– Я тоже так думаю, но и отвергнуть показания изменника не могу. – Так надо все проверить. – Вот и я о том же. Государь завтра после обеденной молитвы выезжает из Ростова. В охране у него полусотня опричников. Воины крепкие, опытные, но их мало. Почему так? Это знает только государь. Я сегодня еще затемно получил сообщение о выходе царя. Пути до Александровской слободы около ста двадцати верст, до Треблино и того меньше, где-то сто. Значит, на третий день царский поезд будет у села. Если там его ждет засада, то полусотня не сможет отбиться. Что бы ни говорил наш изменник, а если Девлет, пес смердящий, послал на такое злодейство рать, то немалую, уж никак не менее сотен пяти. Пусть одна из них в засаде, но остальные четыре у дороги, по которой пойдет царь. Хотя и по-другому может статься. Это я о числе крымчаков. – А что ж ты, Григорий Лукьянович, не отправил из Москвы пару сотен навстречу царю? – спросил Парфенов. – Одну приготовил. Она сегодня двинется к слободе. Ее поведет воевода, знающий о засадном отряде Девлета. Если Девлет выставил своих людей между Москвой и слободой, то сечи не избежать. У татар будет преимущество. – Опричники должны разгромить этот отряд, сколько бы басурман в нем ни было, – сказал Бордак. – Должны. Но как все сложится, не ведает никто. Даже если опричники разгромят засадную рать крымчаков, то погибнет много людей. Да и подойти вовремя к Треблино сотня никак не успеет. – Получается, что Девлет-Гирей до мелочей продумал свои намерения, – проговорил Бордак. – Это ему не так уж и сложно было сделать, Михайло Алексеич. Беда в том, что он хорошо знает, сколько сил у нас осталось после пожара на Москве. – Но почему бы не предупредить государя об опасности, просить его, чтобы покуда сидел в Ростове? Надо проверить слова изменника и выставить по всему пути заставы, чтобы обеспечить его безопасный проезд. Скуратов посмотрел на Бордака и спросил: – Ты Ивана Васильевича не знаешь? – Не так хорошо, как ты, но знаю. – И меня уже должен знать. Послал я гонца в Ростов, как только прознал о злодейских мыслях Девлет-Гирея. – И что? – А ничто. Царь решил идти в слободу. Так он и поступит. А мне Иван Васильевич посоветовал… не буду говорить, что именно. – Нетрудно догадаться, – проговорил Парфенов. – Значит, завтра государь в любом случае тронется из Ростова? – Да. Парфенов покачал головой. – Боярин Воротынский преследует отряд Девлет-Гирея. Несколько дружин тоже по пятам идут, а выделить отряды для безопасности царя Москва не может? – Есть в слободе две сотни, но, чтобы вывести их на дорогу, надо иметь уверенность в том, что изменник Моларь не соврал. Иначе может получиться так, что Девлет не на царя нападет, а слободу сожжет. Никто ему не помешает, если я прикажу двумя сотням идти к Треблино. – Да, – протянул Бордак. – Все запутано, прямо как та сеть, в которую попался большой сом. – В общем, воеводы, я решил, что надо проверить слова изменника. Для этого ни московские опричники, ни земские дружины, ни сотни Александровской слободы не годны. За ними могут смотреть. Что у нас остается? Бордак и Парфенов все поняли. Михайло улыбнулся и произнес: – А остается у тебя, Григорий Лукьянович, надежда только на нашу особую дружину. О ней крымчаки не ведают. К ее подходу не готовы. Они не ждут нас нигде, особенно у села Треблино. – Верные слова говоришь, воевода. – Ну тогда, боярин, определяй задание. – Так ты, Михайло Алексеич, уже и сам определил его. Надо проверить слова изменника Моларя. Идите к Треблино. Это самое опасное место. Если слова Моларя не ложь и Девлет задумал произвести нападение на поезд Ивана Васильевича, то произойдет оно, скорее всего, именно там. Ну а дорогу от столицы до Александровской слободы проверит московская опричная сотня. – Когда выходить, Григорий Лукьянович? – спросил Бордак. – Давай поразмыслим. От Ростова до Треблино сто верст, от Стешино, если лесами, перелазами чрез реки, обходом оврагов, балок, где-то сто двадцать, как и от Москвы. Но поезд царя выходит в полдень завтра. Если вы отправитесь после обеда сегодня, то придете к месту на сутки раньше, не обремененные большим обозом. Значит, трогаться вам надо ныне же, идти к Треблино, там решить, как быть дальше. Я же выезжаю сейчас на Москву, оттуда направлю дружину во владимирские леса. Пошлю и гонца в слободу с наказом быть в готовности идти на спасение царя. – Если мы найдем татарские сотни, то опричники из слободы должны быть подчинены нам, дабы сорвать коварные намерения Девлета. Ну а если не отыщем их, то дождемся поезда царя и с ним прибудем в слободу, – сказал Парфенов. – Я передам чрез гонца, что все ратники слободы должны подчиняться воеводам особой дружины. – Малюта повернулся к Бордаку. – А ты уж, Михайло Алексеич, поразмысли, как свести воедино наши невеликие силы. – Поразмыслю, Григорий Лукьянович. – Ну вот и договорились. Поехал я. – Мы проводим. А то, может, все же откушаешь? На Москве не до того будет. – Благодарствую, обойдусь. Воеводы особой дружины проводили Малюту Скуратова. После этого Бордак подтвердил наказ на сбор дружины у церкви, провел смотр и направил людей для молитвы в сельскую церковь. Стряпухи в то время приготовили обед. Воеводы же собрали в горнице десятников. Там Бордак объявил им о задании, данном думным боярином Скуратовым, и сказал: – Теперь нам надо подумать, как исполнить наказ, не дать сгинуть нашему государю. Василь, расстели чертеж. Будем смотреть, куда и как идти, дабы выйти в нужное место в должный срок. Парфенов достал свиток, развернул его. Воеводы и десятники начали разговор о том, как ближе и скорее, при этом скрытно дойти до Треблино и наладить связь с Александровской слободой. После долгих горячих споров они решили идти из Стешино к селу Торфяное, расположенному в двадцати верстах. Там находился перелаз чрез Москву-реку. Далее по лесу, по тропам, известным местным мужикам, до деревни Гардонка. Это еще тридцать верст. На этом участке использовать проводника, которого назначит княжич. От деревни держать путь на озеро Тихое, что в двадцати верстах от Гардонки. Там сделать большой привал, поутру пойти на деревню Ширя, от нее – к селу Бочарово, что стоит в тридцати верстах от Треблино. Туда не заходить, встать в пяти верстах в лесу, оттуда и вести разведку дороги на Александровскую слободу. Приняв такое решение, воеводы и десятники разошлись. Бордак прошел к семье. Алена лежала на кровати, Петруша вертелся рядом. Служка Колька сделал ему свисток, мальчишка занимался им. Бордак сел на табурет у кровати жены и спросил: – Как ты, Алена? – Ох, Михайло, видать, рожу я тебе богатыря, так тяжко его носить. С Петрушей намного легче было. – Тебе бы больше двигаться, родная. – Это и повитуха говорит, да сил нет, Михайло. Так и тянет в постель. А ты опять покидаешь нас? – Да, Алена, но иначе нельзя. – Разумею. Но душа не желает того принимать. Очень хочу, чтобы ты рядом был. – Я тоже этого желаю. Но я воин, и мое дело в трудную годину родину защищать. – Эх, Михайло, ходил ты с дружиной в походы, бил басурман, а пришел Девлет-Гирей и разорил Москву. – Ты же знаешь, Алена, что так вышло случайно. Но собака Девлет не решился направить орду на сгоревшую Москву. Он знал, что русские даже мертвыми драться будут. Женщина положила руку на широкую ладонь мужа. – Не говори так, Михайло. Не надо мертвыми. Живыми надо. – Я так, к слову. – Не надо. Скажи лучше, когда уводишь из села дружину. – Вот попрощаюсь с тобой, с Петрушей, Герасимом, Марфой и поеду. – Далеко ли путь твой лежит? – Куда сейчас идти, знаю, а там разберусь. Алена вздохнула и спросила: – Это сколько же я тебя не увижу? – Коли по правде, то, наверное, долго. И родить успеешь, и в себя прийти, и, возможно, на Москву вернуться. – Что там делать? Подворье-то сгорело. – Людей мастеровых наймем, они и свои, и наше подворье поднимут. Еще краше станет. – Как долго тебя не будет. Знаешь, Михайло, об одном прошу. Коли помру я при родах, а дитя выживет, ты уж найди и для него, и для Петруши женщину, которая могла бы стать им матерью.