— Вам пересыпан мой личный профиль, Ланс. Как можно скорее сообщите на него свои мерки, я тотчас же распоряжусь пошить и доставить подобающую случаю одежду. Её изготовят уже к обеду. У меня отвисла челюсть. Я вспомнил про запертый кабинет, про Нискирича, про изумительно-опасные словесные пляски с Песчаным Карпом, и про бурлящую за окнами жизнь, из которой меня пытались вырвать, причём властно и не приемля возражений. Чинанда-Кси фер вис Фиитчи, впрочем, мою реакцию решилась трактовать по-своему. — Не стоит переживать, Ланс, — она с пониманием кивнула, — костюм будет оплачен вне суммы подряда и целиком за мой счёт. Наверное, я даже обрадовался. Во всяком случае, снова похлопал ресницами и даже прикрыл рот. А затем спохватился, что переговоры подходили к финалу, а я даже не удосужился выставить условий. Решился начать торги… Но и тут вдова сталелитейщика ловко перехватила инициативу. — Вот ваш аванс, господин Скичира. Она едва заметно улыбнулась, приобнажив огромные резцы, и легко чиркнула по «болтушке», наверняка заготовив всё заранее. На моё основное устройство поступил сигнал о зачислении средств. Несгибаемому самообладанию Ланса Скичиры, деликатным воем не позволившему сразу изучить сумму, можно было ставить монументальный памятник. — После решения вопроса, — добавила Чинанда-Кси, — вы получите впятеро больше. Надеюсь, вам достанет такта не торговаться. Строительство изящного памятника в центре Бонжура мгновенно отменилось — я всё же взглянул на гаппи. Едва не издал победный стон, способный перебудить пару этажей комплеблока. Постарался ответить сдержанно, даже чуть вальяжно: — Не извольте сомневаться, госпожа фер вис Фиитчи. Торг вовсе не нужен, госпожа фер вис Фиитчи. Потому что предложенной вами суммы и без того почти хватит на избавление меня от головной боли в виде долга Амме и её папочке. А может и на бутылку неплохой паймы останется… — До встречи вечером, Ланс! — Чинанда-Кси поплыла к двери, оставляя за собой шлейф сухих инструкций: — За вами прибудут в восемь. И настойчивая просьба — больше не выключайте гаппи. Ох, хвостатенькая, знала бы ты причины… Но я лишь отвесил ещё один покорный, преисполненный раскаянья поклон. Искоса приняв его, госпожа Фиитчи степенным шагом вышла в прихожую и без прощаний покинула мою скромную, усыпанную зеркалами нору. А я сам? Буквально через несколько часов после состоявшейся беседы я снова оказался на шумных, сверкающих, визжащих и опасных улицах Юдайна-Сити, а известная таинственная личность — надёжно запертой в четырех стенах. Впрочем, чтобы объяснить всё по порядку, придётся сделать небольшой шажок назад… [1] Чибито — устаревший термин, означающий «уже мертвый внутри, но еще живой». [2] Киуаам-пуджа — старинный ритуал жестокого самоистязания в раскаяньях за совершенный проступок или ошибку. Глава 2 ЦВЕТОК НА КАМНЯХ Я обомлел… Впрочем, термин «обомлел» будет столь же применим, как если назвать удар кувалдой в колено — дружеским шлепком. Да что там⁈ Я видел эпично выигравших в лотерею чу-ха менее ошалевших, чем сам в тот момент! Проартикулировал: — Байши… — и так же беззвучно выругался, длинно и с выдумкой. Несколько бесконечных минут я оцепенело разглядывал её, пристёгнутую эластичными ремнями к мягким стенкам саркофага. И далеко не сразу сообразил, что издаю негромкие, но протяжные горловые звуки… как оголодавший пёс перед горой свежего мяса. Пленница криитского контейнера оказалась не совсем обнажённой, как показалось сначала. Едва мне стоило осознать это, как по затылку хлестнуло цепкими, но во многом обрывочными воспоминаниями. Потому что девушка была от пяток до макушки затянута в почти прозрачный, едва различимый тончайший комбинезон телесного цвета… и я уже видел такие. И даже носил, лоскуток за лоскутком теряя в раскалённых песках безбрежных равнин к северу от величественного Юдайна-Сити… Шок, сковавший шею, прошёл далеко не сразу. Но как только я снова почувствовал собственное тело, сразу подался вперёд. Едва-едва, робко и нерешительно, подрагивая от непрошенного возбуждения и страха; но всё-таки уловил мерное посапывание спящей. Через мгновение та вздрогнула, почти заставив меня нервно вскрикнуть. Пошевелилась. Пухлые пересохшие губы под пластиковым забралом искривились, как от кошмара. Отшатнувшись, я всё же заставил себя сохранять спокойствие и хладнокровие. Человеческая самка в вертикальном ящике с оборванными печатями клана Хадекина фер вис Кри вздрогнула ещё раз. Ремни натянулись, не позволяя ей выпасть на пол гостиной; веки затрепетали, и она попыталась повернуться. Конечно, я решил действовать. А что ещё оставалось? Ощущая на ладонях жар чужой кожи, осторожно расстегнул ремни и столь же осторожно, будто разминировал бомбу, снял с её лица прозрачную полумаску. Пальцы коснулись коротких (едва ли длиннее моих собственных) тёмных волос, чуть влажных и прихваченных капюшоном призрачного комбеза. Лишённая опоры и поддержки, она выскользнула мне в руки — ладная, жилистая, невысокая и почти невесомая. Щёлкнули, отклеиваясь от облегающего костюма, трубки катетеров, пахнуло мочевиной и химией. Перехватив свой странный дар, чтобы случайно не приложить головой о дверные полозья или край контейнера, я вынул девчонку и бережно отнёс на диван. Уложил, стараясь не пялиться на острые соски и мускулистые бёдра с темнеющим меж ними треугольником, запрещая себе сравнивать небольшие крепкие груди со шлифованными камнями из Сада Покорной Учтивости. Обитательница капсулы не была голой, но сейчас казалась мне предельно, словно бы сверх меры обнажённой. Даже сотни раз изучая себя в коллекции зеркал, я не испытывал подобного. А ещё на её теле практически не было шерсти, даже меньше, чем у меня. И разумеется — о, чудо! — не наблюдалось ни намёка на хвост! Я судорожно втянул воздух, улавливая нотки постороннего телесного запаха. Этого не могло происходить… Но происходило. Возможно, именно такую нереальность действительности испытывали все, к кому я когда-либо применял «низкий писк»… Привычный вроде бы мир в туманной оболочке полнейшей потери контроля. Я потёр лицо, потёр глаза. Фигура на диване никуда не делась. Ещё раз убедившись, что входная дверь надёжно заперта, я вдруг спохватился, торопливо вырубая и основную «болтушку», и системную консоль. Не очень-то просто ежесекундно ощущать на себе невидимый взгляд всесильного мицелиумного конструкта, взгляд злобный и неотвратимый. Но куда страшнее представить, как Данав фер Шири-Кегарета отреагирует на дар «Диктата», если вдруг узнает о содержимом капсулы… Задумчиво встряхнувшись и даже не заметив, что снова перенял дурную привычку от окружающих меня хвостатых, я уселся на край столика. Желание врезать пиалу-другую паймы боролось с желанием немедленно разбудить странное создание на моём стареньком диване. Неожиданно спохватившись (и одновременно ужаснувшись возможной догадке), я подступил к спящей и приподнял голову. Осторожно, чтобы не согнать сон, ощупал её затылок, шею и спину между лопатками. Даже через комбинезон девушка казалась невероятно бархатистой, завораживающе мягкой, а прикосновения вызывали внутри что-то яркое, едва ли не болезненное, почти забытое… Через несколько секунд я облегчённо выдохнул, так и не обнаружив ни портов, ни сдвижных лючков для калибровки инструментарием манджафоко; опустил темноволосую голову обратно на подлокотник. Кем бы ни была ночная «гостья», она совершенно точно не являлась кукуга, безрадостные попытки создать которую для меня уже предпринимались… — И кто же, байши, ты вообще такая?.. — едва слышно прошептал я, не отрывая взгляда от лица под едва различимой плёнкой. В следующее мгновение звуки моего голоса словно запустили неотвратимый механизм пробуждения… Она всхлипнула, вся вздрогнула, будто выныривая из речной глубины, и распахнула тёмно-карие глаза. Захрипела, закашлялась, взмахнула руками и рванулась вперёд до того бездумно, что пришлось мягко придержать за предплечья. Удержав и не позволив скатиться на пол, я осторожно уложил девушку обратно. Та обмякла, задышала тяжело и часто, оглядывая комнату с откровенным непониманием и тревогой; из горла вырвался сиплый хрип. Через миг она прикрылась рукой от слишком яркого света, заставив меня убавить накал потолочных ламп. Убедившись, что подношение криитов больше не пытается раскроить бровь о край столика, я фангой метнулся в пищеблок и принёс стакан воды. Когда вернулся, девчонка уже полулежала, опираясь на подлокотник. Смотрела затравленно, будто зверёк, озиралась и всё ещё щурилась — теперь от явного переизбытка наших совместных отражений в стенах и потолке. Вот уж чего я никак не мог предсказать, украшая нору назло привычкам чу-ха, так это того, что когда-нибудь нас тут станет двое… Присев на колени, я без лишней резкости поднёс стакан к её губам. Попросил негромко, даже не представляя, понимают ли меня: — Осторожно и мелкими глотками. Она покосилась на питьё, на меня, снова на стакан, определённо не улавливая сказанного, но догадываясь о его смыслах. А я вдруг вспомнил, как давным-давно в недружелюбной пустыне, вокруг захваченного в плен манкса впервые перешёптывались жуткие Стиб-Уиирта, медленно, предательски медленно позволяя добыче осознать, что той доступна суть их обсуждений. Я снова приблизил стакан к пухлым губам, и на этот раз их обладательница не попыталась отстраниться. Придвинувшись ближе, я бережно придержал за затылок (ещё раз невзначай ощупав шею в поисках лючка или скрытого разъёма), и на этот раз девушка сделала несколько крохотных глотков. Спросила, безжалостно коверкая нихонинди: — Где есть мать матери? Отставив стакан, я вздохнул и вытер вспотевшие ладони о полы халата. — Не очень понимаю, о чём ты, дорогая… — Она посылать? Ты есть тот, кому послать мать моя матери? — Тот же ответ, детка… — Я пожал плечами и печально улыбнулся. Карие глаза распахнулись, словно девушку посетила внезапная догадка: