— Купцы, что в том дворе были, поведали, — объяснила Сладислава. — Не забудь отдать виру в княжью казну! — Уже отдал, — Сергей уловил в голосе сына заметное облегчение. — Всё-то ты знаешь, матушка. «Что-то он скрывает, — озаботился Сергей. — Надо узнать, а то как бы худом не обернулось. Славка — тот еще авантюрист…» — И что же князь? — спросила боярыня. — Да ничего. На меня даже и не посмотрел — только на Рогнеду Роговолтовну. — Неудивительно. Он ни одной девки не пропустит, а тут — жена-красавица. — Красавица, — согласился Славка. И опустил глаза, чтоб не выдали. — Кривичей этих, купцов, я задержаться попросил, — сказал Сергей. — Если всё же вздумает Владимир суд учинить, пусть и у нас видаки будут. Чуть позже, когда они остались наедине, Сергей спросил напрямик: — Ну-ка выкладывай, сынок, что тебя тревожит. Случилось что по дороге? Славка замялся… Он был близок к тому, чтоб выложить отцу всё как есть… Тем более что знают о нем и Рогнеде уже не двое, а самое малое — четверо. А то и пятеро. Устах небось тоже догадывается… Устах! — Я ж не рассказал тебе, батя, что с нами по дороге приключилось и кто с нами в Киев пришел! — воскликнул он. Услыхав, что воевода полоцкий жив, Сергей так обрадовался, что все тревожные мысли из головы вылетели. Устах, друг старинный и верный, много лет назад принявший Сергея в варяжское братство, не раз прикрывавший спину, Устах, названый брат… — Что же он? — с легкой даже обидой проговорил Сергей. — Почему не пришел? — Моя вина, — покаялся Славка. — Должен был тебе сразу сказать. Не знал он, как Владимир к нему отнесется. Все же он — бывший воевода полоцкий. И сам знаешь, чем промышлял. — Знаю, — кивнул Сергей. Он и впрямь знал многое. И то, что Устах склонял Рогнеду отложиться и взять полоцкий стол, — не удивило. Устах человек верный. И Роговолту покойному, и крови его. Однако хорошо, что не уговорил. Такой оборот событий дорого бы обошелся всей земле русской. — А ну как дошли вести об этом до Владимира? — продолжал Славка. — Я его вместе с воями в сельце нашем, что на Лыбеди, оставил. Сказал, что вы с Артёмом великого князя уговорите вражду забыть. — Правильно решил, — одобрил Сергей. — Ну, иди спать. А утром я тебя кое с кем познакомлю. — Невесту мне подыскали? — насторожился Славка. Сергей рассмеялся: — Нет. Братца тебе Артём с Дикого Поля привез. — Печенега, что ли? — Нет, словенского мальца. Славный паренек. Умный, храбрый. Тебе понравится. А с невестой пока погодим. Мать хочет тебе такую найти, чтоб и рода знатного, и красавица, и умна, и умела… Ну, вроде нее самой. Да разве такую сыскать. — Ты ж сыскал, — улыбнулся Славка. — Повезло, — честно признался боярин. — Ну так и мне повезет. Я, батя, тоже везучий. — Ага, каждой бочке — затычка, — проворчал Сергей. — Так и ждешь: какой еще запуткой порадует нас сынок Богуслав. Славка промолчал. Главная его запутка бате, по счастью, неизвестна. И пусть так и остается. Антиф с Мавкой не проговорятся, а Устах и не знает толком ничего. Догадку за гашник не спрячешь. Эх, Рогнедушка… Каково тебе там, в тереме красном, с нелюбимым мужем… * * * — Как добралась, княгинюшка? Вдвоем они в палате. Великий князь киевский Владимир Святославович и его жена Рогнеда Роговолтовна. — Добралась, — ровным голосом ответила Рогнеда. Она видела, что подробности пути не очень-то интересуют князя. Доехали — и ладно. Сейчас у него одна мысль — побыстрее Рогнеде юбки задрать. — Было дело — разбойнички напали, — неторопливо произнесла дочь Роговолта Полоцкого. — Да нас с Изяславом сотник твой успел увести, а после воевода Устах со своими подоспел, так что и лодьи, и людишек наших отбить сумели. Почти всех. Только кормчего зарубили. Кведульвом звали. И еще купец с нами шел из данов. Его тоже… — Погоди! — перебил Владимир, нахмурившись. — Кведульв — Мокрая Спина? — Вроде так его звали, — кивнула Рогнеда. — Ты его знал? — И очень хорошо, — мрачно сказал великий князь. — Еще отроком безусым. Жаль его. Добрым воем был Кведульв. Надеюсь, его похоронили с честью? — Сожгли, — ответила Рогнеда. — Вместе с тем купцом из данов, как его… Хривлой. — Что?! — Купец с нами шел с малым отрядом. Хривлой звали. Точно, Хривлой. Из данов он. Ты его тоже знал? Рогнеда отлично знала, что и Кведульв, и Хривла — из старой дружины Владимира. Знала — и ненавидела. Она ненавидела всех, кто убивал ее отца и братьев. А особенно — его, князя Владимира. Зарезала бы, если б могла. Не могла. Тогда ее сыну никогда не стать князем. Но ей было очень, очень приятно видеть, как перекосило великого князя, когда он услыхал о смерти своих людей. — Хривла, Хривла! — Князь заметался по палате, забыв даже о похоти. — Старый верный друг! Как же так? Боги! Как же вы это допустили? — Развернулся стремительно, подскочил к Рогнеде: — Кто их убил? Глаза страшные, оскал звериный… Рогнеда не испугалась. Ничего он ей не сделает. Но — показала лицом, что трепещет… — Разбойники, мой господин, я же говорю, разбойники… — пролепетала она. — Полоцкие? На куски порежу! — Навис над княгиней, дыша яростью. Рогнеда почувствовала, как у нее слабеют колени. Да, ей люб Богуслав, но тут — другое. Владимир — как зверь Дикий. Пред ним ни одной женщине не устоять… — Не полоцкие, — пробормотала она. — Кабы полоцкие — не стал бы их Устах бить. — Сама что видела? — Ничего. Много их было. Богуслав, сотник твой, меня с сыном сразу в лес увел. — Богуслав? Сам? А кто тогда воев наших возглавил? — Да Кведульв и возглавил, — быстро сказала Рогнеда. Как они со Славкой и договаривались. И добавила от себя: — Богуслав сначала сам хотел, но Кведульв сказал, что его первое дело — меня сберечь. Вот он, едва битва началась, меня с Мавкой в лесу и спрятал. Оставил с нами побратима своего, Антифа, да и вернулся. А там уже все кончилось. Злодеи кого повязали, кого побили. — И не преминула кинуть камень в огород нелюбимого полоцкого наместника: — Кабы Лунд твой нам настоящих гридней дал, а не ополченцев косоруких, мы б отбились. Владимир промолчал. Но Рогнеду отпустил. Задумался. Попади княгиня в разбойничьи руки и назовись, худого бы ей не сделали. Ни ей, ни сыну. А вот выкуп с Владимира слупили бы немалый. А будь у татей в заложниках великая княжна с княжичем, тогда и Устах не смог бы на них напасть. А ну как с Рогнедой и Изяславом худое случится? Выходит, Владимир опять обязан сотнику Богуславу. А придется его — на суд. Что делать, если отдариваться нечем? Ничего. Если не сумеет Богуслав оправдаться, так отец за него виру заплатит. Не обеднеет, чай… Своих великий князь судил прямо в Детинце. Сор из избы выносить — себя позорить. Сотник Богуслав держался хорошо. Уверенно. Вины своей не видел. Сидел Владимир на высоком месте, вертел в руках серебряную монетку с надписью «Tibiсо», из даров лехитских, думал. Собственно, все и так было ясно. Особенно после того, как кривицкие видаки слово свое сказали. Против их слова лехитам и сказать было нечего. Один из них, назвавшийся паном Яцеком, попытался было приврать, но стоявший подле князя воевода Пежич напомнил вовремя, что за облыжные слова против человека княжьего можно и без шкуры остаться. Смутил лехита — и тот врать не рискнул. Интересно было Владимиру, что главный посол скажет, монашек. Но тот помалкивал. Только зыркал вокруг, будто приценивался. За Богуславом стоял отец его, боярин Серегей. Были они очень похожи, разве что у Серегея усы втрое длиннее и с проседью. Подумалось Владимиру: хорошо это, когда за тобой такой вот отец стоит. А всё же одному — лучше. При живом Святославе не бывать бы Владимиру на киевском столе. Доносили Владимиру: лехитский посол к боярину Серегею на подворье ходил. Зачем, интересно? Может, денег хотел, чтоб от сына отступиться? Кабы не купцы кривицкие, дело могло и против Богуслава обернуться. Нет, не могло. Не таков Владимир, чтоб своими людьми разбрасываться. Тут он вспомнил о глупой смерти Хривлы и Кведульва — и потемнел лицом. Поскольку в этот момент взгляд его был обращен на Богуслава, многие подумали: осудит сотника князь. Боярин Серегей насупился, а лехит, тот, что соврать хотел, наоборот, оживился: растянул тонкие губы нехорошей улыбкой.