Когда нойда, едва найдя в потемках дорогу среди скал, выбежал на пустой берег, ветер прекратился. Море было еще неспокойно, с грохотом накатываясь на камни, но небо уже очистилось, и окутанная дымкой луна стояла высоко в бледно-синем небе. Черная Акка неподвижно лежала там же, на мелководье. В лунном сиянии она блестела, как покрытая льдом. Нойда перевел дыхание… и заметил неподалеку от рыбьей туши невысокую девичью фигурку, склонившуюся над какой-то старой корягой. – Сирри! – закричал он радостно. Девушка подняла голову. Синие глаза блеснули на бледном лице. Она показалась нойде такой красивой, что дыхание перехватило. – Что ты здесь делаешь, Сирри? – спросил он, быстро подходя к ней. – Почему не спишь? – Не спится, – ответила она, заглядывая ему в лицо. – Ты обо мне тревожился, красивый мальчик? Позади послышался окрик старого Кумжи и скрип быстрых шагов по песку, но нойда не обратил внимания. «Почему она так бледна? Откуда у нее на шее змея?» «Это не Сирри», понял он вдруг. Хотел отступить на шаг, чувствуя, что все пропало, но тело отказалось слушаться. – Ах, это же ты пел то заклинание, которое помогло мне выйти из моря! – Очень я тебе благодарна, красивый мальчик! Морская нежить глядела на юношу глазами его невесты… Вдруг ее лицо исказилось, изо рта вырвался крик – подбежавший Кумжа ударил ее железных ножом. Резали такие ножи куда хуже костяных, но всякий шаман держал такой нож при себе против нежити. Улыбка Неспящей превратилась в жуткую корчу, синие навьи глаза загорелись огнем. Резко обернувшись к мертвой Акке, она повелительно взмахнула рукой и что-то пробормотала на неведомом языке. Блестящая гора мяса задвигалась, повинуясь приказу. Взметнулся огромный хвост и упал на людей, словно скала… Нойда очнулся от тупой боли в голове. Он почти не чувствовал онемевшего тела. Он навзничь лежал на песке, а над ним в сером предутреннем небе заходила бледная луна. С трудом встав на ноги, юный шаман огляделся. Берег был пуст – ни Черной Акки, ни синеглазой нежити. Только на мелководье прилив качал чье-то тело. Нойда подбежал, схватил его, выволок на берег. Это был мертвый Кумжа. Должно быть, захлебнулся, отброшенный ударом в море… Осознав, что помочь тут уже нечем, нойда выпрямился, огляделся. Больше не было ни колдовского холода, ни изморози на камнях. Понемногу поднимался легкий зоревой ветер. Сердце нойды вдруг сжалось – в отдалении он заметил на берегу тело своей невесты… * * * Солнце то ли взошло, то ли нет – море и небо сливались, затянутые молочной дымкой. Сырые утренние сумерки ничем не отличались от пасмурного дня или долгого туманного вечера. Крики, звуки голосов тонули в этом тумане. Словно серая хмарь пыталась стереть вчерашние день и ночь. Люди рода Лахтака бродили по берегу, растерянно обсуждали случившееся. Никто толком не понимал, что произошло. Ясно одно – случилось несчастье. Черная Акка исчезла. Никто даже не сомневался, что ночью проклятая рыба-оборотень ожила и ушла в море сама. А прежде чем уйти, убила шамана Кумжу и юную Сирри. Причем с девушкой она обошлась с непонятной и устрашающей жестокостью. Почему рыба расквиталась с шаманом, было в общем ясно – но чем перед ней провинилась Сирри? Для чего понадобилось вырвать ей глаза? Ученик шамана блуждал поодаль там же, на берегу, как потерянный. Он бродил у кромки прибоя, а в голове билась одна мысль: «Да как же так? Быть того не может! Нет, мне это снится…» А как же посвящение? Сейчас, на заре, они с Кумжей должны подниматься на Белую Вараку, готовясь к встрече с божеством… И взгляд нойды снова обращался лежащим на песке телам учителя и невесты, почти ожидая, что они встанут. Сирри побежит домой, а наставник скажет ему: «ну что же ты медлишь? Великий Старик не будет ждать! Или тебе не нужно взрослое имя?» Мертвый Кумжа выглядел совсем как спящий. Но изуродованное безглазое лицо Сирри говорило: это не сон… Толпа становилась все многолюднее, послышался женский плач. Мать Сирри накинулась на нойду с проклятиями, пытаясь расцарапать ему лицо. Ее оттащили, а он едва понял, кто это. – Я же не знал, – бормотал он, глядя в море. – Вы сами просили что-то сделать с бабушкой-рыбой… Молочный утренний туман понемногу таял, открывая дальний берег залива. Наконец из него медленно проступила похожая на исполинского моржа Белая Варака. – Великий Старик, что мне делать? – вслух крикнул нойда, и словно очнувшись, быстро зашагал по берегу в сторону священной скалы. Его проводили угрюмыми взглядами. Никто не стал ни останавливать, ни напутствовать его. * * * Нойда не знал дороги и никогда прежде не бывал на Белой Вараке. Он просто шел куда глаза глядят, пробираясь между валунами, перешагивая через сухой бурелом, пока подобие тропы под его ногами не устремилось вверх. Покрытые лишайниками скалы вставали по обе стороны, а белесые тучи казались такими низкими, будто до них можно было дотронуться вытянутой рукой. В какой-то миг так и произошло – тучи опустились настолько низко, что нойда внезапно очутился в белом мареве. И чем выше он поднимался, тем гуще становилась мгла вокруг. Редкие деревья, что росли в отдалении от тропы, цепляясь корнями за скалы, казались в тумане злыми духами. «И это Белая Варака?» – думал юноша, вспоминая величественную светлую гору, в ясные дни будто парившую над водами залива. Скалистые плиты, по которым шагал нойда, покрылись каплями влаги. Туман медленно полз, то становясь чуть прозрачнее, то снова сгущаясь. Солнце, что должно было давно взойти, едва сквозило блеклым пятном. Вскоре нойда остановился, тяжело дыша от быстрого подъема. Он не знал, где он, куда идет и далеко ли до вершины, но очень хорошо понимал – блуждая в тумане по горной тропе, недолго шею свернуть. Этого ли желает Великий Старик? – Ты ждал нас сегодня, о держащий вечные льды и небо, и вот я пришел. Мне нужна твоя помощь, – взмолился он, складывая руки перед грудью. – Я потерял путь и не знаю, куда идти. Не прогоняй меня! Мы с учителем совершили нечто страшное, но я не понимаю, что. А теперь он погиб, и я уже не узнаю! Призывая божество, он в нетерпении ждал ответа. Хоть бы какой-то знак! Но вокруг лишь беззвучно ползли клочья тумана. – Неужели Сирри и учитель умерли зря, и я не смогу отомстить за них? – возвысил голос юноша. – Я даже не знаю, кому мстить и за что! Перед смертью учитель сказал, что ты разгневан! Поведай, на кого! Если на меня, – так убей, все равно мне жизнь не мила! Мертвая тишина была ему ответом. Нойда сжал кулаки. – Так знай, хранитель моря – я найду эту нежить… Он хотел добавить «и убью», – но понял, что это будет глупость. И вновь жестокая боль и ужас от непоправимости того, что случилось, навалились на него. Черную Акку уже пытались убить, и чем это кончилось?! Кто она, тварь, что убила Сирри и забрала себе ее глаза? Морская упыриха Неспящая, которой пугают детей? Черная рыба-оборотень, насылающая шторм, ветер и ледяной дождь? Нойда спрятал лицо в ладони. – Я во всем виноват, – бормотал он. – Все моя гордость! Из-за меня погибли учитель и Сирри. Неужто я совсем ничего не могу исправить? Тогда забери мою жизнь прямо сейчас, я не смогу жить на свете с таким грузом на душе! Он встал в тумане и огляделся, но рассмотрел лишь клочок тропы под ногами. Великий Старик по прежнему молчал, не удостаивая оступившегося шамана ответом. Нойда развернулся и пошел вниз, почти не глядя, куда ступает. Это был долгий слепой спуск. Нойда и сам не знал, сколько раз он прошел по самому краю тропы, как перешагнул через трещину, способную похоронить его в один миг. Однако, видно, ноги вели его лучше, чем глаза. Понемногу туман начал рассеиваться, и внизу показался берег, усеянный бурыми водорослями – все, что осталось от травяной рыбы. Там все еще толпился народ. Селение рода Лахтака встретило ученика шамана враждебным молчанием. Нойда шагал мимо летних веж, и из каждой на него устремлялись взгляды, острые, как наконечники стрел, а позади слышался шепот, не суливший ничего хорошего. Из родительской вежи высыпали сестры, но тут же шарахнулись в стороны. Только малыш Ичет радостно побежал навстречу старшему брату, протягивая руки. Но вслед за ним выскочила мать, схватила малыша на руки и закричала со злостью и страхом: – Не трогай его, ты проклят! – Но почему? – упавшим голосом спросил нойда. – Ты Бабушку-рыбу убил! Боги из-за вашего колдовства наказали нас всех! У юноши исказилось лицо. Он быстро подобрал лежавшую у входа в вежу свою дорожную сумку, которую выкинули за порог, и устремился на берег. – Слышали? – неслось бормотание за его спиной. – Мать прокляла колдуна! Она назвала его… И полетело новое прозвище, которое годы спустя разлетелось по многим землям – Убийца Бабушки. Молодой нойда ничего не слышал – он торопился. Он прошел мимо толпы воющих погребальные песни старух, что готовили тело Сирри для последнего странствия. Оно уже лежало в кереже, в самой красивой одежде, какую Сирри сшила себе на свадьбу, лицо невесты было закрыто вышитым платком. Как собирались хоронить Кумжу, нойда не узнал. Он бегом спустился на берег, подошел к Шур-Лахтаку, который делал вид, что не замечает старшего сына, и сказал: – Отец, я ухожу. На лице вождя промелькнуло облегчение. Нойда понял: он только что избавил отца от необходимости прилюдно выгнать его. Слезы подступили к глазам, готовясь вот-вот хлынуть потоком. Юный шаман резко отвернулся и пошел прочь от селения, в сопки. Глава 5. Горностай Нойда ушел очень далеко. Его лицо было мокрым от слез, которые он и не пытался вытирать. Столько он не плакал с самого детства. Наконец ему начало казаться, что он выплакал все слезы. Тогда, устав от безмерного горя, он свернулся на куче сухого камыша и заснул как убитый. Проснулся нойда лишь на закате, с холодной и ясной головой, чувствуя, что ему стало много легче; главное, вернулась способность думать. Перекусив дорожной снедью из старых запасов, он сел на камень и принялся размышлять. Кто же убил старого шамана и Сирри? Черная Акка приняла человеческий облик? Он так бы и подумал, если бы не видел своими глазами тушу на мелководье, и стоящую рядом нежить, которая смотрела глазами его невесты. «Гибель Акки как-то пробудила равку, – думал нойда. – Верно, освободился её дух, заключённый в бабушке-рыбе… Но в кого он вселился, прежде чем добрался до Сирри? Почему равка забрала лишь глаза, а не все тело?» Вопросов было слишком много, а знаний нойде не хватало. «Надо спросить учиталя, – подумал он. – Пока он еще недалеко». Холодок пробежал у юноши по спине. Призывать мертвецов – темное колдовство, нойды такими делами не занимались. Разговоры с духами и обитателями нижнего мира считались умением «поедающих». Однако по сути в том, чтобы догнать только что ушедшую душу и задать ей вопрос, ничего сложного не было. «Их тела наверняка уже отнесли на сопку к прадедам, – подумал нойда, вставая на ноги. – Пойду и я туда». * * * Путь в селение мертвых оказался долгим. Нойда, не зная прямой дороги, добрался туда только к ночи, когда над морем догорал многоцветный закат, а в бледно-синем небе всходила луна. Вознесенные над землей кережи казались лодками, готовыми выйти в море на лов, как только их подхватит попутный ветер. Юноша тут же увидел две новые, на самом краю, под горой. На одной лежал знакомый бубен. Нойда прошел мимо и поднялся на самый верх, туда, где сломанными клыками торчали в небо остатки древней вежи. Едва увидев их, он понял, что шел сюда не напрасно. Палатка на вершине с незапамятных времен считалась заклятым местом, к которому лучше даже не подходить близко. В роду Лахтака передавалось сказание, что в палатке похоронена могучая шаманка, ставшая ещё сильней после смерти… Нойда свел брови, разглядывая обрывки сброшенной ветром кожи неизвестного зверя, крепи – огромные кости, пустые остатки ложа. Да, здесь лежала нежить, и отсюда ушла! Ох, не случайно приплыла в залив Черная Акка!