Я моргнула, настолько поглощенная раскатистой манерой его голоса, что совершенно забыла о себе. — Она не захотела встать передо мной на колени, когда я попросил… — он вытащил несколько зерен граната на ладонь, а затем медленно наклонился вперед, поднося их ко мне, и сказал: — Поэтому я встал перед ней на колени. И когда я коснулся ртом ее киску, знаешь, какая она была на вкус, Елена? Я не ответила, потому что была слишком занята, уговаривая себя не брать эти длинные пальцы в рот вместе с предложенным фруктом. Он прочел мое колебание, и его глаза из жидких чернил превратились в неподатливый обсидиан. Мгновение спустя он прижал фрукт к моему закрытому рту, окрасив мои губы терпким соком. Когда я открыла рот, чтобы выразить уверенный протест, он высыпал косточки мне на язык. — Как гранат и красное вино, — закончил он, возвращаясь в удобное положение, где он продолжил обсасывать кончики своих пальцев. — Ты флиртуешь со мной? — спросила я, гордясь тем, что мой голос не дрожал так, как дрожали мои бедра под столом. — Ты ударишь меня, если я скажу «да»? Его игривость была заразительна. Я подавила желание улыбнуться и мрачно кивнула. — Да. — Хорошо, — сказал он, подмигнув, — Тогда ударь меня. Мне нравится грубость. — Ты смешон, — сказала я, поддавшись смеху, но немного отрезвела, когда поймала его взгляд. — Что? У меня все еще гранатовый сок на губах? — Я никогда не был так горд тем, что заставил другого человека смеяться, — серьезно сказал он мне. Я проглотила массу эмоций, поднявшихся в моем горле. — Только не говори, что я должна делать это чаще. — Нет, редкость этого делает его более прекрасным. Я становлюсь собственником этого звука. Я смотрела на него, пока все большая часть меня распутывается, перекатываясь по пространству, между нами, будто я хотела, чтобы он взял размотанную часть меня и собрал ее в своих руках. Трудно было не задаться вопросом, какой могла бы быть Елена, которую видел Данте, если бы я выпустила ее из тени. Я прочистила горло и вытерла губы салфеткой, вставая, чтобы уйти. — У меня встреча на Стейтен-Айленде в девять. Он тоже встал, уронив гранат на тарелку и вытирая руки, прежде чем обойти каменный стол и прижать меня к двери. Одна его рука легла мне на бедро, а другая уперлась в дверь рядом с моей головой, когда он прижал меня к себе. Его размеры не должны возбуждать меня так, как возбуждали, но все те вещи, которые я когда-то считала ужасно дикими, теперь казались мне раскаленными, как пропитанный керосином огонь. — Однажды, Елена, — практически промурлыкал он, и этот звук был грубой вибрацией, которая гудела во мне. — Я буду целовать тебя, пока ты не растаешь, а потом я вылижу каждый твой сантиметр. Дрожь сотрясла мои плечи, ударив о стеклянную дверь. Я достигла какой-то точки кипения, кровь превратилась в пламя под кожей, и мне отчаянно захотелось, чтобы что-то наконец сорвало крышку с моего контроля и позволил мне вырваться на свободу. Я хотела, чтобы он поцеловал меня сейчас, вопреки здравому смыслу, но я не была готова попросить об этом. Он должен взять это на себя, чтобы я могла обвинить его позже, когда мой разум остынет. Я наклонила подбородок в воздух и бросила вызов: — Даже не надейся. Рука на моем бедре переместилась выше по телу, его большой палец провел по нижней части груди под кружевной блузкой и поднялся к горлу. Я тяжело сглотнула, когда он обхватил мою шею ладонью и сжал достаточно сильно, чтобы почувствовать, как мой пульс бьется о его кожу. — Нет, lottatrice [100], — пробормотал он, наклоняя свой нос к кончику моего правого уха. — Я завладею тобой, когда наконец трахну тебя. Я сорву это с твоего языка, когда буду целовать тебя, а ты будешь умолять меня о большем. С балкона дул прохладный ветерок, но Данте был огнем напротив меня, мое сопротивление испарялось с каждой секундой, пока я оставалась в клетке его жара. — Ты огонь, а я сплошной лед, — протестовала я, потому что ничто в наших отношениях не имело смысла, и он должен был помнить об этом. Если я не смогла построить отношения с Даниэлом, мужчиной, который, казалось бы, идеально подходил мне, то между мной и Данте ничего не может быть. — Да, — согласился он хрипловато. — Вот почему я знаю, что я тот, кто наконец-то заставит тебя растаять. — Я уже рискую своей карьерой, просто оставаясь здесь. — я бросала гранаты вслепую, надеясь, что одна из них попадет в цель. Он был совершенно невозмутим, его глаза были так сосредоточены на моих, что я почти могла прочитать, что он собирается заявить, прежде чем он заговорил. — Так сделай так, чтобы риск стоил чего-то. — Я не азартный игрок. — Нет, но я да, и я редко проигрываю. — он провел кончиком носа по краю моего уха и прикоснулся губами к острому краю моей скулы. — Позволь мне показать тебе страсть, Елена. Позволь мне научить тебя снова любить. Мое сердце остановилось в груди, будто он проник сквозь ребра и крепко сжал в одной из своих сильных рук. На один вдох я была полностью парализована страхом того, на что он намекал. Любовь. Я никак не могла полюбить такого человека, как он, мафиози, преступника, подобного тому, который так долго играл роль злодея в моей жизни. Это невозможно. Но когда мое сердце снова начало биться, оно забилось с грохотом, как заведенный двигатель, а потом понеслось вскачь. Я пообещала себе, что никогда больше не полюблю. — Содержимое моего сердца конфиденциально, — сказала я ему с таким видом, будто предположить, что он может когда-нибудь прочитать о личных муках моего сердца, было смехотворно. В каком-то смысле так оно и было, но не в том смысле, в котором я это озвучила. Это было смехотворно, потому что на мгновение мне показалось, что если кто-то и сможет понять то, что там написано, то это будет этот человек с черными глазами и шокирующе добрым сердцем. — Не всякая любовь романтична, — здраво заметил он, глядя в мои испуганные глаза. — Не думаю, что у тебя было достаточно любви, чтобы понять ее, но я предлагаю любовь друга и любовь моего тела. Любовь человека, который видит, что ты не ненавистна. Ты не злодейка. Тебя не понимают. И Елена, ты еще не понимаешь этого, но я вижу тебя, я знаю тебя, и я чертовски потрясен твоей красотой. — Ты не знаешь, что говоришь, — настаивала я. — Ты не знаешь и половины того плохого, что я сделала. — А ты не знаешь моего, — согласился он. — Но мы больше, чем наши недостатки и ошибки. Кто сказал тебе, что тебя трудно любить? Дай мне шанс доказать, что они не правы. — Я не хочу, чтобы меня любили, — заявила я, почти стиснув зубы, потому что никогда в жизни не ощущала такой угрозы. Ни тогда, когда я пряталась под раковиной и смотрела, как мафиози избивают моего отца. Ни тогда, когда Кристофер заставлял меня совершать развратные действия с моим телом. Ни когда он явился на выставку Жизель и напал на нее, а я сама вступила с ним в драку. Ни один монстр в моей жизни не мог сравниться с той властью, которую Данте, казалось, имел надо мной, если сравнивать с тем, сколько времени я его знала. Один месяц постоянного контакта, и я оказалась в опасности отбросить все, что знала, только ради одного единственного поцелуя. — Позволь мне любить тебя в любом случае, — предложил он. А потом он подвинулся. Говорят, между любовью и ненавистью существует тонкая грань. В тот момент, когда Данте Сальваторе запустил руку в мои волосы и притянул меня к себе для жесткого поцелуя, я поняла, что он только что перешагнул эту невидимую черту и перешел к чему-то бесконечно более опасному, чем ненависть. Но все, что я могла сделать, пока мысли в моей голове сливались в одно неистовое торнадо ощущений, это вцепиться руками в его мягкую хлопковую рубашку и держаться за жизнь. Поцелуй имел вкус дыма, но не из-за моего гнева. На вкус он был как пепел моего некогда твердого самоконтроля. Потому что я знала, что это не последний раз, когда мы целовались. Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывала раньше. То, как его рот накрыл мой, словно печать собственности, его язык раздвинул мои губы, как будто это было его право претендовать на этот поцелуй, и он уже слишком долго терпел. Его аромат, яркий, как цитрусовая роща, с нотками мужского мускуса, доносился до моего носа, звук его низкого, горлового рычания вибрировал от его языка на моем. Когда он придвинул ко мне свое длинное, невероятно твердое тело, я задыхалась от ощущения горячей эрекции, прижатой к моему животу. В этот момент каждый атом моего тела принадлежал ему. Один поцелуй. Ради одного поцелуя я рискнула всем. Своей карьерой, своей семьей, своей свободой. И своей жизнью. Но, Dio mio, я бы сделала это снова и снова, если бы это означало чувствовать себя вот так. (пер. с итал. "Господь мой") И я заживо сгорала. Только резкая вибрация телефона Данте на столике во внутреннем дворике пробилась сквозь дым и напомнила мне о себе. О моих правилах. Я оторвала свои губы от его губ, моя грудь вздымалась от желания, и плотно прижалась к двери, будто это делало меня менее заметной для этого темного и голодного взгляда. — Это пауза, — ‘прорычал он, его большой палец властно поглаживал мою пульсирующую точку, словно каждый удар произносил его имя. — Теперь, когда я попробовал этот красный ротик на вкус, он понадобится мне снова.