Серегин Славка стоял в паре с парнем года на два старше. Ростом он партнеру не уступал. В отличие от старшего брата пошел в отца: крупный, белобрысый, скуластый. Даже челюсть точно так же выпячивал, когда сердился. Калокир наблюдал. Этот ромей знал, с какого конца браться за меч. Вот он что-то велел одному из своих, и тот подошел к гридню, школившему молодёжь. Слуга поговорил с гриднем (это был Гримми, из нурманов), тот кивнул. Ромей вернулся к своему начальнику, и тот одним движением скинул соболий прикид. Под соболями посланник императора ромеев оказался значительно компактнее: невысок, худощав. Выпуклый лоб с залысинами (на макушке тоже лысина, сверху она была отлично видна), горбатый нос, черная бородка. Гримми сделал знак одному из отроков, тот шагнул вперед, остальные подались назад, образуя круг. Патрикий вступил в круг, вытянул из ножен меч. Клинок меча был темного металла, наверняка дорогой. Патрикий крутанул его «бабочкой», легко, словно танцуя, перешагнул влево-вправо. Одного взгляда Духареву было достаточно, чтобы признать в ромее мастера. Сергей насторожился. У отрока меч деревянный, завернут в кожу, а острие вдобавок обмотано тряпкой, как и положено при потешных и учебных поединках. Неужели Гримми разрешил ромею биться боевым оружием? Это надо прекратить! Духарев зря усомнился в дружиннике. Гримми было поручено опекать молодежь, а если уж Асмуд доверил такую работу нурману, а не варягу, значит, нурман свое дело знал. Гримми крикнул, повелительно махнул рукой. Ромей вроде заартачился, но княжий гридень настаивал, и партикий, пожав плечами, протянул ему меч. При этом Калокир сказал что-то обидное, потому что его спутники издевательски захохотали. Но Гримми остался невозмутим. Меч ромея тщательно обмотали, защитив и лезвия, и острие. Гримми махнул рукой – и отрок, не потеряв ни мгновения, ринулся на ромея. Патрикий скользнул навстречу, с уклоном, оказался за спиной отрока и довольно сильно шлепнул его мечом по заду. Все, кроме отрока и Гримми, засмеялись. Отрок развернулся, снова бросился в атаку – с тем же результатом. Третьего раза Гримми ему не дал: схватил за руку. Калокир опять что-то сказал. Гримми кивнул. На этот раз против патрикия выступили сразу трое. Но Духареву уже было все ясно. Он сдвинул грузило, и береста с описью свернулась в рулон. Честь русов следовало защитить. Как назло, в Детинце никого, кроме младших. Да еще Гримми. Но Гримми против ромея не потянет. В технике ромея чувствовалась школа, причем школа византийская, пожалуй, лучшая из известных Духареву. Разумеется, качественному единоборству обучали не всех ромейских воинов, это ни к чему. Строевой бой совсем иной. Но аристократия византийская была весьма горазда помахать клинками. Тоже понятно: в стране, где редко какой владыка умирает своей смертью, знати всё время приходится собственноручно обороняться от подосланных убийц. Хочешь жить – умей вертеться. В данном случае – с боевым железом. Асмуд, который, было дело, служил в гвардейцах императора Константина, рассказывал случай. Послали их брать какого-то патрикия, то ли не заплатившего кому надо, то ли, наоборот, заплатившего кому не следовало. Асмуд, еще один наемник, из данов, и десяток константинопольских «полицаев» с офицером во главе. Асмуда с даном придали группе захвата не в качестве средства усиления, а для императорского «пригляду». Чтобы, значит, преступник «полицаям» денежкой глаза не отвел. И точно: первым делом поднятый с постели патрикий попытался откупиться. А когда понял, что откупиться не удастся, схватил меч со стены и начал им орудовать. Да так ловко, что и в одной ночной рубашонке вмиг положил трех доспешных стражников, сильно попортил офицера, дану-наемнику просек десницу, Асмуда едва не убил (кольчуга спасла), а сам удрал. Вот тогда-то будущий княжий пестун византийскими приемчиками заинтересовался всерьез. Он отыскал мастера и за немалое вознаграждение взял дюжины три уроков. Византийское фехтование весьма органично легло на варяжскую школу, и, вернувшись домой, Асмуд стал первым мечом княжьих русов. Правда, до воеводы и княжьего пестуна он поднялся не столько из-за своего фехтовального мастерства, сколько потому, что был природным варягом и ближником Игоря. Так или иначе, а кое-что из византийских премудростей Асмуд преподал не только юному князю, но и Духареву. Духарев опоясался, спустился вниз и вышел из терема. Постоял, посмотрел, как Калокир гоняет по двору отроков. Ну-ну… Духарев вложил персты в рот и оглушительно свистнул, приведя в панику ворон и взбудоражив византийских лошадок. Люди же замерли, включая и ловкого в рубке ромейского патрикия. – Это кто ж тут моих детских забижает? – поинтересовался он с усмешкой, когда вороны перестали орать, а лошадки успокоились. – Ужель гостюшка наш почетный, посланник самого императора Никифора, сын протевона херсонского, сам благородный патрикий Калокир? Отроки расступились, пропуская Духарева. Ромей поклонился: – Польщен, что славный воевода Серегей, бесстрашный посрамитель хузар и печенегов, знает обо мне! По-русски патрикий говорил свободно, но с южным тмутараканским акцентом. Не мудрено. Вырос Калокир в крымском городе Херсоне. – Не держи на меня обиды, что побил твоих воев, – он кивнул на пристыженных отроков. – Их командир позволил… – Ты изрядно польстил мальцам, благородный Калокир, назвав их воями, – с той же добродушной улыбкой промолвил Духарев. – Пока что они – всего лишь детские. Воями, гриднями им еще предстоит стать. Ты поучил их, патрикий, за то тебе спасибо. А не соблаговолишь ли поразмяться со мной, а то засиделся я… – Почту за честь! – быстро ответил патрикий. Глаза его блеснули. Какое искушение: проверить на прочность славного воеводу! – Выбор оружия – за тобой! – благородно разрешил патрикий. – Учебные мечи, пожалуй, – сказал Духарев. Не дай Бог попортить организм византийского посла! – Брони принести? – спросил Гримми. – Я не буду, – отказался патрикий. Сергей тоже качнул головой. Ему подали пару деревянных мечей. Духарев прошелся легким шажком, разминая кисти и радуясь, что обут не в верховые сапожки с каблуками, а в удобные пешие. Небольшой сюрприз для Калокира: тот небось не ожидал, что противник – обоерукий. – Но ты можешь вооружиться по своему выбору, как принято у тебя на родине, – разрешил Духарев. – Благодарю, воевода, – патрикий принял от Гримми учебный меч, взял у одного из своих небольшой, легкий, почти церемониальный щит. Вряд ли он выбрал бы этакую фиговину, если бы они бились настоящими мечами, но ромей полагал, что удар деревяшки такая изукрашенная миска выдержит. «Ну я тебя сейчас разочарую!» – подумал Духарев. Он покосился на молодежь. Молодежь вела себя чинно, но глазенки так и горели. Духарев отыскал взглядом сына, подмигнул. – Начнем? – спросил ромей. – Пожалуй, – кивнул Духарев и, разогреваясь, завертел веерами оба меча. Калокир разминаться не стал, Калокир прыгнул. То есть это потом Сергей понял, что Калокир прыгнул. В тот момент Духареву показалось, что ромей, стоявший шагах в семи-восьми, внезапно возник слева, перехватил щитком раскручивающийся Серёгин меч и всадил свой клинок Духареву между ребер. Окажись клинок настоящим, Духарев был бы мертв: удар был нацелен точно в сердце. Но меч был деревянный, а на Духареве – гладкая кожаная куртка, надетая поверх вязаной шерстяной рубахи. Так что он даже успел провернуться, отреагировав на контакт чутьем рукопашника, пустить удар вскользь и на развороте треснуть ромея правым мечом по затылку. Калокир рухнул на колени и ткнулся бы лицом в мостовую, если бы Духарев не успел ухватить его за шиворот. Черные курчавые волосы на затылке ромея окрасились алым. «Не дай Бог я ему череп проломил!» – испугался Духарев. – Воды! Быстро! Славка! За матерью бегом! Придерживая беспамятного ромея, он очень осторожно ощупал его затылок. Черт! Кровь хлещет… Не понять… Прибежал отрок с водой. – Сюда лей! – скомандовал Духарев. Блин, холодная! А может, и лучше, что холодная… Все равно ни хрена не разобрать. Волосы у ромея на затылке густющие, как баранья шерсть… Тут Духарев заметил, что руки у него дрожат, а сердце колотится вдвое быстрее, чем во время поединка. Он еще не понял, но уже предчувствовал, чем может обернуться убийство ромейского посла прямо в княжьем Детинце. «Спокойно! – скомандовал он сам себе. – Может, все обойдется. И не хрен из себя лекаря изображать, подождем специалиста». – А ну разойдись! – рявкнул он на столпившихся вокруг, перемешавшихся с ромеями отроков, поднял ромея на руки, лицом вниз. – Голову ему придержите! Аккуратно, бестолочь! И понес патрикия в терем. Опытный Гримми уже всё приготовил: сдвинул лавки около печи, постелил сверху медвежью шкуру. Духарев очень аккуратно опустил ромея животом на лавку так, чтобы голова оставалась за краем. Голову лучше придерживать руками. Гримми подал пузырь со льдом. Лед готовили заранее, на случай нередких в процессе обучения травм. Пузырь приложили к затылку ромея. Гримми принес еще одну шкуру, и Сергей накрыл ею Калокира. Всё. Теперь – ждать… Ждать пришлось недолго. Загремели во дворе подкованные копыта, и в горницу вбежала Слада. Следом за ней, с лекарской сумкой в руках, важный, как жрец Перуна в канун солнцеворота, – Славка. – Чем? – спросила Слада, опускаясь на колени около ромея. Все, что она успела узнать от сына, – батька зашиб ромейского посла, может, и до смерти… – Учебным мечом. Повинуясь ее жесту, Духарев снял с затылка пузырь. Вроде унимается кровь? Или кажется? – Как тебя угораздило? Тонкие умелые пальчики Слады погрузились в слипшуюся от крови шевелюру. – Поединок у нас был… – пробормотал Духарев. – Потешный… Ну что там? – Потешный… Потешились славно! Хоть бы шлемы надели, потешники! Славка, ножницы! Получив требуемое, она быстро и ловко принялась выстригать кровавый колтун. – Ну что? – снова спросил Духарев. – Кость цела, нет? – Цела, – не прекращая работы, ответила Слада. – Кожу ты ему просек. Духарев вздохнул с облегчением. – Раньше срока не радуйся! – «обнадежила» его жена. – От твоего удара можно и с целым черепом помереть! Славка, нить! Сын подал ей серебряный кувшинчик, в котором, загодя замоченная в специальном настое, хранилась игла с уже вдетой в нее ниткой из овечьего сухожилия. – Сережа, держи ему голову, а вы – плечи, чтоб не дернулся… Она уже почти зашила рану, когда в горнице появился весьма озабоченный лекарь с ромейского подворья. Увидев Сладу, вмешиваться не стал, присел на лавку. В Киеве, кроме Слады, было еще десятка два лекарей разной степени подготовленности. Из хирургов выше Серегиной жены почитались только двое волохов, но у этих методы лечения были скорее магические, чем медицинские. Если понадобится их помощь, Слада скажет. Слада аккуратно подрезала нитки, смочила тряпицу темно-коричневой, остро пахнущей жидкостью, приложила её к затылку ромея. Раненый наконец подал признаки жизни: глухо застонал, шевельнулся. – Терпи, терпи… – ласково проговорила Слада по-ромейски и добавила по-русски: – Приподнимите его! – и снова по-ромейски обратилась к Калокиру: – Видишь меня, патрикий? – В-вижу… Спаси Бог… – глаза ромея слегка косили, но Духарева он разглядел: – Эк ты меня… воевода… Крепко приложил… – Прости, – покаянно произнес Духарев. – Не удержал руки… – Помолчите оба! – строго приказала Слада. Она ощупывала шею Калокира. – Не больно так? – Х-хорошо, крас-савиц-ца… Ромейский лекарь встал и подошел поближе.