— Я рада, что не размышляю так же напряженно, как ты, — заметила Порслин. — Твой взгляд где-то далеко, и ты сама на себя не похожа, выглядишь старше. Зрелище пугающее. — Да, — сказала я, хотя для меня это была новость. — Я пыталась, — продолжила она, — но это не работает. Я не могу представить, кто бы мог захотеть навредить Фенелле. И этот человек — которого мы нашли на фонтане, — по какой причине его убили? В этом и заключался вопрос. Порслин попала в точку. Вся история свелась к тому, что инспектор Хьюитт именует «мотивом». Бруки был помехой для своей матери и воровал у мисс Маунтджой. Насколько я знала, он не был связан с Петтибоунами, если не считать то, что он поставлял им ворованные вещи. Было бы странно, если бы эти два антикварщика убили его. Без помощи мужа миссис Петтибоун в жизни бы не смогла втащить Бруки туда, где мы с Порслин его нашли. Даже с помощью мужа — старик Петтибоун такой хрупкий — потребовался бы подъемный кран. Или помощь их друга Эдварда Сэмпсона, владевшего тоннами ржавых механизмов в Ист-Финчинге. — Мне в голову приходит только один человек, — сказала я. — И кто это может быть? — Боюсь, я не могу тебе сказать. — Вот и все доверие, — невыразительно произнесла она. — Вот и все доверие. Больно так от нее отделываться, но у меня свои причины, одна из которых заключается в том, что она может проболтаться инспектору Хьюитту. Я не могу позволить, чтобы кто-то вмешался, когда я так близка к разгадке. Вторая заключалась в том, что убийца Бруки и напавший на Фенеллу еще на свободе и я не могу ставить Порслин под угрозу. Она в относительной безопасности здесь, в Букшоу, но как долго я смогу сохранять ее присутствие в тайне? Об этом я размышляла, когда раздался легкий стук в дверь. — Да? — отозвалась я. Через секунду в комнату вошел отец. — Флавия, — начал он и остановился. Порслин соскочила с кровати и попятилась в угол комнаты. Отец на секунду уставился на нее, потом на меня, потом снова на Порслин. — Извините, — сказал он. — Я не знал… — Отец, — вмешалась я, — разреши представить тебе Порслин Ли. — Как поживаете? — произнес отец после едва заметной паузы и первый протянул руку, не дожидаясь ее реакции. Он явно был взволнован. Порслин сделала несколько нерешительных шагов вперед и один раз встряхнула его руку — вверх-вниз. — Прекрасная погода в наших краях, не так ли? — продолжил отец. — Разумеется, когда нет дождя. Я увидела шанс и воспользовалась им. — Это на бабушку Порслин, миссис Фаа, напали в Изгородях, — заметила я. По лицу отца пронеслась тень, и это показалось мне вечностью. — Я был опечален, услышав об этом, — наконец сказал он. — Но мне сообщили, что она полностью поправится. Никто из них не знал, что сказать дальше, они стояли, уставившись друг на друга, потом отец произнес: — Вы присоединитесь к нам за ужином, не правда ли? Я так изумилась, что меня можно было бы свалить с ног изъеденным солью перышком. Мой добрый старый папочка! Как я его обожаю! Хорошее воспитание и природная галантность превратили то, что могло обернуться неловкой ситуацией, в совершенный триумф, и моя спальня, вместо того чтобы стать полем битвы, внезапно оказалась залом для приемов. Порслин опустила глаза, демонстрируя согласие. — Отлично! — воскликнул отец. — Значит, договорились. Он повернулся ко мне. — Миссис Мюллет вернулась десять минут назад забрать кошелек. Забыла в кладовой. Если она еще тут, я спрошу, не возражает ли она… Полагаю, она еще на кухне. И с этими словами он ушел. — Ну надо же! — протянула Порслин. — Быстро, — сказала я. — Нет ни одной лишней минуты! Ты наверняка хочешь принять душ и переодеться во что-то более… свежее. Она уже несколько дней ходила во вдовьем черном платье Фенеллы и выглядела, откровенно говоря, продавщицей цветов с Ковент-Гарден. — Мои вещи тебе не подойдут, — продолжила я, — но одежда Даффи или Фели сгодится. Я поманила ее за собой и повела по скрипящим половицам коридоров на втором этаже. — Это комната Даффи, — показала я, когда мы дошли до западного крыла дома. — А это — Фели. Бери что надо, я уверена, они не будут возражать. Увидимся за ужином. Спускайся вниз, когда ударит гонг. Не знаю, что заставляет меня делать подобные вещи, но в глубине души я не могла дождаться, как мои сестрицы отреагируют, когда Порслин спустится к ужину в одном из их любимых нарядов. На самом деле у меня пока не было возможности отплатить им хорошенько за унижение в погребе. Треклятое зеркало жестоко выстрелило в меня бумерангом, но теперь совершенно неожиданно дорогая старушка судьба подсунула мне второй шанс. Более того, очень кстати подвернулась миссис Мюллет, что давало мне идеальную возможность задать ей вопрос, который, вполне вероятно, может поставить на дело штамп «Закрыто». Я слетела вниз по лестнице и впрыгнула в кухню. Аллилуйя! Миссис Мюллет одна! — Жаль, что вы забыли кошелек, — сказала я. — Если бы я знала, принесла бы его вам. Это не доставило бы мне никаких проблем. Это называется «зарабатывать хорошую репутацию» и работает по тем же принципам, что индульгенции в римско-католической церкви или то, что лондонские магазины называют резервированием.[64] — Спасибо, дорогуша, — сказала миссис М., — но хорошо, что я вернулась. Полковник попросил меня приготовить кое-что для стола, и я совсем не возражаю, поскольку Альф сегодня на встрече братства, а мне особенно нечего делать, разве что вязать и дрессировать попугайчика. Мы учим его говорить: «О-о-о, это была адская боль, Айви!» Слышала бы ты, дорогуша! Альф говорит это так забавно. Говоря, она сновала по кухне, готовясь сервировать ужин. Я сделала глубокий вдох и прыгнула. — Бруки Хейрвуд был хромцом? — спросила я. — Бруки? Не могу сказать тебе, дорогуша. Только то, что, когда последний раз я видела, как он шнырял вокруг церкви, я сказала викарию, что ему лучше бы запирать ризницу. Вот что я сказала: «Лучше вам запереть ризницу, пока туда не забрался какой-нибудь проныра». — А как насчет Эдварда Сэмпсона? Вы что-нибудь о нем знаете? — Теда Сэмпсона? А как же. Сводный брат Реджи, тот еще тип. У него пункт сбора утильсырья в Ист-Финчинге, и Альф говорит, что через его ворота проходит не только металлолом. Мне не следует говорить тебе это, дорогуша. Нежные уши и все такое. Я безупречно заполняла свои пустые ячейки. Петтибоун и его дружки под прикрытием тихого магазинчика и отдаленного пункта по сбору металлолома и эксцентричной религии занимаются воровством антиквариата и подделками. Хотя некоторое время я уже это подозревала, до сих пор я не видела, как это все сходится. По существу дела, Бруки воровал, Эдвард копировал, а Реджинальд продавал сокровища, похищенные из усадеб. Находчивость подхода заключалась в том, что после того как оригинальные предметы копировались, они возвращались на место, так что их владельцы редко замечали пропажу, если вообще ее замечали. Или оригиналы заменялись копиями? У меня еще не было времени выяснить это, но, когда оно появится, я начну с того, что проведу химический анализ металла Лисы Салли и Шоппо. Изначально я собиралась начать с ложки для омаров де Люсов, которую я обнаружила в руках Тимоти — или Тимофея — Булла, но теперь это невозможно. Набивший рот сладостями, Тимофей говорил крайне неразборчиво. Я улыбнулась, вспомнив, как ребенок возился на дороге. «В кармане Поппи», — ответил он, когда я спросила, где он взял такую славную лопатку. В ретроспективе он был почти мил. — А миссис Булл, конечно же? Она тоже хромец? — Не могу сказать, — произнесла миссис Мюллет. — Мне говорили, что Тильда Маунтджой — одна из них, но я никогда не слышала того же о Маргарет Булл, хотя они не разлей вода! Эти хромцы расхаживают по домам друг друга по воскресеньям, поют свои гимны, кричат и катаются по полу, как будто пытаются потушить огонь в неприличных местах, и занимаются бог знает чем еще. Я попыталась представить, как мисс Маунтджой катается по полу в судорогах религиозного экстаза, но мое воображение, несмотря на свою живость, не могло с этим справиться. — Чудные они, — продолжала миссис Мюллет, — но никто из них не пустит Маргарет Булл и на порог. Даже если месяц будут одни воскресенья! Больше никогда! — Почему же? — Что-то случилось, когда пропал этот их младенец. С тех пор она больше не была такой, как прежде, — не то чтобы и раньше она была чудом. — А как насчет ее мужа?