверяешь мне не больше. — Я не была уверена насчет твоей одежды, — сказала я ей. — Я думала, почему тебе пришлось стирать ее в реке? — Да, ты написала об этом в дневнике, верно? Ты думала, что она могла намокнуть от крови Фенеллы. — Ну, я… — Ну же, Флавия, признайся. Ты думала, что я проломила череп Фенелле, чтобы… чтобы…. унаследовать фургон или еще что-то. — Что ж, было такое предположение, — сказала я с улыбкой, надеясь, что она окажется заразительной. — Дело в том, — продолжила она, взъерошивая волосы, затем накручивая длинную прядь на указательный палец, — что женщина вдали от дома иногда чувствует потребность кое-что прополоскать. — О, — произнесла я. — Если бы ты потрудилась спросить меня, я бы сказала тебе. Если даже это не было приглашением задавать прямые вопросы, я расценила его именно так. — Ладно, — сказала я. — Тогда разреши мне спросить тебя вот о чем: когда мужчина в фургоне наклонился над тобой во сне, ты заметила что-нибудь, кроме его волос? Я думала, что знаю ответ, но не хотела озвучивать его вместо нее. Порслин сдвинула брови и поджала губы. — Не думаю… Постой! Было кое-что еще. Такое отвратительное, что я, должно быть, забыла, когда ты меня неожиданно разбудила. Я жадно подалась вперед. — Да? — сказала я. Мой пульс ускорился. — Рыба! — договорила она. — Жутчайшая вонь дохлой рыбы. Фу-у-у! Я могла бы обнять ее. Положить ей руку на талию и — если бы не эта чудная чопорность в крови де Люсов, удерживающая меня на невидимой привязи, — протанцевать с ней по комнате. — Рыба, — произнесла я. — Точно как я думала. Мой мозг закипел, самыми крупными пузырями были: Бруки Хейрвуд и его воняющая рыба, Урсула Випонд и гниющие ивовые прутья и мисс Маунтджой с ее пожизненным запасом рыбьего жира. Проблема заключалась вот в чем: ни у кого из них не было рыжих волос. До сих пор единственными рыжеволосыми в моем расследовании были Буллы: миссис Булл и ее двое детей. Малыши были вне подозрений — они слишком малы, чтобы напасть на Фенеллу или убить Бруки. Оставалась только отвратительная миссис Булл, которая, несмотря на прочие свои недостатки, не пахла рыбой, насколько я знала. Если бы пахла, миссис Мюллет не смогла бы удержаться и не упомянуть об этом. Рыба или не рыба, но миссис Булл затаила обиду на Фенеллу, полагая, что та украла ее ребенка. Но кто бы ни оставил рыбный запах в фургоне, не обязательно это тот же человек, кто проломил Фенелле череп хрустальным шаром. И тот, кто сделал это, не обязательно убил Бруки. — Я рада, что не размышляю так же напряженно, как ты, — заметила Порслин. — Твой взгляд где-то далеко, и ты сама на себя не похожа, выглядишь старше. Зрелище пугающее. — Да, — сказала я, хотя для меня это была новость. — Я пыталась, — продолжила она, — но это не работает. Я не могу представить, кто бы мог захотеть навредить Фенелле. И этот человек — которого мы нашли на фонтане, — по какой причине его убили? В этом и заключался вопрос. Порслин попала в точку. Вся история свелась к тому, что инспектор Хьюитт именует «мотивом». Бруки был помехой для своей матери и воровал у мисс Маунтджой. Насколько я знала, он не был связан с Петтибоунами, если не считать то, что он поставлял им ворованные вещи. Было бы странно, если бы эти два антикварщика убили его. Без помощи мужа миссис Петтибоун в жизни бы не смогла втащить Бруки туда, где мы с Порслин его нашли. Даже с помощью мужа — старик Петтибоун такой хрупкий — потребовался бы подъемный кран. Или помощь их друга Эдварда Сэмпсона, владевшего тоннами ржавых механизмов в Ист-Финчинге. — Мне в голову приходит только один человек, — сказала я.