Голова мисс Маунтджой откинулась назад, и я почувствовала, как под моей рукой она напряглась еще сильнее. Она медленно отняла окровавленный платок от носа и произнесла с идеально холодной ясностью: — Ноги Хейрвуда больше не будет в этом доме. Я моргнула. Мисс Маунтджой просто изъявляет решительность или в ее словах есть что-то более зловещее? Она знает, что Бруки мертв? Когда она оглянулась, чтобы посмотреть на меня, я увидела, что кровотечение прекратилось. Я позволила молчанию затянуться — полезный приемчик, который я позаимствовала у инспектора Хьюитта. — Этот человек вор, — наконец сказала она. — Мне не следовало доверять ему. Не знаю, о чем я думала. — Может, вам что-нибудь принести, мисс Маунтджой? Стакан воды? Влажную салфетку? Наступил подходящий момент втереться к ней в доверие. Не говоря больше ни слова, я пошла к раковине и намочила полотенце для рук. Отжала его и протянула ей. Пока она стирала кровь с лица и рук, я скромно отвела взгляд, пользуясь удобным случаем рассмотреть кухню. Это была квадратная комната с низким подоконником. В углу к полу прижалась маленькая зеленая плита марки «AGA», кроме нее был еще простой стол из досок с одним-единственным стулом — тем самым, на котором сейчас сидела мисс Маунтджой. Узкая полка для посуды занимала две стенки комнаты, на ней располагался ассортимент синих и белых тарелок и блюдец — преимущественно стаффордширских, судя по рисунку: большей частью это были сельские пейзажи и сценки. Я насчитала одиннадцать плюс пустое место размером примерно в полтора фута там, где когда-то, должно быть, стояла двенадцатая тарелка. Отфильтрованный сквозь ивовые ветки снаружи, слабый зеленый свет, просачиваясь сквозь два маленьких окошка над раковиной, придавал тарелкам странный водянистый оттенок, вызвавший у меня в памяти вид Трафальгарского газона после дождя, после того как тело Бруки сняли с фонтана Посейдона. У выхода в узкий коридор, через который мы попали на кухню, располагался деревянный потрескавшийся застекленный шкафчик, наверху которого стояли несколько одинаковых бутылок медицинского вида. Только прочитав их этикетки, я почувствовала запах. Как странно, подумала я, обычно обоняние срабатывает мгновенно, зачастую быстрее, чем зрение или слух. Но сомнений больше не оставалось. Все помещение — даже сама мисс Маунтджой — пропахло рыбьим жиром. Вероятно, до этого момента зрелище носового кровотечения мисс Маунтджой и ее забрызганная кровью одежда подавили мое обоняние. Хотя сначала я ощутила рыбный запах, когда увидела ее, как мне показалось, истекающую кровью, в дверях, и опять, когда приложила холодный ключ к ее затылку, мой мозг, должно быть, отметил этот факт как не самый важный и приберег его для последующих размышлений. Мой опыт по части рыбьего жира был обширным. Значительную часть жизни я провела, убегая от наступавшей миссис Мюллет, которая с открытой бутылкой и ложкой размером с огородную лопату преследовала меня по коридорам и лестницам Букшоу — даже в моих снах. Кто в здравом уме захочет проглотить нечто, по виду похожее на переработанный бензин и выжатое из рыбьих печенок, оставленных гнить на солнце? Эту гадость использовали для дубления кожи, и я не могла не думать, что же она творит с человеческими внутренностями. «Открой ротик, дорогуша, — слышала я голос миссис Мюллет, катившейся следом за мной. — Это полезно для тебя». «Нет! Нет! — вопила я. — Не надо кислоту! Пожалуйста, не заставляйте меня пить кислоту!» И это правда, я не придумываю. Я проанализировала эту штуку в лаборатории и обнаружила, что в ней содержится целый список кислот, в том числе олеиновая, маргариновая, уксусная, масляная, холевая и фосфорная, не говоря уже об окисях, кальции и натрии. В результате я заключила сделку с миссис М.: она разрешает мне принимать рыбий жир в одиночестве в моей комнате перед сном, а я перестаю вопить, как пытаемая банши, и пинать ее по щиколоткам. Я поклялась могилой матери. У Харриет, разумеется, нет могилы. Ее тело где-то в снегах Тибета. Обрадовавшись освобождению от трудного и тягостного задания, миссис Мюллет сделала вид, что возмущена, но охотно отдала мне бутылку и ложку. Мои мысли резко дернулись в настоящее, словно мячик на резинке. — Проблемы с антиквариатом? — услышала я свои слова. — Вы не одиноки в этом, мисс Маунтджой. Хотя я чуть не упустила это, ее молниеносный взгляд вверх, к тому месту, где висела недостающая тарелка, сказал мне, что я попала в точку. Она заметила, что я проследила за ее взглядом. — Это эпоха первого императора династии Мин. Он сказал мне, что знает человека… — Бруки? — перебила я. Она кивнула. — Он сказал, что знает кого-то, кто может оценить тарелку честно и за приемлемые деньги. После войны жизнь стала трудной, и я подумала… — Да, я знаю, мисс Маунтджой, — сказала я. — Я понимаю. В свете финансовых трудностей отца и при огромном скоплении просроченных счетов, которые приходили с каждой почтовой доставкой и были предметом праздной болтовни в Бишоп-Лейси, ей не было необходимости объяснять мне ее собственную бедность. Ее взгляд образовал связь между нами. «Партнеры по долгам», — казалось, говорил он. — Он сказал мне, что ее разбили в поезде. Он запаковал тарелку в солому, как он сказал, и положил в бочонок, но каким-то образом… разумеется, он не застраховал посылку, стремясь сократить расходы… стараясь не отягощать меня дополнительными… а потом… — Кто-то заметил ее в антикварной лавке, — выпалила я. Она кивнула. — Моя племянница Джулия. В Пимлико. Она сказала: «Тетушка, ты никогда не догадаешься, что я сегодня видела — близнеца твоей Мин!» Она стояла прямо на том месте, где сейчас ты, и, точно как ты, взглянула вверх, увидела пустое место на полке. «О, тетушка, — сказала она. — О, тетушка!» Мы пытались вернуть тарелку, конечно же, но тот человек сказал, что получил ее от кого-то, живущего на соседней улице. Не мог назвать имя по причине конфиденциальности. Джулия настаивала на том, чтобы обратиться в полицию, но я напомнила ей, что дядя Джеймисон, который принес эту посуду в дом, не всегда был образцом честности. Жаль, что мне приходится рассказывать тебе эту историю, Флавия, но я всегда считала нужным быть скрупулезно честной. Я кивнула и бросила на нее разочарованный взгляд. — Но Бруки Хейрвуд, — сказала я. — Как он смог украсть у вас тарелку? — Потому что он мой жилец. Он живет у меня в каретном сарае. Бруки? Здесь? В каретном сарае мисс Маунтджой? Вот это новость. — О да, — сказала я. — Конечно же. Я забыла. Что ж, мне лучше уйти. Думаю, вам следует немного полежать, мисс Маунтджой. Вы еще довольно бледная. Носовые кровотечения так обессиливают, не так ли? Железо и тому подобное. Вы, должно быть, чувствуете слабость. Я провела ее в маленькую гостиную, которую заметила в передней части дома, и помогла откинуться на канапе, обитое конским волосом. Я укрыла ее вязаным шерстяным покрывалом, она вцепилась в него бледными пальцами. — Я найду выход, — сказала я. 11 Словно актер в пантомиме, с грехом пополам выбирающийся из-за занавеса, я пролезла сквозь свисающие ивовые ветки и вышла из зеленого сумрака на слепящий свет солнца. Времени было в обрез. Инспектор Хьюитт и его люди наверняка в нескольких минутах отсюда, а моя работа едва началась. Поскольку фургон Бруки прямо передо мной, начну с него. Я окинула всю улицу насквозь быстрым взглядом. Никого не видно. Одно окно фургона было полностью открыто, видимо, так его оставил Бруки. Мне везет! Отец вечно разглагольствовал на тему того, как важно всегда носить с собой носовой платок, и на этот раз он оказался прав. Открыв дверь, я оставлю на никелированной ручке отпечатки пальцев. Чистый кусок льна — то что надо. Но ручка не шевельнулась, хотя издала тревожный скрип, указывающий на обширный слой ржавчины под ней. Чего мне точно не надо, так это того, чтобы дверь фургона грохнулась прямо на дорогу. Я поднялась на подножку (снова металлический скрип) и с помощью локтей подтянулась. Когда мой живот оказался на уровне нижней части окна, я смогла просунуть верхнюю половину туловища в фургон, оставив ноги торчать в воздухе для противовеса. Обернув ладонь носовым платком, я нажала на кнопку бардачка и, когда крышка отскочила, засунула руку внутрь и вытащила маленький пакетик. Это были, как я и предполагала, документы на фургон. Я чуть не вскрикнула от радости. Теперь я узнаю настоящий адрес Бруки, сомневаюсь, чтобы это был Ивовый особняк. Эдвард Сэмпсон, было написано в документе. Рай-Роуд, Ист-Финчинг. Я довольно хорошо знала, где Ист-Финчинг: он находится в пяти милях к северу от Бишоп-Лейси. Но кто такой Эдвард Сэмпсон? Помимо того что он владелец фургона, из которого нижняя часть моего тела торчала, наверное, как клешня лобстера из ловушки, больше ничего не приходило мне в голову. Я засунула бумаги обратно в бардачок и толкнула на место крышку. Теперь каретный сарай. — Поехали, «Глэдис», — сказала я, поднимая ее с того места, где она ждала. Нет смысла выдавать мое присутствие, оставляя ее у всех на виду. Владения мисс Маунтджой раскидывались как-то очень причудливо, и каретный сарай располагался в конце огороженной изгородями тропинки. Я спрятала «Глэдис» за самшитовой изгородью и двинулась дальше пешком. Приблизившись к строению, я увидела, что слова «каретный сарай» — не более чем вежливое название. На самом деле чуть ли не насмешка. Здание было квадратным, нижний этаж кирпичный, второй — деревянный. Грязные окна свидетельствовали о заброшенности и паутинах; о таких окнах говорят, что они смотрят на тебя. Дверь когда-то была покрашена, но краска вздулась пузырями и обнажила серое обветшавшее дерево, из таких же некрашеных досок был верхний этаж. Я обернула ладонь носовым платком и подергала ручку. Дверь была заперта.