– А вам зачем в монастырь? – спросил он. – Мы на экскурсию. Наслышаны о ваших славных краях, вот и решили… – улыбнулась я, подозревая, что улыбка вышла не совсем искренней. – На экскурсию? – он вроде бы не поверил. – Так вам лучше в другую сторону, сто двадцать километров южнее. Там находится Ферапонтов монастырь, там музей, фрески, и места очень красивые. – Мы хотели бы в Рождественский монастырь, – ответила Женька, повергнув батюшку в раздумья. – Сказать по чести, смотреть там нечего, – счел своим долгом сообщить он. – Монастырь только восстанавливать стали. Там раньше тюрьма была. Сами понимаете… Живут семь монахинь и послушницы. – Они что, сами монастырь восстанавливают? – удивилась Женька. – Нет, зачем сами? Там строительная бригада. Матушка Татьяна за работами смотрит. Женщина она очень строгая. – Тут батюшка улыбнулся в пышную бороду и хмуро добавил: – МГУ закончила, журфак, а потом решила, что жизнь в миру не для нее. Но хватка у нее такая, думаю, лет через десять монастырь будет краше, чем прежде. – Постойте, – нахмурилась я. – Но если монастырь восстанавливают, как-то туда материалы доставляют? – По железке. И дорога туда, в общем-то, есть, только через озеро, на пароме переправляться надо, и сегодня вы уже опоздали. – А когда паром? – Первый в семь утра. – Спасибо, – вздохнула Женька. – Карту себе оставьте, – предложил батюшка. Мы еще раз поблагодарили его и вышли из церкви. – Придется ночевать здесь. Думаю, проблем с гостиницей не возникнет. – Евгения Петровна, а не ты ли говорила, что надо доверять своей интуиции и приглядываться к знакам судьбы? – ехидно спросила я. – А что там с твоей интуицией? – насторожилась она. – Интуиция мне подсказывает, что если наше паломничество обрастает такими трудностями, значит, нечего и соваться. – Ты что, предлагаешь вернуться? После того, как мы восемьсот километров отмахали? И все без толку? – Хорошо, пойдем искать гостиницу, – вздохнула я. С гостиницей проблем не возникло. В ближайшей нас приняли с распростертыми объятиями, номер оказался вполне приличным, что примирило меня с действительностью. После ужина в ресторане жизнь и вовсе показалась прекрасной. Я намеревалась отдохнуть, но Женька потащила меня в город, часа за три мы обошли все церкви (здесь их было пять) и прогулялись по симпатичным улочкам с застройкой девятнадцатого века. Даже Евгения Петровна, несмотря на свой энтузиазм, еле волочила ноги. Узнав, где находится переправа, мы отправились спать. Я была уверена, что усну мгновенно, но не тут-то было. Женька сопела рядом, а я то к окну подходила и долго смотрела на спящий город, то принималась читать, то вновь пыталась уснуть, и так до самого рассвета. Разумеется, вскочив в шесть часов, Женька едва смогла меня растолкать. Сонная и злая, я переместилась в машину, поклявшись, что последний раз иду на поводу у подружки. Переправа находилась километрах в десяти от города. Женька ворчала, что мы опоздали, и неслась как угорелая. Увидев указатель, мы свернули, и всю мою сонную одурь как рукой сняло. Перед нами открывалась картина необыкновенная. Ровная гладь озера, а на той стороне огромные сосны, насколько хватал глаз – сплошные леса. Воздух был чистый, и птичьи голоса звучали до того звонко, что перекрывали даже шум машин. – Обалдеть, – сказала я. – То-то, – усмехнулась Женька. – А ты ехать не хотела. Это тебе не наш парк «Дружба», это Русский Север. А дышится-то как! – открыв окно, с восторгом произнесла она. – Одним воздухом сыт будешь. Перед паромом выстроилась вереница машин; было их не так много, но я все равно забеспокоилась: – А мы все уместимся? – Уместимся, паром большой. Так-то оно так, но сооружение показалось мне довольно хлипким. Парень в красном комбинезоне командовал на въезде. На нашу машину посмотрел с интересом, должно быть, обратил внимание на номера другого региона и теперь гадал, откуда нас принесло. Когда последняя машина въехала на паром, его слегка тряхнуло, и мы начали отходить от берега. Парень обретался рядом. Женька открыла дверь и спросила: – До Рождествена как проехать? – На берегу развилка будет, езжайте прямо. А чего вам там понадобилось? – улыбнулся он. – Мы журналисты. – А-а… об оборотнях писать будете? – Он весело хихикнул. – О каких оборотнях? – насторожилась Женька. – Ну… чего у них там? Нечисть всякая. – Серьезно? А мы и не слышали. – Услышите, – пообещал парень, вновь хихикнув, однако на сей раз вышло это у него довольно зловеще. – Мы, собственно, о восстановлении монастыря писать собирались. – Монастырь? – Он головой покачал. – Монастырь – это хорошо. Привет там Ефросинье передавайте. Говорят, она в полнолуние бродит. – Кто такая Ефросинья? Монахиня? – Монахиня, монахиня, – развеселился парень. – Послушайте, – решила вмешаться я. – Может, объясните, что вы имеете в виду? – Да в этом Рождествене все как есть шизики. Чужаков, кстати, не любят, так что вы поаккуратней. Особенно с вопросами. В прошлом году один любитель туда отправился аномальную зону искать, до сих пор о нем ни слуха ни духа. – Вы это серьезно? Про аномальную зону? – нахмурилась Женька. – Конечно. О ней и в журнале писали. Часы там останавливаются и прочее… На ночь в Рождествене оставаться не советую. Последний паром в восемь вечера, так что не опаздывайте. Он помахал нам рукой и пошел на корму. Женька в полном обалдении проводила его взглядом. – Чего ты? – понизила я голос. – Парень дурака валяет. – Анфиса, у него клыки. Вот те крест. Он когда ухмыльнулся… – Так, начинается, – перебила я. – Выбрось эту глупость из головы. Не клыки, а резцы. Аномальная зона еще куда ни шло, но оборотни – это чушь. А с Ефросиньей разберемся. Ясно, что это какая-то местная достопримечательность. – Ладно, – вздохнула Женька. – Если с Кошкиной ничего не выйдет, забацаю репортаж о российской глубинке, и аномальная зона весьма кстати, народ любит небылицы. – Вот именно небылицы, – съязвила я. Между тем паром уже причаливал к берегу. Машины одна за другой выезжали на асфальтовую дорогу, парень в красном комбинезоне с улыбкой кивнул нам и крикнул: – В восемь. В полукилометре от пристани была развилка, впереди указатель: «Рождественский монастырь». Мы углубились в лес, очень скоро асфальт кончился, но проселочная дорога, вопреки словам батюшки, была вполне сносной, вдоль нее тянулись столбы с электропроводами. – Давай остановимся, – предложила я. – Посмотри, какая красота вокруг. – Зачем останавливаться? – нахмурилась Женька. – Пройдемся по лесу… – Не хочу. Что я, леса не видела? Еще заплутаем. – Да мы рядом с дорогой, – не отставала я. Ясно, что в голове подружки роятся не самые светлые мысли. Я пыталась настроить ее на лирический лад, но не преуспела. Женька все больше хмурилась и на мои старания завязать ничего не значащий разговор не реагировала. – Ты заметила, – вдруг сказала она. – Ни одной деревни по пути. – И что? – Тебе не кажется это странным? – Не кажется. Здесь плотность населения совсем другая, а ты завязывай себя пугать. – Сколько километров мы проехали? – Не больше двадцати. – И указателей нет. Все-таки это странно. Она увеличила скорость, насколько это было возможно, еще минут двадцать мы ехали в молчании. Тут дорога сделала плавный поворот, и мы увидели небольшое озеро. На пригорке среди деревьев показался монастырь, сбоку в низине, ближе к озеру, прилепилась деревня, десятка три домов. Тут и указатель появился. «Рождествено, 1 км» – значилось на нем. – Ну, вот, – вздохнула я, признаться, с облегчением. Женька перевела дух, улыбнулась и даже заметила: – Красота-то какая. Мы начали спуск к деревне и вскоре достигли первого дома. Дома здесь были большие, окна высоко над землей, но окошки маленькие, со ставнями. Я принялась озираться по сторонам, высматривая дорогу к монастырю. – По-моему, тут надо свернуть, – сказала я Женьке. Песчаная дорога поползла в гору, перед нами выросла монастырская стена из беленого кирпича, наверху торчали штыри, на них в те времена, когда здесь была тюрьма, должно быть, крепилась колючая проволока. Мы проехали вдоль стены и через минуту оказались перед воротами. Одна створка была открыта, отсюда открывался вид на двор с разнообразным строительным материалом, справа возвышалась церковь с пристроенной к ней колокольней. Церковь была совсем маленькой, за ней два деревянных дома и дощатый забор, выкрашенный темной краской. Мы оставили машину возле ворот и вошли внутрь.