Чуть замявшись, тот ответил: – Я не уверен, что в этом случае мы успеем вернуться в купол до темноты. И не хотел бы рисковать. Майлз сомневался, что ночной полет так уж и опасен, но, возможно, Форсуассон знал предел своих возможностей. К тому же на борту находились его жена и сын, не говоря уже об Императорском Грузе, каковым являлись Майлз с профессором. И все же внезапные проверки всегда были самыми забавными, если ты действительно хочешь найти что-либо стоящее. Аудитор мог настоять на своем. – Это наверняка будет очень интересно, – пробормотал Венье. – Я сам там уже не бывал несколько лет. – Может, в другой раз? – предложил Форсуассон. Майлз не стал настаивать. Они с Фортицем все же были здесь скорее в роли пожарных, чем генеральных инспекторов. Решение их проблемы в космосе, а не на планете. – Возможно. Если будет время. Через десять минут на горизонте показался купол «Серифоза». Внушительное сооружение, сверкающее огнями в надвигающихся сумерках, с сияющими башнями и петляющими путепроводами для транспортных капсул. Все-таки мы, человеки, очень даже неплохо справляемся, подумал Майлз. Если, конечно, нас оценивать под правильным углом зрения. Аэрокар скользнул в туннель и сел в гараже. Венье увел его прочь, а Форсуассон собрал респираторы. Госпожа Форсуассон сияла, довольная прогулкой. – Не забудь заправить свой респиратор, – чирикнула она мужу, протягивая ему свой. Форсуассон потемнел. – Не нуди, – прошипел он, стиснув зубы. Она чуть вздрогнула, и лицо ее мгновенно стало замкнутым. Майлз отошел к колоннам, вежливо сделав вид, что не заметил этой небольшой стычки. Вряд ли его можно было считать специалистом в области семейных отношений, но в данном случае даже он понимал, что произошло. Проявленную ею, может, и не совсем ко времени любовь и заботу явно уставший и напряженный Форсуассон воспринял как сомнение в его компетентности. Госпожа Форсуассон заслуживала лучшего отношения, но Майлз ничем не мог помочь. У него-то отродясь не было жены, чтобы было с кем ссориться. Не то чтобы он недостаточно пытался жениться… – Ну-с, – изрек Фортиц, тоже сделавший вид, что ничего не видел, – думаю, что все почувствуют себя гораздо лучше, закинув в желудок немного еды, а, Катриона? Позвольте мне пригласить вас всех. Нет ли еще какого-нибудь любимого вами славного местечка вроде того, где мы обедали? Возникшая было неловкость растаяла в очередных дебатах а-ля Колония Бета на тему, куда пойти поужинать. На этот раз Никки с успехом переспорил взрослых. Майлзу есть не хотелось, и соблазн удрать домой к комму, забрав у Фортица сегодняшний урожай дисков, был велик, но, возможно, пропущенный стаканчик, а лучше три помогут ему пережить еще один семейный ужин с кланом Форсуассонов? В последний раз, пообещал себе Майлз. Чуть более пьяный, чем хотелось бы, Майлз раздевался, чтобы провести еще одну ночь в гравикойке. Кучу дисков он бросил на стол дожидаться утра, кофе и просветления в мозгах. Последнее, что он сделал, это достал из кейса свой активатор, искусственно вызывающий приступ. Усевшись по-турецки на кровать, Майлз мрачно на него уставился. Барраярские врачи не нашли способа вылечить посткриогенные приступы, которые и положили конец его военной карьере. Лучшее, что они смогли предложить, это внутричерепной чип-контроллер и активатор к нему, чтобы припадки были не так интенсивны и проходили не на глазах у изумленной публики в момент стрессов, а в интимной обстановке. И проверка своего собственного состояния стала для Майлза теперь таким же привычным ритуалом, как чистка зубов. Как и рекомендовали врачи. Он коснулся левого виска, где был вшит имплантат, и включил активатор. Единственное, что он ощутил, это мягкое теплое покалывание. Опасный предел еще не достигнут. Еще несколько дней, и ему придется вставлять загубник и провоцировать приступ. Поскольку его оруженосец Пим, обычно исполнявший обязанности слуги, остался на Барраяре, придется ему подыскать другого помощника. Врачи настаивали, чтобы он никогда не делал эту пакостную вещь в одиночку. Майлз предпочел бы лежать беспомощным и в бессознательном состоянии – и бьющимся, как выброшенная на землю рыба (во всяком случае, он так предполагал, поскольку был единственным, у кого не имелось никаких шансов лицезреть свой собственный припадок) – в гордом одиночестве. Возможно, ему все-таки придется просить профессора. Будь у тебя жена, она могла бы быть твоим помощником. Да, вот уж ей было бы радости-то! Скривившись, Майлз осторожно убрал прибор в кейс и заполз в койку. Может, во сне обломки корабля сами соберутся обратно, как на видео, и раскроют ему свои тайны. Лучше уж пусть снятся обломки, чем трупы. Глава 5 Готовясь ко сну, Катриона исподволь следила за Тьеном. Напряжение, сквозившее в каждом его движении, подсказывало, что лучше ей побыстрей предложить ему заняться сексом. Его состояние пугало ее. Как всегда. Уже давно пора дать ему возможность спустить пар. Чем дольше она ждет, тем труднее будет потом. Он будет становиться все напряженнее, и закончится это вспышкой ярости. В глубине души Катриона считала, что секс должен быть романтическим, полностью раскованным и дарующим партнерам взаимную радость. А не чем-то вроде терапии, как у нее. Тьен всегда требовал от нее должной реакции и прилагал к этому немало усилий. Не то что многие другие мужчины, о которых ей доводилось слышать. Те, что думают лишь о себе и, получив удовольствие, поворачиваются спиной и засыпают. Хотя иногда Катриона жалела, что Тьен не из таких. Он сердился – на себя? на нее? – если она не отвечала так, как ему хотелось. Неспособная лгать телом, она давно научилась отключаться и таким образом высвобождать какой-то там внутренний канал, который позволял плоти довлеть над разумом. Эротические фантазии, к которым она прибегала, чтобы добиться этого, становились все необузданнее и ярче. Что это, неизбежный побочный эффект глубинного постижения неприглядных сторон человеческих возможностей или врожденный дефект души? Как же я это ненавижу! Тьен повесил рубашку и криво улыбнулся жене. Но взгляд его оставался таким же напряженным. – Мне бы хотелось, чтобы ты завтра оказала мне услугу. Все, что угодно, чтобы отодвинуть неизбежное. – Конечно. Какую именно? – Возьми на себя обоих Аудиторов и поводи их где-нибудь подольше. Они меня достали. Эти их планетарные каникулы сильно мешают работе моего департамента. Мы убили целую неделю на то, чтобы подготовить для них сегодняшнее шоу. Может, они найдут какое-нибудь другое место, куда им еще сунуть нос, а потом уберутся наверх. – Куда их вести и что показывать? – Да все что угодно! – Я уже показала дяде Фортицу окрестности. – А университетский городок? Может, его это заинтересует. Твой дядя вообще интересуется многими вещами, а этому коротышке-фору, полагаю, совершенно все равно, куда идти. Лишь бы вина было в достатке. – Понятия не имею, что может заинтересовать лорда Форкосигана. – Так спроси! Предложи что-нибудь сама. Поведи его… Ну, не знаю… По магазинам, что ли. – По магазинам? – усомнилась она. – Или еще куда. Все еще натянуто улыбаясь, он наклонился к ней, обнял и легонько коснулся губами. Она ответила на поцелуй, стараясь не показывать, что делает это по обязанности. Она чувствовала жар его тела, рук и чувствовала, насколько искусственна его нежность. Ах да, еще одна сегодняшняя обязанность – разрядка Тьена. Очень непростое дело. Она приступила к привычному ритуалу жестов, слов и всего прочего, что обычно предшествовало физической близости. Уже в постели она закрыла глаза, пока он ласкал ее, частично для того, чтобы лучше чувствовать, частично – чтобы не видеть его взгляда, становившегося все более жарким и довольным. Кажется, на Земле есть какая-то птица, которая считает, что если она тебя не видит, то и ты не видишь ее? И прячет голову в песок. Занятное зрелище. Интересно, и долго при таком подходе ей удается сохранять голову на шее? Она открыла глаза, когда Тьен, перегнувшись через нее, притушил лампу. Под его жадным взором она чувствовала себя не любимой и желанной, а уродливой и униженной. Как можно изнасиловать женщину одними лишь глазами? Как можно быть с кем-то в интимных отношениях и при этом каждый раз наедине с этим человеком чувствовать, что он унижает твое «Я», твое достоинство? Не смотри, Тьен. Полный абсурд. С ней действительно что-то не так. Тьен наклонился ближе, и она покорно раздвинула губы, быстро подчинившись его требовательному поцелую. Она не всегда была такой разумной и осторожной. Тогда, в самом начале, все было не так. Или изменилась лишь она? Теперь пришла ее очередь вернуть ласки. Это было довольно просто. Тьен зарылся лицом в подушку и некоторое время молчал, пока ее руки порхали по его телу, гладя мышцы и скрытно ища симптомы. Кажется, дрожь сейчас несколько утихла. Возможно, сегодня была ложная тревога и руки у него тряслись от голода и нервотрепки. Катриона знала, когда с ней все это началось. Примерно за четыре или пять мест работы до нынешней. Когда Тьен вдруг решил по каким-то до сих пор ей непонятным причинам, что она ему изменяет. С кем именно, она тоже по сию пору так и не поняла, поскольку те два имени, которые он в конечном счет все же назвал, звучали полным бредом. Она и представления не имела, что в его голове бродят такие мысли, пока не заметила, что он следит за ней, оказываясь в необычных местах и во внеурочное время. Может, именно поэтому та служба так плохо кончилась? В конце концов она вытянула из него, в чем он ее обвиняет. И пришла в ужас. Ей было больно и немного страшно. Можно ли считать преследованием, если преследует тебя собственный муж? У нее не хватило мужества поинтересоваться, с кем можно проконсультироваться по этому поводу. Единственным источником безопасности была твердая уверенность, что она никогда не была наедине в неподобающем месте ни с одним посторонним мужчиной. Хоть в этом ей пригодилось форское воспитание. И тогда Тьен обвинил ее в том, что она спит со своими подругами. И вот тут в ней что-то сломалось, исчезло всякое желание что-либо ему доказывать. Как можно объяснить что бы то ни было человеку, который верит во что-то не потому, что это истина, а потому, что он сам идиот? Никакие доводы, возмущение и протест не имели смысла, потому что проблема была не в обвиняемом, а в обвинителе. И тогда она начала думать, что он живет в каком-то другом, параллельном мире, с иными физическими законами и иной историей. И с обитателями, очень отличающимися от тех, которых знала она под теми же именами. Вкрадчивыми доппельгангерами. И все же этого обвинения хватило, чтобы лишить ее друзей, теплоты общения, сменившейся каким-то новым и нежеланным уровнем отгороженности. Дальше – больше. Тьен в очередной раз сменил работу, и время и расстояние вообще оборвало все ее связи. А после следующего переезда они перестала даже пытаться завести новых друзей. Катриона до сих пор не знала, не воспринял ли он ее брезгливое нежелание защищаться за скрытое признание вины. После того скандала вопрос отпал сам собой. Тьен больше его не поднимал, а она не снисходила. Считает ли он ее невиновной, или полагает себя безгранично благородным за то, что простил ей несуществующие грехи? Ну почему он такой невозможный? Ей не хотелось слышать ответа, но он пришел все равно. Потому что боится тебя потерять. И в панике начал крушить все вокруг, уничтожив попутно ее любовь и тем самым воплотив в жизнь то, чего боялся? Похоже, так оно и есть. Хотя ты, вообще-то говоря, не можешь не признать, что его опасения небезосновательны. Любовь в ней давно уже умерла. В последнее время она сидит на голодной диете верности данным клятвам. Я – фор. Я поклялась поддерживать его в болезни. Он болен. Я не нарушу данную клятву потому лишь, что возникли проблемы. Ведь именно в этом смысл клятв. Некоторые вещи, единожды нарушенные, не подлежат восстановлению. Данные клятвы, доверие… Она не знала, в какой степени его иррациональное поведение связано с заболеванием. Возможно, когда он пройдет лечение, его эмоциональное состояние тоже улучшится. Или она сможет хотя бы определить, в какой степени это воздействие дистрофии Форзонна, а в какой… просто личные качества Тьена. Они сменили позицию. Опытные руки мужа поглаживали ей спину, проверяя, насколько она расслаблена и готова к дальнейшему. И тут ей пришла в голову еще более тягостная мысль. Не может ли такого быть, что Тьен подсознательно или осознанно специально оттягивает лечение, потому что интуитивно понимает, что именно его болезнь и связанная с нею уязвимость – одна из немногих оставшихся нитей, все еще связывающих жену с ним? Не по моей ли вине он откладывает лечение? У нее зверски болела голова. Тьен, все еще продолжавший поглаживать ей спину, что-то протестующе забормотал. Ей никак не удавалось расслабиться. Так не пойдет. Катриона решительно настроила свои мысли на эротическую фантазию, весьма не романтическую, но которая обычно хорошо срабатывала. Может, это что-то вроде скрытой формы фригидности, этот ее самогипноз, к помощи которого она все время прибегает, чтобы получить сексуальную разрядку, несмотря на столь близкое присутствие Тьена? В чем разница между тем, что человек просто не любит секс, и тем, что не любит того единственного человека, с которым когда-либо занимался сексом? И все же ей страшно хотелось ощущать живое тело, теплое прикосновение мужских рук – то, чего не могли дать никакие самые эротические фантазии. И Тьен в этом плане был действительно очень хорош. Он ласкал ее очень долго, хотя иногда и тоскливо вздыхал, за что она никак не могла его винить. Его мягкие прикосновения, тепло и уют постели в конечном итоге привели к тому, что она расслабилась. Она могла бы наслаждаться этим часами – тут Катриона приоткрыла глаз и глянула на часы. Нет, жадничать, пожалуй, не стоит. Какая же все-таки у Тьена вывернутая психика: с одной стороны, требовать от нее сексуального шоу, а с другой – обвинять в неверности. Чего он хочет – чтобы она растаяла или задеревенела? Что бы ты ни выбрала, выбор окажется неправильным. Нет, так дело не пойдет. Она слишком долго пытается настроить себя на нужный лад. Пора возвращаться к работе. Она снова постаралась обратиться к своим сексуальным фантазиям. Может, у него и есть права на ее тело, но ее душа и мысли принадлежат только ей. Это – единственная ее часть, к которой у него нет доступа. * * * Все пошло по плану, и в конечном итоге поставленная задача была выполнена. Когда все закончилось, Тьен поцеловал ее. – Ну вот, все пошло на лад, – пробормотал он. – В последнее время у нас ведь все стало налаживаться, да? Она пробормотала обычные заверения – стандартный набор фраз. Хотя предпочла бы честное молчание. И притворилась, что заснула, пока не услышала храп. И тогда пошла в ванную, чтобы выплакаться. Глупое, совершенно иррациональное хныканье. Она рыдала, заглушая плач полотенцем, чтобы не дай Бог ни муж, ни Никки, ни гости не услышали и не пришли выяснять, в чем дело. Я его ненавижу. Ненавижу себя. Ненавижу его за то, что он вынуждает меня ненавидеть самое себя… Но больше всего она презирала себя за неистребимое желание физической близости, каждый раз возрождавшееся в ее сердце, несмотря на все усилия выкорчевать его окончательно. И это желание, эту зависимость, эту жажду теплых прикосновений необходимо уничтожить во что бы то ни стало. Потому что она предает ее хуже всего остального. Если она сможет убить в себе жажду любви, то тогда все прочие связывающие ее нити – долг, честь, а в первую очередь все страхи – можно будет тоже последовательно отбросить. Если я смогу убить в себе все это, то освобожусь от него. Я превращусь в ходячего мертвеца, но стану свободна.