Примерно половина гридней одобрительно заворчала. Другая половина помалкивала. — Кулиба, ты что думаешь? — спросил Славка. — Я тоже не хочу в плен, однако и в Ирий до времени тоже не хочется, — рассудительно произнес полочанин. — Как ты скажешь, сотник, так я и поступлю. — А может, поторговаться с ними? — предложил Антиф. — У нас жрецы ихние. И идолы эти… Скажем, что спалим, если не поклянутся нас отпустить. Вот ты, Соколик, отпустил бы ворогов, если бы твоих родовых богов сжечь могли? — Что ты такое говоришь? — Соколик даже удивился. — Богов сжечь нельзя! Невозможно! А это ж не истинные боги — идолы ставленные. Вот ежели бы дуб священный или иное древо, где лик божий сам собой пророс, тогда другое дело. А эти сгорят, так новых вырубить недолго. Но обида, конечно, останется. И у вятичей, и у богов. Вы, христиане, наших богов не боитесь. А зря! Препирались долго. Хриси и еще четверо сдаваться отказались наотрез. Мол, вы как хотите, а мы здесь и умрем. Богуслав попробовал совестить: мол, из-за вас и нам придется… Не убедил. Пришлось лезть наверх — торговаться. — Сдадимся, — крикнул он, — если оставите нам оружие. А мы тогда поклянемся, что против вас его не поднимем. И честно будем ждать, пока за нас выкуп заплатят. — А шиш подержать не хочешь! — закричал в ответ Рузила. — Где это видано, чтоб в плену — с оружием? — Ах ты темный лесовик! — закричал в ответ Богуслав. — Во многих землях, где люди поумнее тебя да побогаче, так делают. И у франков, и у германцев… — Нашел тоже умных! — фыркнул Рузила. — Франки твои спят вповалку, как свиньи! И гадят прям под дверьми! — Так и есть, — поддакнул снизу Хриси. — Но ты спроси: откуда он это знает? — А оттуда! — крикнул в ответ Рузила. — Я, сотник, и франков, и германцев видал. И герцогов ихних тоже. Не сказать, чтобы это обрадовало Славку. Одно дело — с лапотными лесовиками воевать, у которых вся тактика: набежали — разбежались. А другое, если этими лесовиками опытный воевода командует. Может, его подкупить? — Слышь, воин, а может, с глазу на глаз потолкуем? — Так говори! — крикнул Рузила. — У меня от своих тайн нету! — А давай тогда я тебе один сдамся! — предложил Богуслав. — За меня отец такой выкуп даст, сколько остальным никогда не собрать! — Никого не отпущу! — отрезал вятицкий воевода. Так они препирались, пока не охрипли. Однако крайний срок, назначенный Рузилой, — миновал. А штурмовать капище он не спешил. Надеялся так договориться. И договорился-таки… Застать лесовиков врасплох на их собственной земле — дело почти невозможное. Однако — получилось. Слишком велика была разница в воинском опыте вятичей и киевских гридней, у которых редко когда даже месяц мирный выдавался. Затрубили рога — и меж деревьев, цепями, возникли русы. Рузила вмиг смекнул, чем пахнет, и закричал своим, чтоб в драку не лезли. * * * — Молодец, сотник! — похвалил Богуслава Владимир. — Приманил лапотников. Но и я молодец, а? Соколом прилетел! Небось только к вечеру меня ждал? — До вечера мы бы не продержались, — честно признался Славка, глядя снизу на конного Владимира. — Как знать. Вижу, вы их хорошо поучили. Отбили охоту в драку лезть. Молодцы! И ты молодец! — Это он — тершемуся у Славкиной ноги Гошке. — Слыхал, порезал ты воя вятского? — Кабы ножик подлиннее, я б его вовсе убил! — пискнул снизу Гошка. — А кто мешал меч взять? — укорил Гошку Богуслав. Гошка притих, но великий князь за него вступился: — Зато нашел, как след оставить, дорогу своим показать. — Так они и сами… — Ну и что, что сами. — И Богуславу: — Славный у вас род. И справный. Подрастут мои сыновья, пестуном пойдешь? Великая честь. Отказываться нельзя. Эх, знал бы Владимир… То-то Рогнеда порадуется. — Позовешь, пойду. — Вот и договорились. Владимир двинул коленом, и конь, послушно развернувшись, понес его туда, где гридь сгоняла в кучу пленных лесовиков. — Слышь, Славка, а князь тебя наградит? — дернул брата за кольчужный рукав Гошка. — Уже наградил, — буркнул Богуслав, у которого вдруг испортилось настроение. Пестун, надо же! За собственным братом не уследил. — Пошли-ка жрать, — сказал он. — Наши вон кулеш варят. — Погоди, брат, — солидно произнес Гошка. — Есть одно дело. Воин поесть да поспать никогда не отказывается. Но Гошка зорким глазом углядел среди пленников Бобреца. Долг ему за Гошкой. Не за то, что повязали, ясное дело. За то, что вступился перед своим. И вообще… Понравились ему вятичи-охотники. Обращались с уважением. Обид не чинили. Медвежонком звали… — Здрав будь, медвежонок! — Первич подмигнул Гошке. — Вишь, как всё поменялось. — Эти, что ли? — спросил Богуслав, глядя на похитителей Гошки. — Не очень-то грозны. — А ты меня развяжи, рус, да посмотрим, кто грозен! — дерзко заявил Бобрец. Гридень, который присматривал за пленными, захохотал. — Развяжи их, Курша, — велел Богуслав. — Ты что, драться будешь? — изумился гридень. — С этими? — Глупости говоришь. Отпущу. Брат мой за них попросил. А вы, лесовики, запомните: я — сотник княжий Богуслав. Я вам волю дал, если кто спросит. — Волю он дал, — пробормотал Бобрец, освобождаясь от пут. — Вольными родились, вольными и умрем. Мы — дети Стрыбожьи. Нет над нами людской власти. — То ваше дело. — Богуславу понравилась независимость вятичей, но виду он не подал. — А вот ежели надоест вам в глухомани жить, — говорил он, обращаясь к Первичу, легко угадав, кто главный в этой парочке, — приходите в Киев и спросите меня. Найду вам дело подходящее. Нашему роду верные люди нужны. Пошли, Гошка. Кулеш небось уже сварился. Да и меду я бы выпил. Крыса у ихнего Стрибога пару бочонков меда позаимствовал, — и подмигнул Бобрецу. — Я его отца и брата видел, — сказал Первич другу. — Они со Святославом к нам приходили. Таким и послужить незазорно. Всяко лучше, чем данниками жить. — Ну уж — данниками! — проворчал Бобрец. — Я сроду никому дань не платил. — Старшие скажут — заплатишь. — Нет над нами старших, Первич, — вздохнул Бобрец. — Или сам не знаешь? Последние мы в роду. И под руку Рузилы нам теперь не пойти. Где он теперь, Рузила? Среди полоняников? — Вот не думаю, — покачал головой Первич. — Думаю, сбег Рузила. Только это всё равно. Нет у нас теперь воеводы. Полностью прав оказался Первич. Рузила ушел. И с ним — сотен пять воев. Немало вятичей сумело уйти. Но и осталось изрядно. Больше двух тысяч повязали русы. Знатная добыча, если на ромейские номисмы пересчитать. К вечеру на поклон к Владимиру явились вятичские старшины: не губи, мол, согласны дань платить, как отцу твоему платили. Владимир, впрочем, убивать пленников и не собирался. Продать — это да. Но если прикинуть — почему бы не продать их самим же вятичам. — Нет уж! — отвечал старейшинам Владимир. — Отец с вас малую дань брал, так и ту вы пожалели. За каждого полоняника дадите мне рухляди — сколько в руки взять можно. И впредь будете платить каждую весну по такой же горке кун с рыла! С каждого мохнатого рыла, что против меня орало! Тиуны мои придут — всех счислят и с каждого возьмут. Но ежели еще раз откажетесь, дань с вас не только кунами, но и кровью возьму. Подумал и добавил: