Кирши перехватил руку с кинжалом в пяди от своего лица и с силой выкрутил Уде запястье. Она завыла от боли. Кинжал звякнул, ударившись об пол. – Пусти! – Я думал, у вас принято заботиться о гостях Бьёрна, а не пытаться их убить. Что скажет на это твой капитан? – Я не позволю тебе убить Финиста! – прорычала Уда, в ладони её сверкнуло пламя, но Кирши, ловко извернувшись, повалил её на кровать, заломил за спину руки и придавил подушкой, не давая делать пассы. Запахло палёным пером. – Одна из его должниц? – Кирши вдавил Уду в кровать сильнее. – Я его люблю! – крикнула Уда, извиваясь под Кирши, впрочем, без особого результата. – И не позволю отцу разлучить нас! Финист обещал вернуться за мной! И он вернётся! И ты его не остановишь! Кирши от удивления даже ослабил хватку, о чём тут же пожалел, Уда пустила в него сноп искр. – Прекрати, иначе спалишь корабль! – гаркнул Кирши, снова выкручивая ей руки. – Хочешь сказать, что твой отец – Ювелир? Контрабандист? – Мой отец – гнусный предатель! – По щекам Уды бежали слёзы. – Я люблю Финиста! И я уже взрослая, чтобы решать самой, с кем мне быть… – Твой Финист – убийца и вор. А тебе пятнадцать лет! – И что? Я сбежала из дома, Бьёрн взял меня работать на корабль! Я могу о себе позаботиться! – Сказала девица, обездвиженная мужиком в собственной каюте, – проворчал Кирши. – Можешь брыкаться сколько хочешь и пытаться опоить меня сколько угодно раз, но остановить меня не получится. Твой Финист получит по заслугам. Сможешь навещать его в темнице. Если, конечно, его не обезглавят. – Я убью тебя! Кирши наклонился к самому уху Уды и сказал медленно, чётко и грозно: – Попробуешь снова – и мне будет очень стыдно перед твоим отцом. В следующий раз я буду сражаться с тобой серьёзно, как со взрослой. Уда вздрогнула, зажмурилась и быстро задышала. Она поняла: Кирши не шутит, и в следующий раз она может не выйти из схватки живой. – Ты поняла? – тихо спросил Кирши. – Поняла, – пискнула Уда. – Тогда, полагаю, раз ты сбежала из дома, то знаешь, где именно я могу найти Финиста? Город я знаю, подскажешь, где там его искать? Скажи мне, Уда. Девушка вымученно выдохнула и уткнулась лицом в тюфяк: – Таверна «Красный конь». Но он уже знает, что ты идёшь за ним. Я в тот же вечер, как ты появился, отправила ему весточку! Понял, ублюдок? Он убьёт тебя! Кирши хмыкнул. Смерти он не боялся. 26 Камень багрец, что растёт во тьме В теплицах Журавлей круглый год царствовала весенняя зелень и пестрели разноцветные цветочные бутоны. Казалось, здесь можно отыскать любой ингредиент для любого зелья или отвара. Большинство трав были лечебными: полынь, крапива, мать-и-мачеха – помогали целительным чарам справляться лучше или и вовсе обходиться без магии. Другие: дурман-трава, гвоздика, мак – снимали боль. Они предназначались для тех случаев, где чары были бессильны. Третьи: сон-трава, пустырник, страстоцвет – успокаивали и помогали заснуть. В Гвардии многим по ночам снились кошмары. Атли знал названия лишь малой части трав, от буйства ароматов немного кружилась голова, но он едва ли обращал на это внимание. Атли лежал на софе, подбрасывал в воздух медальон Чернобога и размышлял. Неподалёку Лель с ножом наперевес выписывал круги вокруг стола, на котором лежала, вывалив сизый язык, отрубленная голова Жнеца. Кровь его всё никак не хотела густеть, она медленно капала на стол тёмной вязкой жижей, пузырилась и шипела. – Странно, очень странно, – бормотал Лель, разглядывая чёрные с золотом чешуйки. Мила гонялась за рассыпанными по полу солнечными зайчиками, поскуливала, стучала по камню когтями и мешала думать. Атли снова подбросил медальон. Он закрутился в воздухе, блеснул на солнце и упал в ладонь, разогретый теплом рук. Руна, напоминающая отпечаток птичьей лапы, молчала, не собираясь раскрывать тайн своего хозяина. Чернобог – медальон в очередной раз взлетел вверх – обычный бес, решивший стать равным богам, но отринутый и изгнанный ими. Самопровозглашённый бог хаоса. Кровавый бог. Для Атли оставалось загадкой, как ему удалось обрести сторонников среди людей, ведьм и чародеев, что веками питали его своей верой и своими жертвами. Впрочем, большинство из них так же страстно стремились к власти, как и сам Чернобог. – Он предложил людям свободу, – послышался голос Леля. Атли вздрогнул и уставился на него. Лель виновато улыбнулся и вернулся к голове Аспида. – Прости, ты бормотал вслух. – Свободу? Человеческие жертвоприношения, войны и истребление неугодных – это, по-твоему, свобода? – Свобода брать то, что хочешь, свобода от мук совести, свобода не подчиняться воле богов. Он предложил людям свободу делать всё, что они пожелают, и им уже самим решать, как этой свободой воспользоваться. Атли усмехнулся, но посмотрел на Леля настороженно: – Осторожно, в Вольском Царстве за такие слова рубят головы. – Я лишь говорю, что в самом Чернобоге нет ни зла, ни добра, как и в его свободе. – Лель отложил нож и повернулся к Атли. – Наши боги карают тех, кто поступает не так, как им угодно, тех, кто нарушает правила. Чернобог лишь сказал, что наказания не будет. – И чернокнижники тут же взяли в руки мечи, – хмыкнул Атли. – В свободе нет ничего хорошего. Она развращает и разрушает. Знаешь, кто ещё живёт свободно? Нечисть, с которой мы с тобой боремся. Делает что хочет и берёт что хочет и когда хочет. Нечисть слушает лишь собственный голод. Лель присел на краешек стола и скрестил на груди руки. Солнце заиграло на его волосах. – Они простые животные. Из разумной же нечисти многие выбирают жить мирно. Упыри и мавки – наши соседи, которые не хотят никому причинять вреда. – Именно потому, – Атли сел, – что они боятся наказания. Именно потому, что правила сдерживают их. – Думаешь, не будь наготове гвардейских мечей, они бы принялись убивать? – Конечно! Лель вздохнул и взглянул на Атли, казалось, немного разочарованно, словно тот не сумел оправдать его ожиданий, или же Лель просто глубоко сожалел о чём-то, известном лишь ему одному. – Свобода бывает разной, Атли, но свобода – это всегда выбор. И если этот выбор сделан по доброй воле, если он не ограничен правилами, страхом, чьей-то железной рукой, если выбор сделан из любви, то он честнее и ценнее. Ты не убиваешь ближнего потому, что не желаешь убивать его, или потому, что боишься наказания? – Не так важно, что ведёт меня, важно, что я в итоге делаю или не делаю. И если страх наказания остановит кого-то от убийства, то этого уже достаточно. – А в любви? – спросил Лель, не глядя на Атли. Он наблюдал за тем, как Мила катается на спине, нежась в солнечных лучах. – Ты бы хотел, чтобы тебя любили по доброй воле? – А это тут при чём? – бросил Атли, наверное, чуть резче и грубее, чем требовалось. – Как же. – Лель поднял глаза, и от этого пронизывающего взгляда у Атли по спине побежали мурашки. – Ты боишься, что если отпустишь любовь, то она тут же покинет тебя. Если не держать её изо всех сил, то она выскользнет из пальцев, потому что станет свободна. Потому что ты больше не сможешь её контролировать. Ты против свободы, Атли, не потому, что веришь в силу ограничений, а потому, что свободу ты просто не можешь себе позволить. – Глупости! – Атли вскочил на ноги и рванул ворот кафтана, который вдруг туго обхватил горло, мешая дышать. Нитки затрещали, но выдержали, пуговицы выскользнули из петель, но дышать легче не стало. – Ты ничего обо мне не знаешь! – Тогда почему ты так злишься? – вскинул брови Лель. Атли резко дёрнулся и выдохнул, словно Лель отвесил ему хлёсткую пощёчину. Медальон до боли врезался в ладонь, и только тогда Атли понял, что сжимает дрожащие кулаки. – Я злюсь, потому что чернокнижники творят беспредел! – воскликнул он, выставляя вперёд руку с медальоном, словно щит. – Потому что они убивают людей, а мы даже не знаем, где их искать и как остановить! А ты… ты их тут оправдываешь! – Я не оправдываю их злодеяния. – Лель вскинул руки, сдаваясь. – Я лишь пытаюсь сказать, что не все чернокнижники – кровожадные убийцы. Но только та часть из них, что извратила понятие свободы и… – Ты слышишь себя? – нервно засмеялся Атли. – Предлагаешь спрашивать каждого попавшегося чернокнижника, не убийца ли он? Взгляд Леля стал колким и холодным. – А ты предлагаешь убивать каждого, кто поклоняется не твоим богам? – Нет, я… Почему ты всё переворачиваешь с ног на голову? – Атли всплеснул руками, растеряв все слова и аргументы. – Я просто хочу, чтобы ты выглянул из той темницы, куда заточил самого себя. – Лель отвернулся и склонился над головой Аспида. – Ключ у тебя есть. Атли глядел Лелю в спину и тяжело дышал. Темница. Что он городит! Уж кто-кто, а Атли вырвался из «темницы» давным-давно, когда уехал из Северных Земель. Там он был заперт, там он не мог дышать, там его окружал каменный мешок отцовской власти. Там он мечтал, что всё изменится, когда он вырвется, уедет и никогда больше не вернётся. Там… там… Атли рухнул обратно на софу и закрыл лицо руками. И у него же получилось. Получилось. Получилось же? Он освободился, разорвал связи с отцом и уехал навстречу новой жизни. Только вот ничего не изменилось. Атли так и остался в холодной темноте, накрытый чужой, могущественной тенью. Совершенно один. Возможно, ему, как и Жнецу, предстоит томиться в темнице до конца своих дней, куда бы Атли ни бежал. И всё, что от него останется, – рассыпанная по полу клетки чешуя. Погодите-ка. Атли оторвал ладони от лица и растерянно посмотрел на Леля. Жнец пятьдесят лет сидел в подвале гарнизона, и всё, что от него осталось там – чешуя и следы когтей? Или, хотите сказать, огромный ящер настолько чистоплотен, что выносил за собой ночной горшок? Ладно, допустим, до смерти его темницу чистили Мира и Аргорад. Но после? Кто делал это после? – Кто-то уже был в темнице после нас? – спросил Атли. – Вроде нет. Аньяна попросила меня изучить и закрыть подземный ход под ней, но я ещё не успел…