Каратаев остался со мной, а мужчина открыл дверь в отделение. Вышел он довольно скоро, сочувственно посмотрел на меня и сказал: — Хорошего мало, скрывать не буду. Но надежда есть. И не надо сидеть здесь, это ничему не поможет. Оставьте ваш телефон, я свяжусь с вами при малейших изменениях в состоянии больной. Договорились? Каратаев пожал ему руку: — Спасибо, Миша! Если что-то будет нужно, ну там, лекарства, или консультация… Миша укоризненно посмотрел на него: — Все сделают так, как надо, не переживай. Каратаев привез меня к дому, но не уехал, а вышел навстречу тете, дожидавшейся нас у калитки. Еще из машины я позвонила ей, чтобы хоть как-то успокоить. Выслушав мой рассказ, тетя благожелательно посмотрела на Каратаева: — Очень приятно познакомиться. Полина много рассказывала о вас. Каратаев коротко глянул на меня, и я смутилась, а тетя с достоинством пригласила Каратаева в дом, и он согласился! Я с тревогой переступила порог дома. Тетя, щадя меня, все привела в порядок, все вещи стояли на своих местах, и даже на постели в маминой комнате, видной через приоткрытую дверь, лежал ее любимый плед, и на тумбочке ждала недочитанная книга… Я занялась приготовлением чая, а тетя развлекала гостя разговорами. К моему удивлению, у них даже нашлись общие знакомые. Я достала наши любимые чашки от старинного китайского сервиза, порезала лимон на блюдечко, заварила и разлила чай. Они тихо разговаривали, а я пила чай маленькими глоточками. Глянула на тарелку с печеньем, и вспомнила, что только вчера мы с мамой пекли его. Я терла лимон, а мама хохотала, что ей на меня даже смотреть кисло… Мне стало невмоготу, я тихо поднялась и коридором прошла в мамину комнату. Прилегла на вторую половину кровати, свернулась калачиком. Последние дни мама себя неважно чувствовала, и я по вечерам приносила ей чай и устраивалась рядом… Не знаю, сколько времени прошло, но неожиданно рядом со мной прогнулись пружины кровати, и сразу стало тепло. Плакать я перестала, лежала тихо. Каратаев тоже не шевелился, и я, неожиданно для себя, уснула. Утром я открыла глаза, услышав в коридоре чьи-то шаги. Я так и спала в маминой комнате, но кто-то заботливо укрыл меня пушистым пледом. Я торопливо поднялась. Черт, как же неловко все получилось!.. И тетя, представляю, что скажет тетя! Я вышла, поправляя волосы, и столкнулась с Александром Алексеевичем. Волосы у него были мокрые после душа, а в руках — трубка. — Миша звонил. — Я с тревогой глянула на него, и он заторопился: — Нет, нет, маме лучше. Она пришла в себя. Правда, видеть ее еще нельзя, но она спрашивала о тебе. Я подняла на него глаза, и он сердито сказал: — Вот только реветь не надо. Свари-ка лучше кофе. — Он провел рукой по потемневшей щеке: — Надо бы домой заехать, побриться и рубашку сменить. Ты как, до работы дойдешь сама или подвезти тебя? Я вздохнула: — Лучше я сама. Каратаев насмешливо глянул на меня, кивнул: — Я тоже так думаю. Он не поминал о том, что уснул со мной рядом, а я — тем более. Уже в дверях неловко сказала, опустив ресницы: — Спасибо вам, Александр Алексеевич. Он пожал плечами: — Да особо не за что. Ну, пока. Первая неприятность пришла, откуда не ждали. Я забежала к Зине, рассказать о своих неприятностях, а тут как раз Ирка Авдеенко, наша бухгалтерша, принесла Зине письма на регистрацию. Она насмешливо посмотрела на меня и сказала: — Тебя можно поздравить? — Я удивленно подняла глаза. — Ну как же, вчера машина Каратаева всю ночь простояла под твоими окнами. Зина хлопнула печатью с таким грохотом, что Ирка подскочила, забрала свои документы и шмыгнула за дверь. — Не обращай на нее внимания! Вот уж язык-то… Я в отчаянии сказала: — Ну вот, теперь все в офисе будут думать, что Каратаев — мой любовник! Зина скосила на меня глаза: — Не обидно страдать напрасно? Учти: Александр Алексеевич — мужик вполне ничего. Я замучено улыбнулась: — Не до мужиков мне, поверь… К моему изумлению, тетя меня не стала ни о чем расспрашивать! Я этому так поразилась, что даже забыла ей доложиться о звонке Михаила Андреевича. Весь месяц я после работы бегала к маме в больницу. С Каратаевым мы не виделись, но о том, что он звонил Михаилу Андреевичу и интересовался маминым здоровьем, я знала от самого завотделением. Маму перевели в палату с обычным режимом, и нам с тетей разрешили посещать ее. Правда, ни вставать, ни выходить из палаты ей не разрешалось, но зато она уже могла читать. Неожиданно Каратаев вызвал меня в кабинет и лаконично доложил: — Звонил Миша. Он рекомендует отвезти маму в санаторий. Вроде есть такой, специально для сердечников, реабилитационный, что ли. Довольно далеко отсюда, в предгорьях, но, говорят, здорово помогает. — Круто наклонил голову, сказал: — Ты вещи собери, машину дам, проводишь ее. Стоимость санатория уже оплачена. Я попыталась, было, поблагодарить его, но он только головой мотнул: — Сочтемся. В санатории маме ощутимо стало лучше. Я звонила ей каждый вечер, с удовольствием выслушивала ее рассказы о прогулках в вечернем парке, которые прописал ей врач, о занятиях, о том, что неведомая мне Инга Алексеевна очень хвалит ее динамику… В пятницу, к концу третьей недели маминого пребывания в санатории, в дверях моего кабинета появился Каратаев. За все время это был первый раз, как он зашел ко мне. Зина, забежавшая позвать меня на выходные на их дачу, открыла рот от изумления. Каратаев коротко сказал: — Полина, я еду по делам, могу забросить тебя в санаторий, к маме. А на обратном пути заберу. — Ой, спасибо! Конечно, хорошо бы! Он почесал переносицу: — Не благодари особо. Мне от тебя и услуга нужна. У наших деловых партнеров — юбилей фирмы, нужно вручить им адрес и подарок. Сама понимаешь, на такое мероприятие без дамы неудобно… — Да я с удовольствием. Он кивнул: — Захвати вечернее платье, а то в приглашении сказано: форма одежды — смокинг. Может, для смеху приписали? — с надеждой спросил он, и мы прыснули. Всем была известна нелюбовь Каратаева к галстукам, а тут — смокинг! — Зато обещают роскошный ужин и каких-то потрясающих артистов, так что заодно и развлечешься.