И, как телячьи головы, Качаются, мотаются Победные головушки Уснувших мужиков! Народ идет – и падает, Как будто из-за валиков Картечью неприятели Палят по мужикам! Ночь тихая спускается, Уж вышла в небо темное Луна, уж пишет грамоту Господь червонным золотом По синему по бархату, Ту грамоту мудреную, Которой ни разумникам, Ни глупым не прочесть. Дорога стоголосая Гудит! Что море синее, Смолкает, подымается Народная молва. «А мы полтинник [42] писарю: Прошенье изготовили К начальнику губернии…» «Эй! с возу куль упал!» «Куда же ты, Оленушка? Постой! еще дам пряничка, Ты, как блоха проворная, Наелась – и упрыгнула. Погладить не далась!» «Добра ты, царска грамота [43], Да не про нас ты писана…» «Посторонись, народ!» (Акцизные [44] чиновники С бубенчиками, с бляхами С базара пронеслись.) «А я к тому теперича: И веник дрянь, Иван Ильич, А погуляет по полу, Куда как напылит!» «Избави Бог, Парашенька, Ты в Питер не ходи! Такие есть чиновники, Ты день у них кухаркою, А ночь у них сударкою [45] — Так это наплевать!» «Куда ты скачешь, Саввушка?» (Кричит священник сотскому [46] Верхом, с казенной бляхою.) – В Кузьминское скачу За становым. Оказия: Там впереди крестьянина Убили… – «Эх!.. грехи!..» «Худа ты стала, Дарьюшка!» – Не веретенце [47], друг! Вот то, чем больше вертится, Пузатее становится, А я как день-деньской… «Эй парень, парень глупенький, Оборванный, паршивенький,