— Бадри! Сестра покачала головой. —Только на секундочку, не больше, — предупредила она. Дануорти кивнул. Уложив безвольную руку Бадри вдоль тела, сестра что-то набрала на клавиатуре и вышла. Дануорти сел рядом с койкой и посмотрел на экраны. Все по-прежнему: непонятные сокращения, графики, бегущие ломаные линии и цифры, которые ничего ему не говорили. Он перевел взгляд на измученного, будто через мясорубку пропущенного Бадри, и поднялся, похлопав его на прощание по руке. — Крысы виноваты... — пробормотал вдруг Бадри. — Бадри! — вполголоса позвал профессор. — Это мистер Дануорти. — Мистер Дануорти, — безучастно повторил Бадри, не открывая глаз. — Я умираю, да? — Нет, конечно, нет! — заверил его Дануорти, холодея. — С чего ты взял? — Она не оставляет живых. — Кто — она? Бадри не ответил. Дануорти посидел с ним до прихода медсестры, но больше ничего не услышал. — Ему нужно отдыхать, — сказала сестра. —Да, знаю. Уже в дверях он снова оглянулся на Бадри. — Она всех погубила. Половину Европы, — пробормотал тот. Спустившись, Дануорти обнаружил у регистратуры Колина, который рассказывал дежурной про рождественские подарки. — Мамины не доехали из-за карантина. Почтальон не пропустил. Дануорти спросил дежурную насчет Т-клеточного наращивания, и та кивнула: «Секундочку подождите, сейчас сделаем». Они сели. «Она всех убила. Половину Европы», — повторил про себя Дануорти. —А я так и не прочитал загадку, — вспомнил Колин. — Хотите, вам прочитаю? «Где был Санта-Клаус, когда погас свет?» — Он выжидающе посмотрел на Дануорти. Тот покачал головой. — «В темноте». Колин вытащил из кармана леденец, развернул и сунул за щеку. — Опять переживаете за свою девушку? — Да. Колин свернул обертку от леденца в крохотный конвертик. —Я вот чего не понимаю: почему вы не можете ее забрать? — Ее там нет. Надо ждать стыковки. — Нет, я имею в виду, почему вы не можете отправиться в тот же момент, в который ее отправили, и забрать ее, пока она еще там? Пока ничего не случилось? Вам же все равно, в какой момент перемещаться? — Нет, — ответил Дануорти. — Послать историка можно в любой момент, ты прав, но когда он уже там, сеть действует только в реальном времени. Вы в школе парадоксы проходили? — Да, — ответил Колин без особой уверенности. — Это типа законов для путешествий во времени? — Пространственно-временной континуум не допускает парадоксов, — объяснил Дануорти. — То есть он не даст Киврин совершить что-то такое, чего не случалось, или вызвать анахронизм. Колин смотрел непонимающе. — Человек не может быть одновременно в двух местах — иначе это тоже парадокс. Киврин в прошлом уже четыре дня. И теперь это не изменишь. —А как же она тогда вернется? — Когда она переместилась, оператор сделал такую штуку, называется «привязка». Во-первых, по ней ясно, где именно находится переброшенный, а во-вторых, она служит чем-то вроде... — Дануорти поискал подходящее сравнение. — Вроде перемычки. Соединяет два времени, чтобы сеть можно было открыть в нужный момент и забрать путешественника. —То есть вроде «встретимся у церкви в полседьмого»? — Именно. Это называется стыковка. У Киврин она через две недели. Двадцать восьмого декабря. В этот день оператор откроет сеть, и Киврин вернется обратно. — Вы же вроде говорили, там такое же время? Почему тогда двадцать восьмое через две недели? — В Средние века использовали другой календарь. Пока там еще только семнадцатое. По нашему календарю она придет на стыковку шестого января. — «Если она в правильном времени. Если я найду оператора, который откроет сеть». Колин задумчиво уставился на извлеченный из-за щеки леденец. Тот своим синим в белую крапинку оттенком напоминал лунную карту. Мальчик засунул его обратно в рот. — Значит, если я отправлюсь в 1320 год двадцать шестого декабря, у меня будут два Рождества? —Да, получается так. —Апокалиптично... — восхитился Колин. Он развернул обертку от леденца и свернул ее заново в еще более крошечный конвертик. — Кажется, они тут про вас забыли. — Похоже. Увидев проходящего мимо штатного врача, Дануорти остановил его и сказал, что ждет Т-клеточного наращивания. —Да? — удивился врач. — Сейчас выясню. — Он скрылся в приемном покое. Они с Колином остались ждать. «Крысы виноваты», — снова вспомнил Дануорти. А в первую ночь Бадри спрашивал, какой сейчас год. Но ведь он сам сказал, что сдвиг минимальный. И что стажер не ошибся в расчетах. Колин вытащил леденец и повертел в пальцах, изучая, как изменился цвет. — А если что-нибудь страшное случится, нельзя нарушить правила? — спросил он, щурясь на леденец. — Если ей руку отрубят, или она умрет, или подорвется на бомбе? — Это не правила, Колин, это физические законы. Их нельзя нарушить при всем желании. Если мы попытаемся изменить то, что уже произошло, сеть не откроется. Колин выплюнул леденец в обертку и осторожно закрутил края. — Я думаю, что с вашей девушкой все в порядке. — Сунув завернутый леденец в карман куртки, он вытащил комковатый пакет. — Ой, забыл бабушке Мэри подарок отдать. Вскочив, мальчик кинулся в приемный покой, прежде чем Дануорти успел его остановить, но у двери резко развернулся и помчался обратно. — Нам кранты! Там миссис Гадость! Идет сюда. Дануорти встал. — Только ее здесь не хватало. — Пойдемте, — позвал Колин. — Я первый раз сюда через заднюю дверь входил. — Он рванул в противоположном от входа направлении. — За мной! Дануорти не мог припустить бегом, поэтому поспешил за Колином быстрым шагом по лабиринту из коридоров. Через служебный вход они вышли в переулок. Там под дождем стоял человек-бутерброд с плакатами на груди и на спине. «НАШИ СТРАХИ УЖЕ СБЫЛИСЬ», — на редкость точно подмечали лозунги. — Пойду проверю обстановку, — сказал Колин, бросаясь за угол к главному входу. Мужчина вручил Дануорти листовку. «КОНЕЦ СВЕТА БЛИЗОК!» — возвещала она крупными буквами. И дальше помельче: «Убойтесь Бога, ибо наступил час суда Его. Откр. 14:7». Колин помахал Дануорти из-за угла. Путь свободен, — слегка запыхавшись, объявил мальчик. — Она внутри, ругается на дежурную. Дануорти отдал листовку обратно и пошел за Колином, который вел его через переулок на Вудсток-роуд. По дороге профессор тревожно оглянулся на вход в приемный покой, но там никого не было, даже пикетчики с плакатами за отделение от ЕС пропали. Колин пробежал еще квартал, потом перешел на шаг. Вытащив из кармана пачку мыльных пастилок, он предложил одну Дануорти. Тот отказался. Тогда Колин сунул в рот розовую и промычал, жуя: —Лучшее Рождество в моей жизни! Дануорти размышлял над этим признанием несколько кварталов. Карильон терзал уши гимном «Той зимой морозной», тоже на редкость подходящим, и на улицах по-прежнему не было ни души, однако, свернув на Брод-стрит, они увидели одинокого прохожего, который, ссутулившись под дождем, торопился им навстречу. — Это мистер Финч, — определил Колин.