Пока она спихивала тощее животное с тропинки, отец Рош уже успел дойти до середины выпаса. — Что случилось? Можете мне сказать? Священник не ответил и даже не оглянулся, сворачивая к могилам на краю луга. Похоже, ничего ужасного, просто мажордом, наверное, решил похоронить сына сам, без обряда. Маленькая могила была уже засыпана, над ней возвышался заснеженный холмик. Кроме того, мажордом успел закончить могилу Розамунды и вырыть еще одну, большую. Оттуда торчала прислоненная к стенке лопата. Рош не пошел к могиле Лефрика. Он остановился у свежевырытой и тем же сдавленным голосом проговорил: —Я пошел в церковь читать заутреню... Киврин заглянула в могилу. Мажордом, видимо, пытался закопать сам себя, но управляться с лопатой в узкой яме оказалось несподручно, и он, прислонив лопату к стенке, стал грести землю руками. В окоченевшей руке застыл мерзлый комок. Он лежал, засыпанный по пояс, и от этого вид у него получался нелепый, будто он принимает ванну. — Нужно похоронить его как подобает, — сказала Киврин и потянулась за лопатой. Рош покачал головой. — Это святая земля, — проговорил он глухо, и Киврин поняла, что он подозревает мажордома в самоубийстве. «Какое это имеет значение?» — подумала она. Выходит, несмотря на все непрекращающиеся ужасы, Рош по-прежнему верит в Бога. Он обнаружил мажордома по дороге в церковь, когда шел служить заутреню, и даже если вся деревня вымрет, он все равно будет читать молитвы, не находя в них никакого противоречия. — Это хворь, — объяснила Киврин, сама, впрочем, сомневаясь. — Септическая форма чумы. Она поражает кровь. Рош посмотрел непонимающе. — Он, должно быть, захворал, копая могилу. Септическая действует на мозг. У него помрачился рассудок. — Как у леди Имейн, — почти обрадованно кивнул Рош, не желавший, вопреки всем требованиям канона, хоронить человека за церковной оградой. Киврин помогла уложить тело мажордома поровнее, хотя тот уже окоченел. Вытаскивать его и заворачивать в саван они даже не пытались. Рош накрыл его лицо темной тканью, и они по очереди забросали могилу землей. Мерзлые комья грохотали, будто камни. Рош не пошел в церковь за облачением и требником. Он постоял сперва у могилы Лефрика, потом у мажордомовой и произнес молитвы за упокой. Киврин склонила голову над сомкнутыми ладонями. «Он помутился рассудком. Он похоронил жену и семерых детей, похоронил почти всех своих знакомых, и даже если у него не было горячки, если он просто заполз в эту могилу и ждал, пока его одолеет холод, все равно он умер от чумы». Он не заслужил позорной могилы за погостом. «Он вообще не заслужил никакой могилы. Он должен был ехать с нами в Шотландию», — подумала Киврин и сама ужаснулась внезапно охватившему ее ликованию. Теперь можно отправляться! Киврин посмотрела на могилу, предназначенную для Розамунды. «Розамунду посадить на осла, а мы с Рошем понесем продукты и одеяла». Она подняла глаза к небу — в рассветных лучах облака стали воздушнее, будто скоро распогодится. Если выехать тотчас же, к полудню они с Рошем и Розамундой выберутся из леса на Оксфордско-Батскую дорогу. К вечеру будут уже на пути в Йорк. —Agnus dei, qui tollis peccata mundi, — произнес Рош, — dona eis requiem [32]. «Нужно взять овса для ослика, — размышляла Киврин. — И топор, чтобы рубить дрова. И одеяла». — Dominus vobiscum et cum spiritu tuo. Requiescat in pace. Amen [33], — завершил молитву Рош и отправился звонить в колокол. «Некогда», — подумала Киврин и зашагала к поместью. Пока Рош отзвонит по усопшим, она уже половину вещей соберет, и тогда можно будет изложить ему свой план, Рош навьючит осла — и в путь. Обязательно прихватить угля, чтобы было чем разжечь костер. Можно насыпать в ларец Имейн. Розамунда все еще спала. Хорошо. Незачем будить ее раньше времени, пусть спит до самого отъезда. Ступая на цыпочках, Киврин опорожнила ларец и, оставив его у очага, отправилась в кухню. —Я проснулась, а вас нет, — раздался голос Розамунды. Девочка села на своем тюфяке. — Я боялась, что вы ушли. — Мы все уйдем. Мы едем в Шотландию. Ты пока отдохни перед дорогой. Я скоро вернусь. — Куда вы? — В кухню, только и всего. Ты голодная? Я принесу каши. А теперь ложись и отдыхай. — Я не хочу лежать одна, — забеспокоилась Розамунда. — Посидите со мной немного. «Некогда. У нас нет на это времени». — Я только на кухню. И отец Рош тоже здесь. Слышишь? Он звонит в колокол. Я только туда и обратно. Хорошо? — Киврин улыбнулась обнадеживающе, и девочка неохотно кивнула. — Я скоро. Почти бегом она выскочила во двор. Рош все еще звонил по усопшим — размеренно, медленно. «Скорее, — поторопила его Киврин, — время поджимает». Она обшарила кухню, выставляя припасы на стол. Сложив лепешки стопкой в мешок и придавив сверху кругом сыра, Киврин отнесла все вместе к колодцу. В дверях дома, держась за косяк, стояла Розамунда. — Можно мне посидеть с вами в кухне? — Она успела натянуть киртл и башмаки, но все равно дрожала. — Замерзнешь! — Киврин кинулась к ней. — Ты отдыхай, не трать силы. — Когда вы уходите, я боюсь, что больше не вернетесь. —Я здесь, — заверила Киврин, но все же принесла из зала плащ Розамунды и охапку мехов. — Можешь посидеть вот тут, на крыльце, и посмотреть, как я собираюсь. — Закутав плечи Розамунды плащом, она усадила девочку на ступеньку и обложила вокруг мехами. — Хорошо? На вороте плаща по-прежнему болталась подаренная сэром Блуэтом брошь. Дрожащие тонкие пальцы Розамунды принялись теребить застежку. — Мы поедем в Курси? — Нет, — ответила Киврин, помогая застегнуть булавку, /о suiicien lui dami ато. От друга милого приветом буду. — Мы едем в Шотландию. Там чума нас не достанет. — Как вы думаете, мой отец погиб от чумы? Киврин замялась. — Матушка говорила, что он просто задерживается. Что братья, вероятно, захворали, и он приедет, когда они поправятся. — Может быть, и так, — сказала Киврин, подтыкая мех Розамунде под ноги. — Мы оставим ему письмо, чтобы он знал, где нас отыскать. Розамунда покачала головой: — Будь он жив, он бы ко мне вернулся. Киврин набросила еще одно покрывало на тонкие плечи девочки. — Пойду принесу еды в дорогу. Розамунда кивнула, и Киврин направилась в кухню. У стены стоял мешок с луком, а рядом еще один, с яблоками. Яблоки оказались сморщенными и в основном побитыми, но Киврин все же вытащила мешок на свет. Их не надо готовить, а витамины к весне всем пригодятся. — Хочешь яблоко? — спросила она Розамунду. Девочка кивнула, и Киврин принялась рыться в мешке, выискивая то, что поцелее и покрепче. Выудив одно зеленое с красным бочком, она обтерла его о кожаные штаны и понесла Розамунде, с улыбкой вспоминая, как сама обрадовалась бы свежему яблочку, когда лежала больная. Или стакану апельсинового сока. Но Розамунда куснула разок и потеряла к нему всякий интерес. Привалившись спиной к дверному косяку, она молча смотрела на небо, слушая размеренные удары колокола. Киврин снова принялась перебирать яблоки, откладывая те, что выдержат дорогу, и прикидывая, сколько сможет увезти ослик. Нужно взять для него овса. Ведь травы еще нет, хотя в Шотландии, пожалуй, найдется какой-нибудь кустарник. Воду брать не надо, ручьев здесь вдосталь, а вот какой-нибудь котелок прихватить обязательно. — Из ваших так никто и не явился, — подала голос Розамунда. Киврин обернулась. Она по-прежнему сицела на ступеньке с яблоком в руках. «Явились, но меня не было». — Нет, не явился. — Их, наверное, погубила чума? — Нет. «По крайней мере они не умирают бог весть где без надежды на помощь. По крайней мере я знаю, что с ними все в порядке». — Когда сэр Блуэт возьмет меня к себе, я расскажу ему, как вы нам помогли. Попрошу приютить вас с отцом Рошем тоже. — Она гордо вскинула подбородок. — Мне положена камеристка и капеллан. — Спасибо, — сказала Киврин проникновенно. Мешок отложенных яблок она поставила рядом с лепешками и сыром. Колокол смолк, но отголоски звона еще плыли в холодном воздухе. Взяв ведро, Киврин опустила его в колодец. Нужно сварить овсянки и порезать туда побитые яблоки. Будет сытная еда перед дорогой. Яблоко Розамунды прокатилось ей под ноги и стукнулось о стенку колодца. Киврин наклонилась за ним. На красном сморщенном боку белел один-единственный маленький укус. Киврин обтерла кожицу полой куртки. —Ты уронила, — сказала она, поворачиваясь. Прозрачная рука застыла полураскрытой, будто девочка хотела поймать укатившееся яблоко. — Розамунда... — выдохнула Киврин.