– Доказать? – Ну да… Покажи мне, покажи нам, что ты не Аллан. Покажи нам, что ты лучше его. – Умная ты баба, – прошептала Маме Венере Элайза Арнолд. Ее груди закачались маятниками, когда она к ней наклонилась. – Здорово придумано. Ты подвесила перед моим жеребенком ту самую морковку, от которой он пустится вскачь, – ненависть к Джону Аллану. Пока Эдгар мысленно взвешивал два предмета своей ненависти – Маму Венеру и Джона Аллана, – актриса обратилась ко мне: – Ты, ведьма, как-то замешана в эту напряженную интригу? Если да, то браво. Вернее, брава. – Говори, – произнес наконец Эдгар. – Говори, чего ты от меня хочешь. Он обратился к Маме Венере, однако ответила я: – Содействия. – Я сама поразилась своему вмешательству. – Какое когда понадобится. Эдгар задумался. В голове у него, как мне вообразилось, вертелись слова «рабыня», «беглянка», «скандал»; наверняка представилось ему и побагровевшее, пристыженное лицо Джона Аллана. На доказательства большего, чем у приемного отца, великодушия он плевать хотел, а вот уязвить его очень был не прочь. Оставалось уладить только одну существенную подробность. – Ну-ну, парень, – Мама Венера предвидела его вопрос, – за деньжатами дело не станет, угу. Мне вспомнилась проданная арфа. – Содействие, – повторила я в надежде подтолкнуть Эдгара к согласию и тем самым ускорить развязку. – Что у вас за ставка в этой игре, mon ami? – не без ехидства осведомился у меня Эдгар. Теперь он понял, чья я союзница. Я не ответила. Эдгар молча сверлил меня взглядом. В тишине до меня донесся голос Элайзы Арнолд: – Потребуй от него содействия – какое когда понадобится. Выбор предоставь мне… У меня есть одна мысль, я открою ее ночью – сегодня ночью. А сейчас отошли его отсюда. С подачи суфлерши я бросила Эдгару: – Это не важно! – И безжалостно добавила: – Вы свободны, поэт. Постарайтесь лучше вслушаться в ночные шорохи. Еще хлеще – процитировала его стихотворение «Духи мертвых»: То духи мертвых пред тобой Восстали вновь из домовин. – А теперь – vas-y![58] Уходите сейчас же! И Эдгар ушел. Вернее, кубарем скатился с лестницы. Теперь он если кого-то избегал, то только меня, держась от меня подальше, как от норовистой лошади. Признаюсь, у меня это вызвало улыбку. Эдгар велел – нет, скомандовал Маме Венере известить его о ее намерениях относительно Розали. Распахнув незапертую дверь, он напоследок обернулся: – И пришли денег столько, сколько нужно. С этими словами он пнул железный засов, прислоненный к косяку. Засов грохнулся о мраморную плиту с таким лязгом, что бедняжка Розали едва не выронила лампу. Ламповое стекло брякнулось на пол. Красные осколки разлетелись у ее ног брызгами крови. С незащищенным пламенем в руках она ринулась к брату, который занес над ней мускулистую руку. Порыв сестры был таким стремительным, что я слышала ее шумное учащенное дыхание. Мама Венера тоже заторопилась к Эдгару. Я обеспокоенно следила за ее движениями. Элайза Арнолд только цокала языком. – Уходите сейчас же! – Я встала между Мамой и Эдгаром. Розали с плачем топталась на кровавых осколках. Мама Венера взяла ее под защиту своего темного одеяния. Я закрыла дверь на засов. Выплакав все слезы и переведя дух, Розали отправилась домой. Мы утешали ее как могли, и мне пришлось по душе, что она не желала терпеть ни малейшей критики в адрес брата. Элайза Арнолд делала вид, что ничего не слышит, хотя нависала прямо над нашими головами. Она переместилась по воздуху от лестницы к канделябру и стала водить руками сквозь пламя свечей. Я, украдкой на нее глянув, заметила, что признаков боли она не выказывает, однако ее действия вносили какой-то… разлад в ее посмертное существование. Когда Розали ушла привычной дорогой – с улыбкой до ушей и не забыв по пути зазвонить в колокольчики слуг, – Элайза, все еще продолжавшая забавляться с огнем, рассеянно заметила: – Я бы не прочь обжечься. Ее прогнившая плоть, облекавшая кости рук, казалось, покрывалась рубцами, но она спросила: – И разве ожог причиняет боль? Я боли совсем не чувствую. – Ох, дамочка, – процедила Мама Венера, приподняв вуаль, – до чего ж мне хочется, чтобы ты ее почувствовала. До чего ж хочется, прямо сил нет. Элайза Арнолд, наблюдая за действием пламени на свою плоть, пропустила слова Мамы Венеры мимо ушей, а та вернулась к дальнейшей разработке плана: – К каким это делам ты собралась принудить парня? Будь хоть что, а ему нужна только собственная выгода. – Не бойся, – возразила Элайза. Она все еще парила над нами в воздухе. Ее ноги болтались как раз перед моим носом, и я постаралась отстраниться от них подальше. – Я… я его вдохновлю. Тебе ведь нужно отвлечь внимание, так? – Так. Завтра. В полдень, – подтвердила Мама Венера. – Нужно, чтобы народ не заметил побега, поняла? – Завтра? – переспросила я. – Да, детка, завтра. Вот так я и узнала, когда мне предстоит покинуть Ричмонд. Вернее, бежать из Ричмонда. Не успела я осознать эту новость, как в доме закрутился вихрь и в вестибюле повеяло шибающим в нос запахом смерти. Элайза снизилась с высоты и уплотнилась почти до полного телесного облика. – А с тобой, ведьма, я должна провентилировать один вопросец, – накинулась она на меня. – Да, неплохо бы здесь проветрить, – парировала я. Мама Венера заколыхалась от смеха. Элайза Арнолд узнала о поручении, данном Эдгару, и обвинила меня в тайном с ним сговоре. Скоро, бушевала она, у Эдгара скопится достаточная сумма для осуществления плана, от которого она тщетно пыталась его отговорить: он покинет Ричмонд, чего ей совсем не желалось (таков был смысл ее гневной тирады). Элайза с негодованием обрушила на меня явно заготовленную заранее обвинительную речь. С наличностью, от меня полученной – точнее, от Фрэнсис Аллан, – Эдгар прокладывает себе дорогу на север. Бостон – вот его желанная цель, город, где живут образованные люди, которые умеют оценить хорошо написанные стихи. – Держись от него подальше, – грозила мне Элайза Арнолд, – а не то твоя черномазая зазноба сгниет в своем закуте!.. Знаешь, что я могу организовать, когда Толливер Бедлоу «почиет в мире», как люди елейно выражаются? Да я твою дорогушу Сесилию… – Селию, – перебила я. – Ее зовут Селия. – Мне плевать, как зовут эту мулатку! Я говорю, что могу устроить так, что ее точно продадут в наложницы. – Элайза тыльной стороной ладони принялась скрести низ живота – и, как и прежде, из разодранной кожи медленно гниющего тела просочилась вязкая жидкость. Орехового, коричневатого цвета. Она рвала и терзала свои багровые половые губы, однако продолжала смотреть на меня в упор, не отводя глаз. – У Толливера Бедлоу есть брат. Тебе это известно? Несколькими годами младше, зовут его Себастьян Бедлоу. Он уже понял, что предпочитает клинок клейму. И я с легкостью могу… – Сатана твой приятель, дамочка, так ведь? Ну-ну, я-то уж знаю, угу. – Мама Венера встала между мной и Элайзой: – Давай-ка, покойница, на выход, живо! И поскорее выволоки своего сынка из винной лавки, пока он не насосался до отключки, а тогда толку от него завтра будет с гулькин нос. Давай, вали отсюдова! – Держись от Эдгара подальше! – повторила Элайза Арнолд. Теперь она приблизилась ко мне вплотную, словно прошла сквозь Маму Венеру. – Держись от него подальше, слышала? Тут я убедилась, что Элайза Арнолд на самом деле дышит. Ее ледяное дыхание обдавало мне лицо смрадом. Быть может, это были влага и ветер и нематериальный ее состав. Быть может, всего лишь дуновение воздуха исторгло ее из гроба. Так или иначе, зловоние осаждало меня мерзейшее и наиотвратное. – У меня нет видов на будущее Эдгара, – отрезала я. – Он нам поможет, а там пусть делает что захочет. И я спросила себя: неужели она не знает, что, прежде чем солнце снова закатится, меня в Ричмонде уже не будет? …К счастью, Элайза Арнолд отправилась на поиски сына. Оставив свечи в канделябре догорать до конца, мы с Мамой Венерой спустились в подвал. Там оголенную лампу Розали мы охотно поменяли на огонь в очаге, который я расшуровала так, что пламя по-настоящему загудело. Тем вечером я подробно перечислила для Мамы Венеры все содержимое моего несессера. Задавая множество вопросов, она постаралась тщательно уяснить себе назначение каждого предмета, привезенного мной из Франции. Уж не знаю, зачем ей это было нужно. Однако после того как она изложила намеченный для нас план, я сообразила: ничего из этих вещей я с собой не возьму. Вернее, придется произвести самый строгий отбор и ограничиться немногим, а прочее оставить на хранение Мамы Венеры. Мне суждено стать изгнанницей, а скитаться лучше налегке. 18 Ночной кошмар В подвале мы провели не один час. Разговаривали, но не праздно, а по делу. Мама Венера обрисовала некоторые дополнительные подробности нашего плана, однако заметила, что лучше будет, если фрагменты пазла сложатся вместе позже и одномоментно. Спорить не приходилось, да я и готова была признать ее правоту. Я, мягко говоря, была в себе не очень-то уверена, и весь план, будь он развернут передо мной целиком, наверняка бы меня подавил. Вот потому мы и занялись инвентаризацией ведьминого багажа. Все содержимое несессера было раскидано на земляном полу подвала и разложено на деревянном столике Мамы Венеры. Жуя коноплю, она поочередно перебирала все предметы и поминутно задавала мне вопросы.