Водитель «Габи» оказался незнакомым, совсем молодым, едва прошедшим инициацию. А вот Мокр о ту, тяжеловесно выбравшегося с заднего сиденья, я знал неплохо. — Куо-куо, Ланс, — тот поднял скрещённые пальцы, — не заводись, мы не со зла… Казоку-йодда внимательно осмотрел меня с пяток до галстука и уважительно покачал башкой. Затем причмокнул и многозначительно обернулся на фаэтон фер вис Фиитчи, сейчас задним ходом отползавший от нас по улице: — Серьёзный фаэт. Да и костюмчик серьёзный. — Даже не думай раскатывать губу на эту красотку, Мокрота, — я улыбнулся, но доброты в тоне почти не прозвучало. — Так чего хотели, зубастые? Или вы на «сухой петле» прискучали? Но дуэт чёрно-жёлтых оказался вовсе не на обязательном патрулировании подконтрольных казоку территорий. Скучать, видимо, тоже не собирался. — Сгружай шмот, Ланс… — Чу-ха с полудюжиной жетонов на жилете разом потерял интерес к ускользающему фаэтону и придержал передо мной дверь. — Прокатимся к Нискиричу. Я не двинулся с места, взвешивая шансы на возможный побег. — Байши… это срочно? Пунчи, мне очень нужно метнуться в нору. Мокрота поднял на меня удивлённые глаза и развёл лапы: — Вот сам ему об этом и скажешь, Ланс! — Он метким плевком отправил на дорогу комок пережёванного «бодрячка». — Лично я по шее не хочу. Просто выполняю работу, сисадда? Просто выполняю свою работу, да? Где-то Ланс фер Скичира это уже слышал, причём совсем недавно. Ах, да, это же сам Ланс и сказанул… Убедившись, что «Хиндаба» беспрепятственно поднялся в воздух, я напоследок махнул ему рукой и неохотно полез в «Габи» со значком «Детей заполночи» на багажнике… Несмотря на то, что очередной полёт даже с огромной натяжкой нельзя было назвать ни мягким, ни убаюкивающим, я всё равно умудрился-таки задремать. Очнулся уже в гаражах Нароста, когда глубокая ночь и надежды на скорое возвращение домой остались за опускающимися бронированными воротами казоку-шин. На внешнем сторожевом посту у въездов сражались в моннго четверо стражников. Отгородившись друг от друга заборчиками из фишек, они пили (скорее, даже лакали, едва опуская бледные языки в густое варево) тягучий коричневый напиток. Я только в общих чертах знал, что пуэтта варится из концентрата чинги с щедрым добавлением «карамели», но всё равно был вынужден продолжить измывательство над собственным телом. — Куо-куо, братья, угостите глоточком? — Шик о вая у тя упаковка, Ланс! — Отвлёкшийся от игры йодда смерил меня оценивающим взглядом и охотно плеснул пуэтты в не самую чистую пиалу. — Присаживайся, если без новых портков остаться не зассышь. — В другой раз, пунчи, — ухмыльнулся я под гогот остальных. Опрокинул в себя тёплое варево и чуть ли не физически ощутил, как глаза полезли из орбит. Но в голове мигом прояснилось, тут ожидания не обманули. Перехватив рюкзак под мышку, я чуть ли не бегом понёсся по Наросту в сторону командного крыла. Не удержался, заглянув в общие трапезные йодда, где ухватил и торопливо сжевал холодный парной пирожок. Охранники у дверей Нискирича фер Скичиры лениво развалились на стульях, небрежно махнув мне в сторону кабинета: мол, тебя только и ждут. Это же подтверждала приоткрытая, будто капкан, створка… Постаравшись унять колотящееся после пуэтты сердце, я вошёл. Внутри оказались двое. Отчим восседал на привычном месте за огромным столом, окружённый дымом любимого травяного оковалка. У правой стены на софе, устало опираясь на посох, притулился Уранц-Анкан. При виде меня старый чу-ха сморщился, словно сжевал свежий лист перечной мяты, с точки зрения хвостатых — самого гадкого растения во всём Тиаме. Нискирич при этом улыбнулся, широко и зубасто, с явным превосходством. — Куо-куо, отец! — Я не стеснялся использовать такое обращение в присутствии единственного чу-ха во всём гнезде. Этот самый чу-ха поморщился ещё сильнее. — Что-то срочное? — Проходи, мой мальчик, — благодушно пробасил казоку-хетто «Детей заполночи», неопределённо помахав окурком. — Ты голодный? — Нет, благодарю. Фер Скичира подался вперёд, отчего крепкие мускулы под тёмно-синей тканью рельефно заиграли. Смотрел на меня лукаво, чуть с грустью. — Отпадный наряд, сынок, — похвалил он, явно ожидая рассказа. — Долго объяснять, клянусь… Скажи, зачем звал, у меня много дел… — Ах, молодость-молодость, — с пониманием оскалился Нискирич. Покивал, — если бы её скорость совпадала с мудростью возраста… — И вдруг пригвоздил, причём без нажима или упрёка, а просто констатируя факт: — Тебя не было на сожжении Разрушителя. Жаль. Мы славно спели у его костра, и хору явно недоставало твоего голоса… Видимо, у меня всё же отвисла челюсть, потому что поникший Уранц-Анкан злорадно усмехнулся, пригладил лысину на левой половине головы и звонко пристукнул извилистым посохом. Байши! Прогиб, старина Прогиб, на пороге смерти ставший если не Разрушителем, то Защитником… А ведь я клялся, прямо на этом самом месте, причём искренне, что буду присутствовать на прощании с собратом по казоку… Несмотря на открытое злорадство старого шамана, я не собирался скрывать эмоций — стало погано, прямо до печёнок… Что ж, вот и ещё одно невыполненное обещание в копилку безответственности Ланса Скичиры. Неужели когда-то я действительно мог полагать, что послан в этот мир для великих судьбоносных свершений? Чтобы не видеть ехидной усмешки Уранц-Анкана, я прикрыл глаза. Мысленно попрощался с прилипчивым парнишкой, которому был обязан уцелевшей шкурой. Беззвучно извинился. Вновь пообещал обязательно воздать должное его бессмертной душе. И сказал без утайки: — Так получилось, отец… — Я лично положил в костёр парнишки его первую нашивку, — задумчиво продолжил Нискирич. — Это стала «За ранение, полученное при защите чести казоку». Как думаешь, не ошибся? — Не знаю, — вытолкнул я через пересохшие губы, стараясь не сорваться в подготовленную ловушку. — Надеюсь, что нет… К моему удивлению, отчим не стал давить, упрекать или выпытывать. — Хорошо. Понимаю. Выглядишь уставшим. — Очень хочу спать. — Я бросил рюкзак возле дверей и подошёл к столу, чтобы старик с посохом остался вне поля зрения. Решил сменить тему, лишь бы избежать возможных вопросов о самочувствии и причинах, к этому приведших: — Что там с «Кислотными шутами»? Вообще Нискирича было не так-то просто сбить с толку. Сейчас мне удалось, якобы внезапно вспомнив про кочевую казоку наплевавших на законы улиц выродков, не брезговавших пожиранием убитых собратьев. Отчим кивнул, причём с пониманием и одобрением — он ценил, когда я интересуюсь семейными делами и успехами «Детей». — Утром отправлял поисковый отряд. — Чернющий пасюк задумчиво поскрёб длинный шрам на щеке, его левый зелёный глаз снова уставился в угол комнаты, будто обладал собственной волей. — Парни разметили Бонжур на сектора, неспешно, по-правильному. И, ты будешь удивлён, уже к вечеру наткнулись на борфов… Я нахмурился. Не могу сказать, что когда-то всерьёз совал нос в мутные делишки «Детей заполночи». Но присутствие на родных улицах такой заразы, как «Шуты», было способно встревожить даже меня… особенно с учётом… — Нет причин для волнений, мой мальчик, — по-своему прочитав эмоции на моём лице, попросил Нискирич. — Мы не позволим тварям осесть, обещаю. Уже завтра район увидит их мерзкие освежёванные туши на фонарных столбах. А одного, кстати, мы взяли живым… Вероятно, я снова не смог удержаться от гримасы, потому что отчим улыбнулся: — Не переживай. Тебе не придётся тратить на ублюдка драгоценный дар — сука отгрызла язык… Впрочем, мы всё равно узнаем их численность и дальнейшие планы. Он не хвастался. Не клялся, не психовал, но каждый в этом кабинете был уверен, что именно так и произойдёт. — Славные новости, — выдавил я. — А ещё мне бы хотелось знать… — Зачем я притащил тебя в Нарост среди ночи? — закончил фразу старший Скичира. — Ты здесь, мой мальчик, потому что мне срочно нужна помощь. И на этот раз ты окажешься прав, если подумаешь о своём чудесном умении. Шаман за моим плечом издал странный пискляво-хрипящий звук, но Нискирич предупреждающе поднял лапу, не позволив тому возразить. Вероятно, не впервые. А я вдруг представил, что в подвале казоку-шин сейчас сидит Ч’айя, по глупости покинувшая нору… — Допросишь пару гостей, — продолжил Нискирич, когтем бережно срезая пепел с дымной палки в пальцах. — Хотя бы одного. Из «Прыгунов», если ты понимаешь. Они сейчас тоже здесь, парой-тройкой этажей ниже. Видишь ли, мой мальчик, мы разбили тарелку на крыльце их дома, так что отступать больше некуда. Я с трудом сдержал невольную усмешку: казоку-хетто «Детей заполночи» только сейчас говорил об официальном объявлении войны, хотя фанга на улицах свистели уже не первый день… Допрос? Ох, до чего же удачно… Я со вздохом кивнул и потёр лицо ладонями, осознавая неизбежную своевременность пуэтты. Ункац-Аран тонко уловил мою измотанность и вновь растянул губы в злорадной улыбке. Вероятно, в случае отказа гадкий старикашка рассчитывал на ещё один шанс выслужиться, но я почти без промедления добавил, стирая ухмылку с его морщинистой морды: — Конечно, отец, сделаю. Но затем сразу сбегу, сисадда? — Вот мой мальчик! — радостно рыкнул Нискирич и вскинул лапы, словно хотел обнять прямо через здоровенную столешницу. — Я знал, что ты не откажешь своему неуёмному папашке! Шаман снова поник, но сейчас — скажу откровенно, — мне было настолько наплевать, что я даже не насладился очередной маленькой победой над шарлатаном. — Дай мне полчаса, — попросил я, распуская галстук-шнурок и пряча в карман. — И поточнее расскажи, что именно хочешь вызнать… Сказать, что следующие тридцать минут пролетели одним мгновением — не сказать ничего. Натужное дыхание пленника, капающая с его подбородка слюна, сырость тюремной камеры и звон опустевших ингаляторов, которыми накачивали «Прыгуна» — всё слилось в пёструю безобразную картину, которую любой предпочтёт забыть как можно скорее. Мысли в моей голове перекатывались бусинами из детской погремушки кхам-кхат; известные обстоятельства требовали сделать всё качественно, но предельно быстро. Как я и поступил, причём без лишнего пафоса и запугивающих ритуалов. Да что там⁈ Столь же «небрежно» я отработал и в «Кольце», а ведь поручение госпожи фер вис Фиитчи вполне могло открыть мне путь в мир пятизначных цифр… В общем, я справился, причём чуть быстрее отведённого времени. Наверное, сказалась разминка, полученная в парке удовольствий. Как бы то ни было, Нискирич получил своё, уязвлённый Унканц-Аран предпочёл тихонько убраться в опочивальню, а я был готов наконец вернуться домой. — Теперь можно свалить? На этот раз в кабинете нас было двое, а я неловко вытряхивал из спрессованного пакета слежавшееся пальто. Казоку-хетто закрыл запись допроса, которую переслушивал третий или четвёртый раз, и многозначительно ухмыльнулся сквозь дым: — Конечно, мой мальчик! Снова покатишь в «Колесо» предаваться шалостям? — Ох, перестань… — Я небрежно отмахнулся, застегнул рюкзак и набросил пальто на дорогущий френч. — Это было по работе. И вообще, хватит за мной шпионить… — Это не шпионство! — Когтистый палец Нискирича назидательно вознёсся к потолку. — Я приглядываю за тобой, малец, это совсем другое. Ты очень дорог мне, Ланс. И знаешь это.