Приходит немец: «Только-то?..» И начал нас по-своему, Не торопясь, пилить. Стояли мы голодные, А немец нас поругивал Да в яму землю мокрую Пошвыривал ногой. Была уж яма добрая… Случилось, я легонечко Толкнул его плечом, Потом другой толкнул его, И третий… Мы посгрудились… До ямы два шага… Мы слова не промолвили, Друг другу не глядели мы В глаза… а всей гурьбой Христьяна Христианыча Поталкивали бережно Всё к яме… всё на край… И немец в яму бухнулся, Кричит: «Веревку! лестницу!» Мы девятью лопатами Ответили ему. «Наддай!» – я слово выронил, — Под слово люди русские Работают дружней. «Наддай! наддай!» Так наддали, Что ямы словно не было — Сровнялася с землей! Тут мы переглянулися… Остановился дедушка. «Что ж дальше?» – Дальше – дрянь! Кабак… острог в Буй-городе. Там я учился грамоте, Пока решили нас. Решенье вышло: каторга И плети предварительно; Не выдрали – помазали, Плохое там дранье! Потом… бежал я с каторги… Поймали! не погладили И тут по голове. Заводские начальники По всей Сибири славятся — Собаку съели драть. Да нас дирал Шалашников Больней – я не поморщился С заводского дранья. Тот мастер был – умел пороть! Он так мне шкуру выделал, Что носится сто лет. А жизнь была нелегкая. Лет двадцать строгой каторги, Лет двадцать поселения. Я денег прикопил, По манифесту царскому Попал опять на родину, Пристроил эту горенку И здесь давно живу. Покуда были денежки, Любили деда, холили, Теперь в глаза плюют! Эх вы, Аники-воины! Со стариками, с бабами Вам только воевать…